Страница 8 из 135
каменщиком на стройке.
- Почему вас не приняли в прошлом году? - сумрачно
интересуется капитан первого ранга, тучный и мрачноватый на
вид человек, и мне кажется, что в его вопросе припрятано
нечто каверзное для меня.
Ну что ж, пусть. Я отвечаю честно, прямо, по-
комсомольски:
- На вступительных экзаменах получил одну четверку, из-
за нее не прошел по конкурсу.
- Значит, все пятерки и одна четверка! - не спрашивает,
даже не уточняет, а как бы напоминает членам комиссии
адмирал.
- А по какому предмету была четверка?..
Худенький низкорослый полковник, задавший вопрос,
смотрит на меня, нацелившись маленькими быстрыми
глазками.
- По литературе.
Адмирал смотрит в бумаги, лежащие перед ним, и не без
одобрения объявляет:
- На этот раз у него все пятерки. И даже по литературе.
- Тогда скажите, - быстро обращается ко мне полковник, -
какой русский писатель, в каком году и на каком корабле
совершил кругосветное путешествие и написал об этом книгу?
Вопрос, конечно, не из мудреных. Я ответил без
излишних подробностей:
- Иван Александрович Гончаров в тысяча восемьсот
пятьдесят втором году отправился в кругосветное путешествие
на фрегате "Паллада". Первым командиром "Паллады" был
Павел Степанович Нахимов.
Полковник, очевидно, остался весьма удовлетворен. Он
одобрительно закивал головой. Тучный капитан первого ранга,
угрюмо уставившись на меня, поинтересовался моими
родителями. За меня ответил адмирал:
- Мать работает в колхозе в Брянской области, отец -
партизан Отечественной войны - повешен фашистами.
По всему было видно, что адмирал настроен ко мне
доброжелательно. После его слов все приумолкли. Я
почувствовал неловкость. Адмирал вдруг спросил, глядя на
меня строго и решительно:
- Ну а что вы будете делать, если мы вам и на этот раз
откажем?
Я ответил не сразу: нужно было преодолеть
растерянность от неожиданного вопроса. Неужели опять
придется возвращаться домой, так и не повидав моря? Я
перечитал книги, кажется, всех знаменитых писателей-
маринистов, а моря еще никогда в жизни не видел. Правда, я
мог посмотреть его в свой прошлогодний приезд сюда, в
Ленинград, мог сделать это и сейчас. Но я дал себе слово:
встречусь с морем только после того, как меня зачислят
курсантом военно-морского училища.
Адмирал и члены комиссии ожидали моего ответа. Они
не торопили меня.
- Что ж, - сказал я негромко, проглатывая застрявший в
горле неприятный комок. - Пойду опять дома строить, по
вечерам учиться буду. А на будущий год снова приеду к вам.
Члены комиссии переглянулись. Адмирал попросил меня
подождать за дверью. В маленькой квадратной комнатке перед
кабинетом, где заседала приемная комиссия, теперь было
пусто. Я попробовал догадаться, зачем меня попросили
остаться, но не смог. Дверь бесшумно распахнулась, появился
адмирал Пряхин. Был он невысок ростом, немного рыхловат,
но подвижен. Протянул пухлую руку и сказал:
- Поздравляю, курсант Ясенев. Из вас должен
получиться настоящий моряк.
Я так смутился, что не догадался поблагодарить
адмирала.
- У вас какие на сегодня планы? - спросил он.
Я ответил, что хочу посмотреть на море.
- Тогда поедем ко мне на дачу, там и повстречаетесь с
морем.
Жаркое солнце клонилось уже к закату, когда машина
остановилась у адмиральской дачи. Навстречу нам из калитки
выпорхнула тоненькая светловолосая девушка. Она хмуро и
вопросительно оглядела меня, затем подняла глаза на отца.
- Знакомься, Иринка, это наш новый курсант Андрей
Ясенев, - сказал адмирал.
Девушка кивнула мне и, тотчас же отвернувшись,
сообщила отцу:
- У нас гости: адмирал с Маратом.
