Страница 97 из 120
Бросает ради того, что он нашел, как нечаянное чудо, как редкое
сокровище, которое, прежде видя, не видел.
Это вот та самая радость, старик, от которой люди плачут. И
только через эти слезы изредка узнают что-то о своей душе,
которую забыли...
Душу забыли, старик... Оттого и потеряли то, чем могли бы
владеть всегда, а не в редкие только моменты.
А все потому, что серьезные мы люди. Детского побольше
носить бы в себе...
Солнце село. По спокойной глади реки на глубоком месте
ходят круги, и выплескивается мелкая рыба. Я, обняв одной
рукой пень, задумался и смотрю вдаль, на луга и на рассеянные
за ними деревни.
– Милый старик,– говорю я,– ты все-таки был свидетелем
одной из редких минут. И я тебе обещаю, что, вероятно, завтра я
приду опять к тебе сюда и вместе с тобой прочту одно письмо. Я
думаю, что завтра я его уже получу.
Даю тебе слово, что я не распечатаю его раньше, чем приду
сюда.
Завтра ты будешь свидетелем того счастья, о котором я тебе
говорил. Оно бывает, когда человек поживет с твердой опорой, а
потом, как прозревший слепой, со слезами радости увидит
другое.
И не в личном счастье, то есть не в довольстве тут дело,
старик, а в том, что если у человека это бывает, то у него
375
появляются совсем другое зрение и слух. Его душа в это время
начинает слышать то, чего не слышала никогда...
VII
Письмо в узком, твердом конверте...
Я прижимаю его к груди, как будто я сомневался в том, что
получу его.
Нет! Когда женщина находит то, что открывается ей, как
дивное откровение, сомневаться в этом нельзя.
– Вот видишь, старина, я сдержал свое слово:
нераспечатанное, смотри,– говорю я, показывая пню конверт.– А
ты скоро приобретешь большую мудрость, если у тебя перед
глазами будет проходить человеческая судьба. Смотреть со
стороны за судьбой человека, это дает кое-что от мудрости. В
особенности, когда ты видишь его в печали и в радости. Человек
между этими двумя точками, старик. И чем больше они удалены
друг от друга, тем больше человек.
Вот какие дела-то...
Я сажусь за пень, глажу его по ободранному боку рукой и
думаю о том, что еще вчера я сам был с ободранным боком...
Мне не хочется распечатывать конверт, чтобы дольше пожить
этими минутами, когда уже обладаешь счастьем, оно у тебя в
руках, но ты его не знаешь в подробностях.
– Ну, так и быть... Вот этот клочок конверта я засуну тебе за
кору. Ты сохрани его на память о человеческом счастье. И
вслушайся получше в эти слова:
«О человеческом счастье...»
Вот что она мне написала:
«Мой милый, мой нежный друг! Я благословляю судьбу за
то, что она дала мне пережить, когда я встретилась с вами, и мы
потом стояли на лестнице.
Все прошлое всколыхнулось в моей душе и наполнило ее до
краев блаженством такой остроты, какого я не знала никогда...
Сокровище мое родное! Когда я увидела тебя, услышала
твой голос, который я так любила,– все встало передо мной в
неповторимой живости.
Все, все помню!
И эту ослепительно-прекрасную грозу, и нашу тропинку в
Серебряном Бору, и поздние вечера, когда мы с ветками сирени
376
возвращались оттуда. В автобусе No 4... В окна навстречу рвался
влажный ветер с полей и играл моими волосами.
Все помню, до последней мелочи. Но память об этой грозе
не умрет у меня никогда... Помню, как мы выбежали на
площадку лестницы и оба вскрикнули при виде надвинувшейся
черной грозовой тучи с зловещими желтыми подпалинами.
Такой страшной тучи я не видела никогда. Но у меня была
только нетерпеливая радость при виде ее. Мне казалось, что от
ее грозного приближения увеличивалась наша с вами слитность,
как будто мы хотели вместе сжаться перед какой-то опасностью.
