Страница 53 из 120
торжественно горят в небе звезды, было что-то праздничное, что
он чувствовал, бывало, в детстве, в рождественскую морозную
ночь, выходя на подъезд садиться в сани и ехать в церковь, когда
и земля в снегу и небо со звездами, казалось, жили вместе с ним
тем чувством, какое было в нем.
– Когда же вы успеете выспаться? – спросил Алексей
Николаевич.
– А мы уже выспались,– ответила Шура,– мы ведь всегда
встаем в шесть.
И Алексей Николаевич вспомнил забытое удовольствие
вставать зимой рано, с огнем садиться за книги, за ноты и
чувствовать, как каждый день жизни дает ему все новые и новые
прибавления.
Теперь же он часто не мог без содрогания подумать о том,
как встают трамвайные кондуктора в пять часов и едут по
морозу, когда весь город еще спит, покрытый сизой дымкой инея
и морозного тумана.
– Что же вы делаете так рано?
– Как что? – живо сказала Шура.– Дела очень много: утром
делаем что-нибудь для себя – я учу языки. Катя занимается
музыкой. А потом уроки, комсомол, читальня, кооператив. Ведь
мы даже по воскресеньям заняты.
Лошадь, бежавшая шибкой рысью, очевидно, пропустила
поворот, попала с разбега в глубокий снег и пошла было
целиной, но скоро, завязнув, остановилась.
– Вот тебе раз! – сказала Шура.– Придется искать дорогу.
Крикнув Волохову, который хотел было вылезать: «Сидите,
сидите, тут глубоко, а вы в калошах», и, увязая то одной, то
другой ногой, она пошла искать дорогу.
Катя тоже вылезла и, сказавши: «Еще радость...», стала что-
то привязывать около оглобли, сняв с рук варежки и взяв их в
зубы.
205
Волохов остался сидеть в санях.
Он сидел и думал об этих девушках, которые не стыдятся
ходить в валенках, везут ночью его, мужчину, на станцию, ищут
дорогу, поправляют порвавшуюся сбрую. А потом приедут
обратно со свежими, холодными щеками и еще до рассвета
примутся, как ни в чем не бывало, за свою работу. Так же, как
он, двадцать и тридцать лет назад.
Неужели их глаза видят тот самый мир, который видели его
глаза в юности? И неужели тот прекрасный мир и теперь во всей
вечной свежести и неизменности стоит перед глазами, но он не
видит его, а видит только тусклые огоньки, наводящие уныние и
смертную тоску?
Он почему-то вспомнил про те звезды, на которые он
смотрел лет тридцать тому назад. Стал искать их. И сразу
нашел...
Они так же, как и тридцать лет назад, были на своем месте,
на знакомом ему расстоянии друг от друга, и так же свежо и
ярко, как и тогда, горели от крепкого мороза.
Ему вдруг пришла жестокая ироническая мысль.
«Жизнь народа, живущего относительной правдой,
продолжает свое движение, а человек, живущий абсолютной
правдой, остановился и умер при жизни».
Он старался сберечь свою душу от их неправды,– не работал
для них,– и душа его умерла. И теперь ему никакая правда уже
не нужна.
Это было нелогично, но жизненно верно...
И уже стоя на платформе в ожидании поезда, он смотрел, как
удаляются сани с двумя девушками, слушал веселый голосок
Шуры и грустный – Кати, кричавших ему прощальный привет, и
почему-то представил себе, что, когда он вернется домой и
примется за свою обычную жизнь с вставанием в десять и
одиннадцать часов,– здесь, в этих пустынных, занесенных
снегом пространствах, задолго до рассвета зажгутся огоньки, и
эти молодые девушки и им подобные с бодрой энергией
молодости будут делать какое-то свое и общее дело.
Так в трехстах верстах от Москвы... Так в пятистах...
Так и в тысяче...
206
Неподходящий человек
Около волостного совета никогда еще не было столько
народа, сколько собралось в этот раз.
Мужики сидели на траве около крыльца, собирались кучками
и возбужденно говорили.
– Что, еще не приходил?
