Страница 20 из 135
только что отстроенном доме, то, прежде чем лечь спать, гасил
свет и минут тридцать стоял у окна, ловя глазами быстро
бегущий родной и знакомый луч маяка.
И думал в это время почему-то об Ирочке Пряхиной, а не
о Марине. Это получалось у меня как-то подсознательно,
помимо моей воли. Когда я ловил себя на этом, мне
становилось неловко. Я не хотел признаться, что Ирина по-
прежнему сидит в моем сердце и не желает уступать места
никому другому, даже Марине. И я тут ничего не могу поделать.
Днем в густой туман на острове Палтус предупреждающе
выла сирена, а у скалистого мыса у входа на рейд глухо и
сонливо куковал наутофон.
Однажды, когда туман рассеялся и ветер, разорвав в
лохмотья и разметав во все стороны серые, мокрые облака,
обнажил низкое, блеклое небо, Валерка посмотрел на высокую
скалу, что лежит между причалом и маяком, и сказал:
- Опять она стоит и смотрит на корабли. Может, шпионка
какая-нибудь?
Я вскинул бинокль: на скале стояла Марина. А Валерий
продолжал пояснять:
- Уже в четвертый раз замечаю: когда мы уходим в море
или возвращаемся в базу, она тут как тут. Будто встречает и
провожает нас.
- А может, и впрямь встречает и провожает друга своего,
- заметил я, пытаясь хоть таким образом рассеять его
подозрения.
У меня было желание рассказать Марине о
"подозрительной" девушке, но, боясь ее обидеть, я промолчал.
Моими друзьями она никогда не интересовалась. Только
однажды спросила будто невзначай:
- Скажи, пожалуйста, этот капитан-лейтенант со
смешным именем твой приятель?
- Марат, что ли?
Она кивнула.
- Бывший приятель. А что такое?
- Ничего. Просто так. Воображала ужасный.
Она отказалась что-либо добавить к своим словам,
только брови ее задвигались негодующе и беспокойно. Я не
стал расспрашивать. Впрочем, на второй или третий день
после этого разговора Марат ни с того ни с сего сообщил мне:
- Выписал жену.
- Для занятия вакантной должности?
- Скучно, старик. А что ты не женишься на этой
чернокосой?
- Ты же мне не советовал.
- Это вообще. А на такой жениться можно: она покажет,
где раки зимуют.
- Ты говоришь так, будто тебе она уже показала.
Он понял намек, но промолчал.
Я подумал тогда: а в самом деле - почему я не женюсь на
Марине? Прежде я как-то старался уйти от этого вопроса,
избегал давать на него ответ, потому что во мне не было его,
этого твердого, определенного ответа. В Марине я видел
просто друга, с которым мне приятно было поговорить,
поспорить, помечтать. С ней было интересно, легко. Но всякий
раз, расставшись с ней, я тотчас же забывал об этой
интересной и умной девушке. Она была действительно
интересной, возможно, даже красивой, но красота ее не
задевала в моей душе тех струн, которые звенели лишь от
одного имени - Иринка. Впрочем, когда-то, в первое время
нашего знакомства с Мариной, во мне вспыхнуло нечто очень
серьезное, желанное и большое и, казалось, заслонило образ
Ирины. Но ненадолго. Очень скоро все улеглось,
определилось и стало тем, чем было сейчас, - какими-то
ровными, чисто дружескими отношениями с полным доверием
и уважением друг к другу.
Что такое любовь - я, наверно, и сам не знаю. А может,
наши отношения с Мариной и есть та самая любовь? Зачем
обманывать себя самого: Марина мне нравится, мне часто
хочется видеть ее, говорить с ней, выслушивать ее
удивительно прямые и непосредственные суждения о жизни, о
прочитанных книгах, видеть в ее глазах отражение сильного
характера и воли, любоваться ею. И все-таки каким-то
десятым чувством я понимал, что в наших отношениях не
хватает чего-то неуловимого, что нельзя словами выразить,
именно того, что очень часто воскрешал в моем сердце и
памяти образ Ирины, того, чему не было сил и возможностей
противиться, потому что происходило это помимо моей воли и
желания. Но оно, очевидно, и было главным и, наверное,
имело какое-то название, которого я не знал.
