Страница 39 из 135
общительный, остроумный. Вообще вечер прошел неплохо.
Стол был сервирован не хуже, чем где-нибудь в Ленинграде.
Вадим - так звали приятеля Аркадия Остаповича - недурно
исполнял шуточные песни, аккомпанируя себе на гитаре. Затем
перешел на романсы. Одним словом, пили, пели, снова пили,
провозглашая тосты за талантливых людей, двигающих науку,
за здоровье дам, за медицину, за мир, за счастье.
Дубавин своей обходительностью превзошел все мои
ожидания, точно это был вовсе не он, а его двойник. Ни
желчных ужимок, ни язвительных острот, ни полунамеков -
простой, обаятельный и умный. Мне понравилось, как он
держался со своим начальником и подчиненным: одинаково
ровно, с достоинством и предупредительностью. Он знал себе
цену и ни перед кем не заискивал. Быть может, немножко
рисовался. Но это, пожалуй, замечали только те, для кого
предназначалась рисовка.
Часов в двенадцать старики раскланялись и ушли. Мы
остались веселиться вчетвером. В час, а может и немногим
позже, исчезла незаметно, даже не простившись, молодая
пара. Я догадалась: это умышленно, чтобы я не ушла.
- Наконец-то мы остались одни, - сказал с облегченным
вздохом Дубавин и, пододвинув ближе к дивану, на котором я
сидела, и к столу, где стояла радиола, мягкое старинное
кресло, погрузился в него со словами: - Устал я зверски, Ирен.
Ловким и непринужденным движением включил
приемник, поймал приятную, под наше настроение, нежную
лирическую музыку и выключил настольную лампу. Люстра
была потушена давно, и теперь комната освещалась лишь
маленькой тусклой лампочкой радиоприемника. Мягкий свет
падал на строгое лицо Дубавина, густые тени подчеркивали
острый точеный подбородок, высокий лоб, вздернутый,
волнистый вихрь волос. Несколько минут мы молча смотрели
друг на друга. Потом он осторожно взял мою руку, поднес ее к
своим губам и заговорил приглушенным вздрагивающим
полушепотом:
- Милая, прелестная Ирен. Мы с вами люди, и ничто
человеческое нам не чуждо, а посему через год-полтора уедем
мы с вами в Одессу и будем жить большой, широкой жизнью.
Вы согласны? Ну отвечайте. Согласны? А то хотите - в
Ленинград, в Москву, в Киев. Мы ни в чем не будем нуждаться,
у вас все будет, все, что необходимо человеку для нормальной
жизни. Купим "Волгу" или "Победу", дачу на берегу Днепра или
под Москвой.
- Для широкой жизни нужны большие деньги. По крайней
мере миллион нужен, - так, ни к чему, просто шутки ради
сказала я, но он, должно быть, всерьез принял мои слова и
решил похвастать.
- Нам с вами на первый случай и половины хватит. А там
видно будет.
В характере Аркадия Остаповича не было хвастовства, я
это знала и была уверена, что его разговоры о
полумиллионном состоянии совсем не фантазия
подвыпившего молодца, а не очень тонкая - потому что все-
таки он подвыпил, - но точная информация. Меня это
несколько забавляло. Я ни о чем сегодня не хотела думать -
мне просто было весело и хорошо. "Победы", "Волги", дачи и
квартиры - все это меня уже не прельщало. Только один
вопрос как-то не очень заметно промелькнул в сознании:
откуда у Дубавина такое состояние?
- Вы что, наследство получили от богатого дядюшки?
Быстрая легкая улыбка, как тень, скользнула по его
тонким, с ироническим изгибом губам и вмиг исчезла, а в
глазах встревоженно забегали холодные искорки.
- Мои родители - состоятельные люди. А потом, и я сам
давно работаю. Заполярный оклад, сбережения. Много ли
одному надо, - заговорил он уже совершенно трезвым голосом,
до того трезвым, будто он вообще ничего не пил. А пили мы в
этот вечер немало: наверно, по бутылке вина на душу.
- Кто ваши родители? - продолжала я допрашивать с
настойчивостью разборчивой невесты.
