Страница 34 из 207
захлестнувшей мутным и кровавым потоком всю страну.
Журналистов, впрочем, как и все население, интересовал один
главный из главных вопросов: когда милиция наведет порядок,
в частности в Москве, и есть ли хоть какие надежды.
Атакованный со всех сторон вопросами журналистов
заместитель министра не сказал ничего утешительного, кроме
констатации: да, преступность растет, притом возросли тяжкие
преступления: грабежи, убийства, нанесение телесных
повреждений, изнасилование. На брифинге Маша Зорянкина
представляла свою в самом деле независимую газету,
отражавшую позиции центристов, с некоторым уклоном в
вопросы православия и духовности. Неожиданно для себя
среди журналистов она увидела знакомого - Виктора Панова, с
которым училась на факультете журналистики. Панов когда-то
даже пытался за ней ухаживать, уверял, что у него к ней
серьезные намерения, но получил совершенно категорическое
"нет", женился не студентке медицинского института и вскоре с
молодой женой уехал в Израиль по вызову ее родителей.
Появление Виктора Панова на брифинге вызвало у Маши
некоторое любопытство, и прежде всего вопрос: прессу какой
страны представляет этот до крайности посредственный
репортер? Скорее всего Тель-Авивской, так как совсем
недавно были установлены дипломатические отношения с
государством Израиль. Панов несколько раз поднимал руку,
чтобы задать вопрос, но микрофон перехватили более
шустрые. Наконец он получил слово и представился: "Эмиль
Панкинд - российское телевидение".
Маша была сражена: "Эмиль Панкинд?" Не может быть,
что за наваждение? Она хорошо знала Виктора Панова и не
могла ошибиться, тем более что были они совсем рядом. Это
114
превращение Саввы в Павла рождало изумление и острое
любопытство. Получив ответ на свой в общем-то не
существенный вопрос, Виктор Панов, довольный собой, с
видом победителя обвел взглядом коллег и тут глаза его
скрестились с недоуменными глазами Маши. Он совсем не
смутился, как ни в чем не бывало приветливо улыбнулся,
вежливо кивнул и после окончания брифинга оказался рядом с
Зорянкиной, опередив ее суетливым градом слов: "Рад тебя
видеть. А ты ничуть не изменилась, даже похорошела. Ты от
какой газеты или агентства?" Маша только успела назвать
свою газету, как он опять с той же стремительной
поспешностью: "Как семья? Ты не вышла замуж? Давай
зайдем в ресторан, поговорим. У меня есть "зелененькие". И
вообще нам надо давно пообщаться, я искренне рад встрече.
Для меня это так неожиданно и приятно".
"Для меня неожиданно вдвойне, - успела вставить Маша.
- Но я не знаю, как тебя сейчас называть?" - В голосе ее
звучала едкая ирония. Но его это не смутило. "Ах, вот ты о
чем. Да там, в Иерусалиме, пришлось поменять имя и
фамилию, но душу поменять оказалось невозможно, - он
беспечно заулыбался крупными зубами, - и я решил
возвратиться в родные пенаты. А во второй раз менять имя не
стал, тем более что теперь пятый параграф потерял всякий
смысл. Считай, что то был псевдоним", - и на свежем лице его
играла невинная располагающая и доверительная улыбка.
Виктор-Эмиль сообщил, что с женой развелся, так как она
отказалась возвращаться в Россию, и намекнул, что намерен
обзаводиться новой семьей и полушутя прибавил: "Так что
прими к сведению, поскольку мы оба теперь свободны от
брачных уз и можем вернуться к прошлому. Как?" "Не было у
нас прошлого и будущее не светит", - язвительно улыбнулась
Маша. "Почему?" - всерьез спросил он. "Да хотя бы потому, что
увезешь ты и меня в Израиль или во Францию, а потом
бросишь". "Ну, тебе это не грозит. А насчет Франции - идет.
