Страница 84 из 207
швейцарском банке. А она искренне признавалась: "Я не могу
есть буженину и осетрину, когда знаю, как мои пациенты-
инвалиды, пенсионеры, ветераны не имеют в достатке черного
хлеба и простой отварной картошки. Мне в горло не лезут все
эти деликатесы, которые я могу покупать без ограничений".
Она нисколько не лукавила. Ей, участковому врачу, почти
ежедневно приходилось по долгу службы бывать в квартирах
обездоленных, ограбленных "демократами" сограждан и
видеть умирающих от голода стариков, истощенных
дистрофиков-детей, больных, не имеющих денег, чтоб купить
нужные лекарства, цены на которые выросли в тысячу раз за
годы ельцинского режима. И нередко она сама за свои деньги
покупала лекарства нищим больным. Она глубоко принимала к
сердцу горе людское, болела душой за каждого, с кем
приходилось ей соприкасаться. Понимала, что она не солнце и
278
всех не обогреет. Но всю свою мизерную зарплату врача
раздавала больным.
А воспоминания, вопросы и сомнения все плотней
подступали к ней, и она понимала, что ночь предстоит
бессонная. Каким нежным, внимательным, чутким был Евгений
в первые десять лет их совместной жизни. Ласковый,
заботливый, влюбленный, он постоянно излучал радость и
счастье. И Таня была счастлива и благодарила судьбу: она
любила его той тихой, преданной любовью, которая присуща
скромным, глубоко порядочным, нравственно чистым натурам.
Его неподдельная искренняя забота умиляла ее и наполняла
чувством благодарности и ответной любви и заботы. Он любил
дарить ей цветы, и в их квартире в хрустальной вазе почти
всегда стоял скромный букет. Евгений не курил (Таня терпеть
не могла курильщиков, особенно женщин), не злоупотреблял
спиртным. И она, будучи сдержанной, даже скупой на похвалы
и застенчивой, как-то в порыве нежности сказала: "Сокол ты
мой ненаглядный, ты у меня идеальный муж". И не догадалась
постучать по дереву - сглазила.
Ей казалось, что перемены в Евгении произошли вдруг:
прежде всего его одолела какая-то животная, ненасытная
страсть к накопительству, алчность к деньгам превратившимся
в культ. Прежде за ним ничего подобного не замечалось.
Деньги и вещи, как огромнейшая опухоль, всплыли на
передний план и затмили собой все. Куда-то исчезла,
улетучилась его нежность, зачерствела душа, и цветы, теперь
уже не скромные, а пышные, дорогие букеты роз, которые он
привозил домой и хвастливо-торжественно ставил уже в
новую, недавно купленную огромную вазу, Таню не радовали,
как не радовали и прочие дорогие покупки, разная видео- и
аудио-техника. Душу ее подтачивал тревожный вопрос: откуда
все эти блага? Не праведным трудом же они заработаны.
Поражала Таню и еще одна новая черта в характере
Евгения: перемена эстетического вкуса. Раньше он был
солидарен с Таней и не воспринимал музыкальную бесовщину
несметных рок-групп, грязным потоком падающую с
телеэкранов, и разделял возмущение Тани по адресу и самих
"музыкантов" и покровительствующего им телевидения. Как
вдруг проявил к ним интерес и уже называл имена телезвезд и
находил талант у Ларисы Долиной и Валерия Леонтьева, а
Розенбаума и Окуджаву считал классиками эстрады. В его
лексиконе стали появляться излюбленные слова "демократов"
вроде "красно-коричневые", "фашисты", "черносотенцы". Когда
279
же Таня просила Евгения объяснить, кого именно он
подразумевает под этими словами, он подчеркнуто-небрежно
отвечал: "Ну, эти, которых Василь Иванович называет
патриотами". - "По-твоему, и мой отец "красно-коричневый",
"фашист"?" - вспыхивала Таня, не ожидая от него ответа. А
Евгений и не отвечал, только пожал плечами и сделал
невинную, снисходительную мину. Воспоминания вспыхивали
отдельными эпизодами и отходили на задний план,
вытесняемые происшествием сегодняшнего вечера. Вопросы
наслаивались один на другой, как льдины в половодье, и
меркли под тихим дуновением сна. Засыпая, она задержалась
на вопросе: "Почему он не сообщил в милицию? Ведь
стреляли же... и пуля сохранилась..."
И эта пуля, большая, как снаряд, снилась ей в каком-то
кошмарном видении...
Глава вторая
1.
Несмотря на бессонную ночь, Таня проснулась в обычное
свое время - в семь часов. Евгений уже одетый сидел за
письменным столом в детской - так называли комнату Егора - и
что-то сосредоточенно писал. На ее "доброе утро" он ответил
кивком головы, продолжая писать. Таня остановилась у самого
стола и поинтересовалась:
- Что сочиняешь?
- Да вот - заявление в милицию, - буркнул он, не
отрываясь от бумаги.
Таня не стала продолжать вчерашний разговор, который
потребовал бы немало времени, а они оба торопились на
работу. Она быстро приготовила завтрак - омлет с беконом, но
Евгений второпях выпил только чашку кофе и, походя спросив
ее о самочувствии, поспешил уехать. Таня на работу
добиралась всегда пешком, на что уходило всего семь-десять
минут.Весь свой разговор в милиции Евгений хорошо продумал
и на вопрос, не подозревает ли он кого-нибудь в покушении на
его жизнь, отвечал с твердой определенностью: "нет".
- Я вообще думаю, что произошла ошибка и меня
приняли за кого-то другого.
Пулю, как вещественное доказательство, он приложил к
своему заявлению. В милиции, по горло перегруженной
280
явными криминальными делами, заявление гражданина
Соколова восприняли с облегчением и не стали возбуждать
уголовного дела. В милиции же Евгений явно лукавил: не
сомневаясь, что стреляли именно в него, он предполагал и кто
стрелял. Два года назад у него был "деловой" контакт с одной
мафиозной структурой, которая настойчиво попросила "Пресс-
банк" "прокрутить" под завышенный процент крупную сумму
денег. Давление мафии было довольно сильным, и Евгений не
смог устоять - сдался на условии, что это будет первый и
последний, единственный раз. Но аппетиты мафии
разгорались, она не стала довольствоваться разовой уступкой
и продолжала требовать повторения. "Хотели припугнуть или
стреляли на поражение?" - размышлял Евгений, указывать на
них в милиции считал не разумным: пришлось бы рассказать о
многом нежелательном.
Из милиции Евгений сразу поехал в свой офис.
Чувствовал он себя прескверно. Он знал, что его "оппоненты" -
мужики крутые: на этом они не остановятся. Надо было на что-
то решиться, что-то предпринять. Но что именно, он не знал, -
все случилось, как гром среди ясного неба, и обнажило всю
шаткость и тщету его благополучия и процветания; он
почувствовал колебание почвы под ногами, хотя это был всего
лишь предупредительный толчок. Теперь он понял состояние
Тани, когда она ему однажды призналась, что ее не радует их
богатство, что и шубы, и все туалеты и драгоценности, и
личный "мерседес", который большую часть времени
простаивал в гараже, поскольку Евгений предпочитал
"казенный" "линкольн", - все ей казалось временным,
проходящим, чужим. Тогда он пытался утешить ее шуточками,
мол, все в этом мире временно, как и мы сами; вон комета
налетела на Юпитер, который уцелел только благодаря своей
массе. А что б осталось от Земли, столкнись она с такой
кометой? Одни осколки. "Все ходим под Богом, не знаем, что с
нами будет завтра или через час. Так что, лови миг удачи и