Страница 9 из 135
оживленно разговаривал с дочерью адмирала. Из их разговора
я понял, что девушка через год кончает десятый класс и
намерена поступить в медицинский институт. Впрочем, я не
особенно вслушивался в их разговор, поглощенный новыми
для меня впечатлениями.
Я сел на большой камень, уперся локтями в колени и
долго смотрел в сверкающий багровый горизонт, туда, куда
падало солнце. Мне показалось, что шум прибоя становится
все тише и тише. Я обернулся, взглянул на верхушки сосен - в
них не видно было ни малейшего движения. Казалось, они
замерли и вместе со мной прислушивались к утихающим
вздохам моря, засмотрелись на то, как солнце падает в пучину.
Я невольно вздрогнул: это дочь адмирала Пряхина
подкралась ко мне и внезапно щелкнула фотоаппаратом. Глаза
ее излучали счастье и озорство. Она была переполнена
хорошим задором.
- Давайте фотографироваться; - предложила девушка. -
Сначала я вас вдвоем сниму. Потом Андрюша снимет меня с
Маратом, потом Марат - Андрюшу со мной.
Немного удивленный и обрадованный тем, что девушка
назвала меня как-то по-домашнему, Андрюшей, я признался,
что никогда еще не держал в руках фотоаппарата. Мне
объяснили, что это совсем просто, навели, настроили,
оставалось только нажать кнопку, что я и сделал.
Сверху послышался голос адмирала Пряхина: звали нас.
Ира и Марат пошли на зов, я же остался на камне У самого
обрыва: мне жаль было так быстро расставаться с морем.
Марат и Ира уже поднялись на гору. Я снова услышал
голос адмирала:
- А где же Ясенев?
- Там, у моря, сидит, - с готовностью ответил Марат.
- Кликните его, пора к столу.
- Мы звали. Он не слышит: морем увлекся, - весело
щебетала Ира.
- Что значит не слышит? - с поддельной строгостью
заговорил адмирал Инофатьев. - Скажите - адмирал приказал.
Я встал с камня и по крутым ступенькам, выдолбленным
в глиняном обрыве, стал подниматься в гору. Ира и Марат шли
мне навстречу, они были еще наверху, невидимые мной, но
приглушенные голоса их долетали до моего слуха.
- Странный он, смешной, - простодушно говорила Ира,
очевидно, в мой адрес.
- Вот не нахожу, - добродушно возразил Марат и
прибавил: - И, наверное, способный.
Мне стало не по себе, захотелось сию же минуту уехать в
Ленинград.
- Курсант Ясенев, вы что ж это отстаете от коллектива? -
пожурил меня адмирал Пряхин.
- Загляделся... на море, - неловко пытался оправдаться
я.
- Море, друг мой, не картина Айвазовского, на него не
заглядываются, - мягко поучал Пряхин.
- На картине оно совсем не такое, - робко заметил я и в
замешательстве оглянулся.
Пряхин остановился, обернулся к морю. Солнце,
багровое, сочное, подожгло западную сторону неба и теперь
купалось в позолоченных им же волнах. Пряхин, сняв фуражку,
постоял молча минуты две - я не видел его лица, - затем
повернулся ко мне и задумчиво сказал:
- Ты, пожалуй, прав: на картинах такого моря нет. - Он
надел фуражку, застегнул пуговицы белого кителя, добавил уже
другим, деловым тоном: - А теперь пойдем перекусим.
Я наотрез отказался, сказав, что мне надо уезжать.
- Почему? - он поднял удивленные глаза и нахмурился. -
Вы что, поссорились?
И он посмотрел на меня так, словно в чем-то подозревал.
Трудно было обмануть этот проницательный взгляд. Я ответил,
что там, в училище, меня дожидается земляк. Будет
волноваться. Адмирал озадаченно покачал головой и сказал,
что его шофер отвезет меня.
Ира, прощаясь, многозначительно пообещала:
- А карточки получите через пять лет. Я сама вам вручу. -
Она протянула маленькую тонкую руку, и на лице ее мелькнула
вроде бы виноватая улыбка.