И первые порывы ветра в открытое окно, и запах дождя от
капель, упавших на рукав вашего костюма... Все помню!
И мне сейчас так мучительно сладко, так тоскливо
прекрасно, что я плачу. . Стою у окна, прижав платок к губам,
глаза мои заволоклись слезами, они капают мне на руки. Но я не
хотела бы сдерживать их.
Высшей радости, чем эти слезы, я не знала...»
– Вот, старина, она поняла. Это как раз то, что бывает, когда
у человека раскрывается душа и начинает слышать то, что в
обыкновенное время не слышит никогда.
Ты не подумай, что это пустой сентимент. Все зависит от
того, чего стоит твоя душа. Если она у тебя пустая и из нее
ничего не рождается, кроме маленькой радости «личного
счастья», это будет пустой сентимент.
А есть души, у которых от слез вырываются песни такой
живительной и возвышающей душу скорби, что человек хранит
их целыми столетиями, и целые поколения живут ими...
Все, милый друг, идет от того, сколько ты сам стоишь...
Все от этого.
«...А помните этот сумрак в комнате? И букет полевых
цветов, стоявший у меня на столе перед диваном?
Вы взяли его, подставили под дождь. И в комнате сразу
запахло лугом и травой.
А на лаковую поверхность стола падали капли...
Это было в какой-то праздник, и я забыла купить провизии.
В буфете нашелся только голый кусок сыра. Мы,
проголодавшись, смеялись и резали его друг другу по кусочку.
Я даже помню, в каком я тогда была платье: в белом, с
туманными сиреневыми цветами по нем.
377
И вы знаете, когда мое сердце впервые раскрылось перед
вами?.. Когда мы входили в комнату, и я услышала запах
дождевых капель на ваших рукавах и еще запах мокрых цветов.
А потом... потом все кончилось... Вы заходили ко мне без той
нетерпеливой радости, как прежде, когда я открывала вам дверь,
мы оба бегом бежали в мою комнату и бросались друг к другу с
невыразимой радостью новизны ощущения нашей близости.
Кончилось...
Вы уже больше молчали, сидя около меня на диване. И у
меня было такое впечатление, как будто вы исполняли какую-то
скучную обязанность...»
– Вот здесь она права, старик. Это правда, так было. Дай ты
человеку самое высшее сокровище, которым бы он прочно
владел изо дня в день,– и сокровище это умрет для него.
Натянувшиеся в первые мгновения до высшего напряжения
струны в душе скоро ослабеют, обвиснут и перестанут издавать
звуки.
Ну, что сделать, чтобы у нас не спускались колки в душе, как
в скрипке? Что?
Есть, конечно, люди, у которых строй держится. В них что-то
постоянно живет, отчего колки у них не спускаются. Это вот те
люди, о которых помнят целые поколения.
Но их мало. Очень мало, старик...
Отсюда бедность и убогость души, когда человек не может
жить своей силой. Он чувствует себя одиноким и из боязни
одиночества готов на такую жизнь, от которой его душа
перестанет звучать уже навеки.
Это страшная вещь, старик...
«...А после вашего ухода я подходила к зеркалу и почему-то
долго смотрела на свое лицо.
И часто, в долгие осенние вечера, вернувшись после тяжелой
работы дня, я напрасно ждала вас, сидя на диване.
Я вставала с дивана, положив сцепленные руки на голову,
стояла несколько времени, потом обводила взглядом свою
пустую комнату и, вздохнув, роняла руки.
«Что же,– думала я,– сколько впереди еще таких холодных
осенних вечеров...»
А за ними что?
И не лучше ли поступиться, отказавшись от настоящего,
редкого, что вырывает из души слезы, найти какую-нибудь
спокойную и прочную опору в жизни. Такую скромную, бедную
378
душу, которая, может быть, по своей бедности не уйдет от тебя
никуда...
И такой человек встретился мне. Как, что,– не спрашивайте