– Не видать.
Из переулка показались два человека, которые шли по
направлению к совету.
– Вот он!
Все, сразу замолчав, повернули головы к подходившим.
– Нет, это не он,– сказал кто-то,– это наши московские
ребята, вчерась приехали.
– Он скоро и не покажется.
– С мыслями собирается...– сказал насмешливый голос.
– Он бы раньше с мыслями собирался, думал бы, как с
народом жить.
Московские подошли, сняв картузы, поздоровались и
некоторое время оглядывали собравшихся.
– Чтой-то у вас такой гомон идет? – спросил один из них,
хромой на правую ногу, надевая опять картуз.
– Так... Перевыборы.
– Председателя сейчас ссаживать будем! – возбужденно
сказал юркий мужичок в накинутом на плечи кафтанишке.
– Ай не задался?
– Да. Неподходящий.
– Коммунист, что ли?
Тот, к кому случайно обратился хромой, лохматый мужик,
сидевший на бревне, не сразу и неохотно сказал:
– Бывает, что иной раз и из коммунистов человек попадается.
– А в чем же дело?
– Да не подходит, вот в том и дело,– сказал юркий мужичок.
И, присев перед лохматым на корточки, приложился прикурить
от его трубочки.
– Мы вот прежнего проморгали, а теперь целый год этот тер
нам холку.
– А, стало быть, хороший был прежний-то?
Юркий мужичок хотел было ответить, но очень сильно
затянулся дымом и сквозь слезы только махнул рукой.
207
– Жулик!.. Такой жулик, какого свет не производил. Но брал
тем, что человек был простой, обходительный. Он и выпьет с
тобой и детей пойдет у тебя крестить.
– В казенный лес дрова с нами воровать ездил,– сказал
лохматый с своего бревна.
– Да... Вот только одна беда,– что жулик да сюда заливал.
– Зато слово держал,– сказал кто-то.– Если он тебе что
сказал, пообещал, будь покоен.
– Насчет этого правда. Ежели ты ему бутылку поставил и он
пообещал тебе, ну, налог там скинуть или что, так уж будь
покоен. На кого другого накинет, а тебя не тронет.
– А главное дело, народ не мучил,– сказал лохматый.
– Но жулик это уж верно. Такая бестия, что дальше некуда.
Что ни начнет делать, все у него перерасход. В Москву поедет,
так он таких себе командировочных наставит, словно один на
двадцати лошадях ездил.
Из совета вышел человек в сапогах и суконной блузе.
– Граждане, на собрание,– крикнул он.
Никто не отозвался. Только юркий мужичок переглянулся с
хромым и сказал:
– Из этой компании... Секретарь. Скоро бабью юбку наденет.
И прибавил громко:
– Что ж иттить-то, дай начальство подойдет.
– Кого ж на их место выбирать будете? – спросил хромой.
Юркий мужичок вздохнул, почесал в голове, потом ответил:
– Прежнего придется, Ерохина. К нему вчерась уж на поклон
ходили.
– Теперь, пожалуй, куражиться начнет.
– Вскочит в копеечку,– сказал кто-то.
– Ну, и вскочит, что ж сделаешь-то.
– Как же это вы налетели на нового-то? – спросил хромой.
– Как налетают-то... Сменить решили. Сил никаких не стало,
все обворовал. А нового-то не наметили. А тут подобралась
партия их человек пять. Мы думали, выборы сразу будут, и
хлебца пожевать не захватили. А они сперва давай доклад
читать. Томили, томили,– у нас уж прямо глаза на лоб полезли.
– Одобряете?
– Шут с вами, одобряем, говорим, только кончайте свою
музыку, а то все животы подвело.
– Ну, поднимайте руки, сейчас конец.
Подняли.
208
– Теперь, говорят, можете расходиться. Благодарим за
доверие.
– Не на чем, говорим. А позвольте узнать, за какое доверие?
– А председателя, говорят, выбрали.
– Какого председателя?
– А вы за что руки тянули?
– Мать честная, мы так и сели. Что ж, значит, руку поднял,
тут тебе и крышка?