Страница 32 из 120
мужик с трубкой, сплюнув в огонь.
– А как силком заставят?
124
– Попробуй, заставь,– угрюмо сказал малый,– я уж тогда
ружье не горохом буду заряжать... да еще спалю их всех,
сукиных детей.
– Были бы деньги,– с деньгами все можно сделать, сунул
председателю, вот и ладно. Деньги и виноватого правым
сделают. Главное дело, штука хорошая: вот лето посидим,
похлебку помешаем, а там по 2 рубля за меру будем гладить.
– Еще больше возьмете,– сказал прохожий.
– О!.. Ну, по четыре.
– По-питерскому?
– Безразлично...
– Нет, не безразлично,– сказал малый,– надо еще в городе
узнать, почем там будут. По четыре еще в прошедшем году
торговали.
– О?.. Ну, по шесть.
– Денег – уйма...
На дорожке в глубине сада показался какой-то человек. Все
замолчали. А малый сделал движение к шалашу за ружьем. Но
потом остановился. Это оказался мужичок в рваном
кафтанишке. Он шел и, прикрывая рукой глаза от солнца,
приглядывался к яблокам.
– Эй, ты чево там шляешься? Что тебе надо? – крикнул на
него малый.
– Мне, батюшка, на луг тут поближе где-нибудь пройтить,–
ответил мужичок, остановившись и не сразу поняв, откуда ему
кричат.
– Проходи, проходи, да в другой раз не попадайся... Вишь,
черти,– на луг ему пройтить. Он пройдет, а на утро – глядишь,
яблоня обтрясена.
– Вот из-за этого не дай бог,– сказал мужичок, варивший
кашу; он, сморщившись, попробовал с ложки горячей жижи и,
выплеснув остатки на траву, продолжал: – из-за этого и, не дай
бог, ночи не спишь, а днем только и знаешь, что по сторонам
смотришь, да всего боишься: то, думаешь, как бы град не пошел
да мальчишки не забрались. Он, может, и украдет-то всего
десяток, а у тебя все сердце перевертывается, удавить его готов.
– За свое всегда так-то трясешься,– сказал прохожий,
постукивая палочкой по лаптю.– Иначе и нельзя. Потому ты
сидишь, вот, пот льешь, а другой спины не гнул, поту не лил, а
придет и сграбастает.
125
– А у самих, у окаянных, руки отсохли – посадить яблоню
или, скажем, сливу. Ведь дело нехитрое: сунул в землю
прививок, глядишь, через три года на нем уж яблоки. А то все
готовое да чужое подцапать.
– А оттого, что все потакают. Стащишь его в волость, сутки
там продержат и отпускают,– его бы сукина сына в строге
сгноить, чтобы к чужому рук не протягивал,– сказал мужик с
трубочкой.
– А вот подойдет съемка,– продолжал кашевар,– ведь сколько
эти черти окаянные пожрут! Он налопается, это мало, да еще
пойдет надкусывать да бросать.
– А там еще всякие кумовья будут приходить. Тому дай,
другому дай, пропади они пропадом. У тебя, говорит, много. Из
чужих рук всегда много кажется. У, сволочи, чтоб они подохли,
господи батюшка, прости мое согрешение.
– Теперь, чем ближе к съемке, тем хуже,– сказал мужик с
трубочкой.– Забор плоховат. При помещике, конечно, народ не
такой разбойник был, а теперь нешто так надо огораживать? Вот
капиталу нету. Мы уж гвоздей набили. Все какой-нибудь брюхо
распорет, тогда другой раз не полезет.
– Да и собак хороших надо бы достать. Вот кабы таких
раздобыть, как прежнего барина, вот тут и кумовья бы
задумались в сад иттить яблок просить.
– Собака родства не знает,– отозвался прохожий, подмигнув.
– Пустить бы на проволоке через весь сад да в голоде
держать, чтобы лютей зверя были,– вот бы тогда...– говорил
кашевар с мечтательной улыбкой, грозя кулаком в пространство.
– Первый сорт был бы... Ну, прощевайте пока,– сказал
прохожий и пошел.
Сначала около шалаша было тихо. Потом послышался крик:
– Ай-яй-яй, держи!..