Неужели она догадалась, что я слышал разговор обо
мне? Высокая, стройная, она стояла у калитки и смотрела на
меня. Я захлопнул дверцу. "Победа" рванулась. Синее платье с
белым бантиком мелькнуло у калитки и растаяло. Мне стало
грустно. Через пять лет она передаст мне карточки. Прикинул в
уме - тысяча восемьсот дней. Почти вечность!
...Но вот пролетели эти пять лет и уже не кажутся
вечностью. Я видел море и корабли, я плавал в штормовую
погоду. Эти годы сделали меня моряком. Я, наверное, очень
изменился - я сужу об этом по Марату: он сильно возмужал и
окреп, сделался каким-то другим, совсем непохожим на того
юношу, которого я встретил пять лет назад.
Меня и Марата называют друзьями. Я иногда спрашивал
себя: так ли это на самом деле?
В Марате есть что-то подкупающее, но оно не совсем
определенное, какое-то расплывчатое, туманное, именно "что-
то". В нем много пыла, самоуверенности, решительности, но
иной раз кажется, что все это в нем случайное, занесенное на
короткое время. На людей он смотрит словно бы с
недоверием. К моему другу Валерке Панкову относится
снисходительно. Со мной держит себя на равной ноге, вроде
побаивается меня, как это ни странно звучит. Валерка говорит,
это оттого, что я ему нужен, что без меня он бы пропал. Я так
не думаю: Марат не из тех людей, которые боятся пропасть. Я
иногда вместе с ним занимался, помогал ему. Особенно в
последний год. Ходили слухи, что из-за плохой дисциплины
выпустят его младшим лейтенантом. Приезжал его отец, о
чем-то разговаривал с начальником училища, с председателем
государственной комиссии. Все обошлось для Марата
благополучно. Многие находят его способным парнем, в
характере которого соединились зазнайство и легкомыслие.
Тысяча восемьсот дней! Но удивительное дело - ярче
всего мне запомнился самый первый из них - мое первое
свидание с морем и те добрые, славные люди, которые тогда
показали мне его: Дмитрий Федорович Пряхин и его дочь
Ирина. К ним у меня сохранились чувства признательности и
любви. И хотя с тех пор я не был у них на даче никогда, этот
уголок часто стоит у меня перед глазами.
Дмитрий Федорович недолго был в училище: его
перевели куда-то на Север командиром военно-морской базы.
Об Ире я вспоминал все эти годы, хотя встречались мы раз
пять, не больше. Теперь она невеста Марата, и мне остается
лишь дружески позавидовать ему.
Запомнилось и еще одно: как-то раз, уже не помню за
какие грехи, Марат был лишен увольнения в город. В
воскресенье за завтраком он мне сказал как бы между прочим:
- Послушай, старик, у меня к тебе просьба.
- Пожалуйста, молодой человек, я готов выслушать вас, -
дурашливо отозвался я, потому что меня всегда раздражало
это идиотское обращение "старик". В нем было какое-то
мальчишеское позерство.
- Нет, в самом деле, Андрей, я вполне серьезно, -
продолжал Марат, не обращая внимания на мой тон.
- Так бы и сказал. Пожалуйста, выкладывай.
- Видишь ли, обстоятельства сегодня сложились не в
мою пользу, - начал он наигранно, беспечно и витиевато. - Ты
знаешь, что я сижу на мели. А меня тем не менее на берегу, у
Медного всадника, будет ждать Ирина. Она, конечно, ничего не
подозревает о моем "безвыходном" положении. Ты подойдешь
к ней и все объяснишь.
- Сообщить ей, что тебя посадили на мель?
- Конечно нет. Об этом у нее и мысли не должно быть.
Ты скажешь ей, что я получил особое задание, ну и тэ дэ.
Короче говоря, скажи, что я нахожусь за пределами Питера, а
когда вернусь, дам ей знать. А чтоб она не скучала, разрешаю
тебе занять ее своим присутствием. - Но немного погодя
передумал: - Впрочем, лучше не надо - пусть поскучает. Иногда
это полезно.
- Что не надо? Встречаться с ней? - переспросил я в