Я уже достиг возраста, когда нормальные люди
обзаводятся семьей, и чей-то голос уже говорил мне: "Пора,
мой друг, пора". Да я и сам знал, что пора, по тому-то после
лобового вопроса Марата: "А что ты не женишься?.." - я
впервые заставил себя подумать и дать ответ самому себе. И
тут же передо мною возникал, точно подкарауливавший где-то
мои мысли, другой и очень каверзный вопрос. Он смотрел мне
в душу прищуренными колючими глазками и спрашивал с
этаким сухоньким вызовом: "А Марину ты спросил? Что она
думает о тебе?"
Да, действительно я не знал, что думает обо мне
Марина, ничего мне не было известно о ее чувствах. Я мог
лишь догадываться. Но догадки в таком тонком деле не всегда
бывают точными. Признаться, я не ждал от Марины любви,
тем более не добивался ее, мне даже было как-то боязно, что
она может влюбиться. Я чувствовал, что ей также хорошо со
мной, и это меня несколько успокаивало.
До чего же сложен человек!
Наконец приехал новый командир базы, контр-адмирал
Инофатьев. Уже после первой встречи с ним мы поняли, что
это волевой, решительный человек, любитель крепких,
соленых слов, для которых он не щадил своего зычного
голоса. С непривычки это резало слух и заставляло все чаще
вспоминать Дмитрия Федоровича Пряхина. Инофатьев,
конечно, имел не только характер, но и свой подход к людям. В
любви и уважении он не нуждался, но был твердо убежден, что
бояться его должны. На людей он смотрел холодно, издалека,
разговаривал с подчиненными всегда в полный голос. Как он
разговаривал с начальством, мне было неизвестно, но,
думается, голоса и там не понижал. Квадратное каменное лицо
постоянно выражало самоуверенность, властность и силу, оно
было бронзовым, жирным, но не рыхлым.
Через несколько дней новый командир базы решил
проверить подготовку "охотников". Моему дивизиону и
подлодке Марата было приказано выйти в "море и разыграть
обычную и не очень сложную задачу: подводная лодка
"противника" пытается прорваться в базу. Наша разведка
обнаружила ее в таком-то квадрате в такое-то время на таком-
то курсе. Трем кораблям приказано выйти в море, найти,
атаковать и уничтожить лодку "противника", которая в свою
очередь имела задачу во что бы то ни стало прорваться в базу
и нанести мощный торпедный удар по стоящим там кораблям.
При получении задачи от адмирала Марат, вызывающе
посмеиваясь, бросил в мою сторону:
- Ну, держись, старик. "Противник" сегодня будет
действовать по всем правилам.
Из этой реплики я понял, что Марат намерен блеснуть
перед отцом мастерством "матерого подводника", которым он
считал себя, и уж попытается любой ценой прорваться в базу.
Меня это не очень волновало: подобный прорыв в наших
условиях я считал маловероятным, тем более что корабли
пользовались услугами самолета-разведчика.
Погода стояла неплохая для полярной осени: в меру
облачно, в меру ветрено, волна средняя, на четыре-пять
баллов. Иногда накрапывал дождь, но неспорый и
нерешительный.
Адмирал шел на флагманском корабле, и я отлично
понимал взволнованность Валерия Панкова. Инофатьев имел
привычку высказывать свои мысли вслух, ничуть не заботясь о
подборе слов. Он недовольно ворчал, делал замечания всем,
кто попадался ему на глаза, начиная от матроса и кончая
мной, бросал тяжелые взгляды направо и налево. Вообще он
вел себя шумно, и это создавало в экипаже нервозность.