- С "Марата"? - хмуро переспросил Пряхин.
- С Маратом, - рассмеявшись, поправила Иринка. - Это
сына его так зовут.
- А я думал, линкор! - У глаз адмирала снова сошлись
мелкие морщинки.
На застекленной веранде в плетеных креслах сидели
жена Пряхина, седоволосая худая женщина с милым красивым
лицом - дочь была, очевидно, точной копией ее в молодости, -
и гости: очень толстый и широколобый контр-адмирал и
смуглый, щегольски одетый черноголовый юноша. Это и был
Марат. Адмиралы шумно приветствовали друг друга. Затем
Степан Кузьмич, так звали гостя, торжественно представил
сына: - Вот привез на твое благословение наследника и
продолжателя морского рода.
- Это хорошо, морская традиция, - неопределенно
произнес Пряхин, вытирая платком бритую голову. - Я вот тоже
привез будущего моряка. Все посмотрели на меня.
- Отец тоже моряк? - небрежно обронил в мою сторону
контр-адмирал Инофатьев.
- Нет, мой отец крестьянин, - негромко и не очень
любезно ответил я и увидал, что ответ мой почему-то
разочаровал всех, кроме хозяина.
- Партизан его отец, казнен гитлеровцами, - пояснил
Пряхин.
Мне стало как-то неловко от этого упоминания: какое это
имеет отношение к моей судьбе? Ну а если б мой отец не был
партизаном, а отец Марата контр-адмиралом, что тогда? Мои
размышления прервал металлический голос Инофатьева-отца.
- Сам-то приморский?
- Нет, брянский. Я даже еще моря не видел, - ответил я
виновато и почувствовал, что краснею.
Контр-адмирал оторвал от меня свой взгляд, будто
великодушно простил за что-то. Марат, ухмыляясь, смотрел
на .меня. В его карих прищуренных глазах я увидел дружеское
снисхождение. А дочь адмирала Пряхина с наивным
удивлением воскликнула, глядя на меня в упор большими
синими глазами:
- Никогда в жизни?! Ой, как это интересно! - точно я был
какой-то дикарь. И затем с той же непосредственностью
предложила мне и смуглолицему юноше: - Пойдемте, я покажу
вам. Она пошла в комнату, чтобы захватить фотоаппарат.
Смуглолицый юноша направился по дорожке сада к калитке, а
я замешкался около кустов акации, поджидая девушку, и
услышал, как контр-адмирал Инофатьев нахваливал сына:
- Парень вообще способный, да вот учился неровно.
Характер у него увлекающийся: за все берется и
разбрасывается. Хочет объять необъятное.
- А как школу окончил? - спросил Дмитрий Федорович
напрямую.
Этот вопрос и меня очень интересовал, поэтому я не
спешил отходить от веранды. Впрочем, Ирина, появившаяся с
фотоаппаратом в руке, тоже задержалась на минуту: думаю,
что и ей хотелось знать, как учился этот красивый юноша.
- Да вообще неплохо. Есть пятерки, четверки и одна
тройка, по математике. Знаешь, есть такие нелюбимые
предметы, - добавил контр-адмирал. Мне показалось, что в его
голосе звучала какая-то нехорошая настойчивость.
Море было рядом, сразу за дачей. Оказывается, я
слышал именно его глухой и равномерный шум еще в машине,
но по неопытности принял его за гомон высоких сосен,
стоящих у берега узкой полоской.
Оно открылось нам сразу, белесое, дымчатое, искристое
от лучей заходящего солнца и совсем не такое, каким
представлял я его по картинам. Море было очень живое и
одушевленное - необозримо просторное и вечное, как мир, как
вселенная...
Я прошел на самую кромку влажной гальки, намытой
волной, с жадностью начал вдыхать новый для меня приятно
солоноватый воздух. Мне хотелось крикнуть, перефразируя
Пушкина: "Здравствуй, свободная стихия! Ты в первый раз
передо мной катишь волны голубые и блещешь гордою
красой". Но я не сделал этого, стесняясь своих спутников,
которым до меня, казалось, и дела не было. Юноша