Страница 33 из 135
надо на хороших примерах. Вот почему я с такой пристальной
жадностью смотрю на людей, точно прошу их - научите. Я
смотрю на людей внимательно и, сама того не желая,
сравниваю их с теми, кого я знала, - чаще всего с тобой, с
Маратом и с Зоей.
И удивительно, до чего разные люди - будь то хорошие
или плохие. Добро и зло неодинаковы. Я живу среди людей, к
счастью, в большинстве своем очень хороших, добрых и
сильных. О них я и хочу рассказать себе самой.
Лида и Захар родились в одной деревне, знали друг
друга с самого детства, с тех самых пор, как помнят себя.
Вместе учились в школе, вместе пережили тяжелые годы
фашистской оккупации. Они были подростками, когда
кончилась война. Рано поженились, в двадцать лет Лида стала
матерью. Сейчас ей двадцать четыре, Захар двумя годами
старше. Я спрашивала Лиду:
- Очень трудно здесь жить?
- Зимой трудно, - отвечала Лида. - Темнота действует на
нервы, и спать все время хочется. Темно и темно. И днем
темно и ночью темно.
- Так уж и темно: а электричество на что? - сказал Захар.
- Вы ее не очень слушайте, Арина Дмитриевна, она наговорит
вам разных страхов-ужасов с три короба. Это когда без дела
сидишь, тогда и спать хочется, и ночь долгой кажется, и всякая
там всячина. А на работе обо всем на свете забываешь.
Работа от всех бед человека спасает. Это от безделья всякие
глупости в голову лезут, когда не знаешь, куда себя деть.
- А ты почем знаешь? Ай часто бездельничать
приходилось? - спросила Лида.
- Часто не часто, а выпадало. Зимой в колхозе, когда лес
не вывозили, что делали? Баклуши били, самогон пили.
Словом, я так вам скажу: когда у человека есть любимое дело -
ему ни черта не страшно.
- Будто ты рыбаком на свет родился, - поддела его Лида
дружески.
- Вот на земле родился, а полюбил море, да еще как
полюбил. Вы знаете, Арина Дмитриевна, до чего оно свирепо
бывает, когда разгуляется ветрило. Только держись. Вот вы
говорите: когда от Завирухи до Оленцов шли, сильно качало,
ну, словом, порядком.
- Ой, не говори, вповалку лежали, - подтвердила Лида.
- А нешто это шторм был? От силы четыре балла. А вы
представьте себе в два раза больше - восемь баллов, когда
все, как в колесе, вертится - не поймешь, небо над тобой или
море. Тут хотел бы полежать распластавшись, а приходится на
ногах стоять и дело делать. Вот тогда себя настоящим
человеком чувствуешь, словно сильней тебя никого на свете
нет. Вы представляете - случалось так, что двое суток
болтались в море попусту - ну ни одной рыбешки! Уже хотели
было возвращаться - тем паче что волна разыгралась не на
шутку. И тут видим - стая чаек. Ну, значит, неспроста они
уцепились, - значит, богатую добычу поймали. Мы сразу туда.
И не ошиблись - большущий косяк сельди, понимаете, не
трески, а сельди. Она не часто сюда подходит. А тут черным-
черно. На взлете волны так прямо серебром переливается.
Траулер наш, как пустую бочку, во все стороны швыряет, то
вверх поднимет, то со всего размаху бросит вниз. Капитан
кричит: "Держись, ребята, такой случай нам никак нельзя
упустить! Тут уж не до шторма - был бы улов". Ну и поработали
мы тогда - никогда в жизни мне ни до того, ни после не
приходилось так работать. Все тело стальным сделалось. Я до
сих пор удивляюсь: и откуда столько силы враз появилось.
Улов был самый большой за последние пять лет. А как
работали! Красиво, ух, как красиво! Вот бы картину такую
нарисовать.
Вот он, оказывается, какой, Захар - простой и сильный, с
огненными, карими, искрометными глазами, литыми
мускулами, горячим беспокойным сердцем.