- Оба - и отец и мать - крупные ученые-изобретатели, -
как-то между прочим и не очень охотно ответил Дубавин.
Я подумала: мой отец адмирал, но такое состояние ему,
наверно, никогда не снилось. А он вдруг предложил:
- Давайте, Ирен, отходить ко сну. Утро вечера мудренее.
Вы, надо полагать, изрядно устали, - и, поймав мой совсем
недвусмысленный взгляд на стол с обычным после гостей
беспорядком, небрежно проронил: - Завтра уберем. Где вам
стелить - здесь, на диване, или там, в спальне?
Вопрос простой, даже слишком простой. А вот как на него
ответить, хотя он и не был для меня неожиданным: на всякий
случай я предугадывала его уже тогда, когда вшестером мы
сели за стол и подняли первые бокалы. Где мне стелить? В
полукилометре отсюда у меня есть своя постель. Я так и
ответила Аркадию Остаповичу.
- Да полно вам, небось устали, соседей будете
беспокоить. Какая вам разница? Ложитесь и спите спокойно,
приятные сны смотрите.
Спокойно ли? Конечно, мне не хотелось тревожить
Плуговых, они, наверно, только-только улеглись спать после
гулянки. Именно эта, а не какая-нибудь другая причина
заставила меня остаться здесь.
- Хорошо, - сказала я. - Оккупирую ваш диван - как-никак
здесь поближе к выходу, если сон окажется беспокойным.
Так оно и случилось. Я даже не успела задремать, как
почувствовала рядом с собой Дубавина.
- Не спится мне, Ирен, - сказал он невозмутимо, будто
жалуясь на бессонницу.
- Мне тоже, - сухо ответила я и встала с дивана, включив
настольную лампу. - Пойду-ка я домой. Ночевать все-таки
лучше дома.
Провожать себя я не разрешила, сказала, что, если он
выйдет на улицу, я закричу. Он испугался скандала и не
вышел. На улице слегка морозило и было приятно дышать.
Темнота стояла не очень густая, в небе кое-где неярко
поблескивали звезды. Пройдя полсотни шагов, я
почувствовала, что за мной кто-то идет. До первых домов
поселка оставалось метров двести пустынной дороги. Что-то
неприятное кольнуло под ложечкой. Я оглянулась. За мной
торопливо шел человек. Я была убеждена, что это не Дубавин.
Может, я порядочная трусиха, но мне стало как-то жутко. Что
делать, если это окажется злой человек? Кричать? Кто
услышит? И вдруг голос:
- Ирина Дмитриевна, не спешите так.
- Боже мой, товарищ Кузовкин! Как вы меня напугали. У
меня даже имя ваше из головы выскочило.
- Зовите просто Толя, - сказал он с какой-то
неловкостью. - Что ж вы одна в такой поздний час? Без
провожатого?
- Так случилось.
- Тогда разрешите мне вас проводить?
- Буду просить вас об этом.
Лейтенант пошел рядом со мной, изредка и несмело
касаясь моего локтя, когда я оступалась на скользкой и
неровной дороге. Помолчали. Чтоб не говорить о погоде - я
чувствовала, что он сейчас именно о ней заговорит, - я
спросила, как он встретил праздник.
- Неплохо, - ответил лейтенант неопределенно.
- Вид у вас не совсем праздничный.
- Служба, Ирина Дмитриевна.
- Трудная у вас служба, - посочувствовала я вполне
искренне.
- А у вас разве легкая? Трудно, когда неинтересно, когда
не своим делом занимаешься или совсем бездельничаешь.
У крыльца нашего дома он сказал как будто с
сожалением:
- Ну вот, мы и пришли. Надеюсь, Арий Осафович не
будет на меня в обиде. Он не ревнив?
- Арий Осафович? Это кто такой? - не поняла я.
- Дубавин.
- Аркадий Остапович, - поправила я.
- По паспорту Арий Осафович, а без паспорта как угодно,
- с убеждением ответил Кузовкин.
Я засмеялась, а он спросил:
- Что, не верите?
- Очень даже верю. Потому и смеюсь. Вы знаете, он и
меня в Ирен переделал: так ему больше нравится.