За криком выстрел и бабий голос:
– Злодеи! Ироды! Когда на вас чума, на окаянных придет,
чтоб вы околели!
И голос малого:
– Все кишки вам, дьяволам, выпотрошу. Охотники на чужое
лезть.
А потом уже около шалаша:
– На бегу стрелял – ниже взяло...
126
Синяя куртка
Перед самыми выборами в земельный комитет приехал
какой-то человек в синей куртке и лаковых сапогах с большими
усами и бритым круглым подбородком.
Он пришел на выборы в школу, и все, недоброжелательно
косясь на него, спрашивали друг у друга:
– Чей-то такой?
– Да, говорят, Андреев сын, что выписался из общества лет
двадцать назад и уехал в Севастополь.
– Кум из слободки его встречал там. Вроде как в жандармах,
говорит, служил.
– Похоже на то. Куртка-то синяя.
– Там его знают, что он за птица, жить нельзя, вот он и
прилетел сюда.
– Ну, да у нас долго не заживется.
– Много этих прощелыг шляется. Лучше бы ноги поскорей
уносил отсюда.
Приезжий что-то говорил с лавочником, председателем
совета, стоя у окна в передней части школы, где стоял стол для
президиума совета. Все молчали и следили за ним
подозрительными и недоброжелательными взглядами.
– По усам видно, с какого чердака кот,– сказал кто-то.
– Главное дело – куртка синяя. Синего сукна, окромя
жандармов, никто не носил.
– Петлички спорол и думает провести. Нет, брат, не на
простачков напал.
Вдруг все повернули головы: к председательскому столу
подошел незнакомец, постучал карандашом, как бы требуя
тишины, и с минуту постоял в ожидании полного успокоения,
посмотрел рассеянно на отдушник, на стенные часы, потом на
свои часы, вынув их из жилетного кармана.
Наступила полная тишина. Взгляды всех обратились на
незнакомца.
– Ровно к присяге собрался приводить,– сказал сзади
негромкий голос: – взять бы его да от стола в три шеи...
– Товарищи! – раздался громкий, спокойный и уверенный
голос незнакомца,– я потребую на пять минут вашего внимания,
и затем мы приступим к выборам.
127
Задние толпой подвинулись вперед и тесным полукругом без
шапок, как перед чтением манифеста, остановились перед
столом.
– Я здесь родился, вырос, ваш земляк и вот теперь приехал
поработать на родине. В такое трудное время каждый обязан.
– Бреши, бреши...– сказал сзади негромко кузнец.
– Принимаете вы меня в свое общество?
Мужики хотели было промолчать, но так как незнакомец,
говоря это, остановился взглядом на Федоре, стоявшем в
полушубке с прорванным плечом, тот, почти против воли,
потому что как-то неловко было не ответить, раз к нему
обращаются, сказал неохотно:
– Что ж, милости просим.
– Отчего же не принять...– сказали остальные уже
совершенно против воли и только потому, что один сказал и
молчать было неудобно. Даже кузнец, который от печки в ярости
погрозил кулаком Федору, и тот сказал:
– Очень даже рады будем...
– Вот у вас затевается земельный комитет. Дело для вас
новое, и я не откажусь помочь.
– Убирайся ты к черту лучше, пока есть время,– проворчал
опять кузнец так, что ближние оглянулись на него.
– Много таких помощников...– сказал угрюмо печник,
обращаясь к шорнику, с которым они оба жались на уголке
лавки.
Рядом с незнакомцем стал лавочник.
– Предлагаю собранию кандидатуру товарища Ломова на
должность председателя комитета.
– Просим...– неожиданно вырвалось у Федора, и он,
испуганно оглянувшись на кузнеца, махнул рукой и сел на
дальнюю лавку.
– Вот дьявол-то! – сказал кузнец и почти со злобой крикнул:
– Просим.
Федор со своей лавки увидел уже несколько кулаков.
– Его с первого слова надо бы по шеям отсюда гнать, а они
голос за него подают,– сказал шорник печнику, который совсем
нехотя сказал свое «просим» и теперь с ненавистью поглядывал
на Федора.
– Да что ж там говорить: синяя куртка, дело ясное.