Однажды я спросила Лиду, что заставило их бросить
родной дом и ехать бог знает куда и зачем по своей доброй
воле. - А все Захар - поедем да поедем. Ему в деревне скучно
было, все настоящего дела искал, да никак не находил. И в
МТС было попробовал - не понравилось, на льнозаводе месяц
поработал - тоже не по его характеру, не мужское это дело,
говорит. Опять в колхоз вернулся. А тут вербовщик приехал в
деревню, матрос демобилизованный. Сходку собрали. Больно
уж красиво про Север рассказывал. У нас сразу четыре семьи
записались. Захар первым. Даже со мной не посоветовался.
Сначала завербовался, а потом меня стал уговаривать. Я
закапризничала: говорю - раз так поступаешь, поезжай один.
Не жена я тебе. "Ну что ж, - говорит, - придется одному ехать,
если ты испугалась". И стал по-серьезному собираться. Я его
знаю - коль решил, так на своем настоит. Поворчала я,
поворчала да и решилась: какая же это семья, когда врозь?
Вот и приехали. Дом получили, работать стали. Живем не
жалеем. На будущее лето в отпуск в Крым поедем, к теплому
морю. По пути, может, к родным заедем. Деньги у нас есть и
еще заработаем.
У Новоселищева тяжелый, упрямый взгляд, светлые,
всегда влажные глаза, большой лоб и квадратное лицо.
Донашивает жалкие остатки когда-то пышной шевелюры. Шея
красная, упругая, как у быка. Пальцы короткие, толстые,
неуклюжие, но, должно быть, силы в руках достаточно. Все
зовут его по должности - председателем. Ему это нравится.
Председателем Оленецкого колхоза работает Михаил
Новоселищев без малого десять лет. Сразу как война
кончилась, демобилизовался он - служил на флоте здесь, на
Севере, - и остался в Оленцах. Его избрали председателем.
Говорят, неплохо работал, особенно в первые годы. Он из
детдомовцев, родных нет. Два года назад от него ушла жена -
уехала в Мурманск, устроилась там на работу в торговой сети.
Официально не разводились. По слухам, они встречаются
раза два в году в Мурманске, конечно, потому что в Оленцы
она "ни ногой", - должно быть, стыдно людям на глаза
покатываться. Работала здесь заведующей магазином, лихо
обманывала покупателей, сама делала наценки почти на все
товары. Ее поймали, судили, дали три года условно. Вот она и
сбежала.
Муж о ее проделках ничего не знал. Да чуть ли и не сам
разоблачил ее. Во всяком случае, в его честности здесь никто
не сомневается и тень жены-воровки не пала на него. Звезд с
неба не хватает, хотя человек он как будто и неплохой. Вот
только пьет много, особенно в последние два года.
Все это я знаю со слов Лиды и Захара, хотя мнение их
насчет председателя расходится. Лида считает, что
председатель он неплохой, безвредный, никого не обижает,
умеет ладить с людьми. Захар о нем говорит:
- Ну какой он председатель - ни хрен, ни редька, ни Кузя,
ни Федька, как торфяной костер - дыму много, а огня никакого.
- Какой тебе еще огонь нужен, душа у человека ость, и
ладно, - возражает Лида.
- Душа для любви хороша, а руководителю голова нужна,
- не сдается Захар.
Меня Михаил Новоселищев в первый раз встретил не
очень приветливо. Взглянул мельком блестящими, глазками,
проворчал нечто неопределенное:
- А, доктор. Ну, лечи, лечи. Будем теперь болеть.
И отвернулся. А я-то думала поговорить с ним о нуждах
больницы, на его помощь рассчитывала, а он отмахнулся, как
от мухи. Я об этом решила никому не говорить. Разбитое в
кабинете врача оконное стекло кое-как сама заставила
осколком. Наступали уже холода, надо было печь починять,
дровами запастись. Как-то встречаю его на улице,
поздоровались, а он уже совсем другим тоном:
- Ну, как работается, доктор? Бежать не собираешься?
- Куда бежать? И почему?
- Ну мало ли почему! Тут у нас не всем нравится.
- Не знаю, как всем, а мне лично нравится. Хотя и не все