Такая мысль во мне родилась давно. Главное, что есть
возможность ее осуществить. Я имею в виду материальную
базу. Соглашайся не раздумывая".
И все так на полусерьезе с веселой дружеской
улыбочкой. "А то знаешь, Маша, бросай свою паршивую
газетенку и переходи к нам на теле. Я сделаю тебе протекцию".
- Тон его покровительственный, а глаза, как и прежде,
недоверчивые, блуждающие. Маша посмотрела на него
вызывающе, зрачки ее расширились и, не совладав с собой,
115
она ответила резко и угрюмо: "Спасибо Виктор-Эмиль, я свою
паршивую газетенку не променяю на твое пархатое
телевидение", - она надеялась что ее оскорбительные слова
положат конец их диалогу и случайной встрече. Но ничего
подобного: Панкинд спокойно проглотил ее дерзость и не
высказал чувства обиды и неловкости, пробормотав
примирительно с заискивающей улыбочкой: "Не будем
пререкаться. Ты извини меня, у меня невольно и совсем
безобидно сорвалось. Сейчас такое время, что любая
конфронтация рождает ожесточенность, а это, поверь мне,
опасно для обеих сторон и вообще".
Маша с холодной брезгливостью смотрела на него и
невольно вспоминала того, прежнего, институтского Виктора
Панова, который держался надменно, то с лисьей
вкрадчивостью, смотря по обстановке. Был он подозрителен и
льстив, высокомерен и сластолюбив, пошл и разнуздан. "Да,
он нисколько не изменился, этот Виктор-Эмиль". А он
продолжал, не повышая тона, грудным заунывным голосом:
"Если я правильно мыслю, ты ведешь криминальную хронику?
Хочешь, я подарю тебе потрясающий материал, сенсация,
пальчики оближешь, как говорили мы в студенческие годы. Для
телевидения не подходит, но очерк, репортаж прозвучит.
Представь себе: два брата-кооператора. Сколотили миллион
или несколько миллионов - кооператив посреднический. Сама
понимаешь - на производительном столько не заработаешь,
одного похитили, потребовав выкуп. Ну а дальше - такой
детектив, что никакой фантаст не придумает. - Он быстро
достал свою визитку и на обороте написал телефон и имя
одного из братьев-миллионеров и протянул ей: - Сошлись на
меня, встреться с ним, и он тебе расскажет весь
сногсшибательный детектив". Он так настойчиво и дружелюбно
предлагал этот маленький прямоугольник визитки и взгляд его
был таким невинным и добрым, что она не могла отказать и
положила его визитку к себе в сумочку. Он сделал развязную
попытку чмокнуть ее в щеку, но Маша уклонилась от поцелуя
резким движением головы. В глазах Панкинда сверкнул
злобный огонек: и он на прощанье сказал с холодной
настойчивостью: "Там мой телефон. Будет нужда - звони, не
стесняйся. Все мои предложения остаются в силе".
В троллейбусе, по пути домой, Маша подумала: "О каких
это предложениях он говорил? Ах, да - на телевидение
приглашал, на пархатое, - она внутренне рассмеялась. - И еще
116
делал предложение поехать во Францию. В качестве?
Очевидно, жены. Дурак. Индюк с воспаленным самолюбием".
На другой день вечером на квартире Зорянкиных
раздался телефонный звонок. Звонила Машина
одноклассница по школе Марлен Китаева, с которой она не
виделась уже лет пятнадцать. В школе они не были подругами
и не поддерживали знакомство после школы, и это удивило
Машу. Тем более что Марлен начала разговор так, словно они
расстались только вчера. "Сегодня я встретила Виктора
Панкинда", - весело сказала Марлен. "Эмиля Панкинда", -
поправила Маша. "Это одно и то же, - почему-то рассмеялась
Марлен. - Он мне сказал, что встречался с тобой и что ты
работаешь в какой-то церковной газете. Я удивилась, ты что, в