Страница 182 из 207
- Хорошо, спасибо, только потом, погодя, - лепетала я,
все еще соображая, зачем я положила трубку и не стала
говорить с Егором. Струсила. Да, я струсила, а он, конечно,
догадался, что это я звоню. Так нельзя, так не поступают с
друзьями, при том, самыми близкими, родными. И я попросила
Андрея набрать номер телефона Лукича. Я была возбуждена,
мне приятно было снова слышать его голос, хотя слышимость
была неважная. Захлебываясь эмоциями, я кричала в трубку
какие-то ласковые, нежные слова, не стесняясь Андрея. Глаза
мои были полны слез, и Андрей это видел через зеркало и
отнесся ко мне с пониманием, потому что сказал, когда я
закончила разговор:
- Видно у вас добрая душа и любящее сердце, Лариса
Павловна. Вам трудно будет у нас... А впрочем, я этого вам не
говорил.
- Спасибо, Андрей, за доверие. Я вас не подведу. До
самой Твери мы больше не разговаривали. На меня нашел
сон, и я вздремнула, свернувшись калачиком на заднем
сиденье. Проснулась, когда уже въезжали в Тверь.
Родители меня встретили настороженно, но не
враждебно. Я решила сразу ошарашить их. Развернув шубу и
надев ее на себя, я объяснила:
602
- Можете успокоиться: с Егором Лукичом мы расстались.
Я устроилась на работу в одну солидную фирму референтом с
окладом в три миллиона рублей. А так же крышей над головой.
А это мне в порядке сувенира от фирмы, как новому
сотруднику.
Конечно, пошли вопросы, что за работа, какие
обязанности, кто помог устроиться, но главное о квартире:
временно это или навсегда? А я и сама не знала, на каких
правах мне предоставлена эта "крыша", но ключи от нее
продемонстрировала и дала номер телефона: мол, можете
звонить, а будете в Москве, милости прошу в гости.
Выслушали меня с большим интересом. А мама заметила:
- Ты плохо выглядишь.
- Я устала. А потом приехала прямо с банкета. Было
много шампанского. В машине спала, - попыталась я
оправдаться. И уже к отцу: - За два дня я должна разделаться
с университетом и возвращаться в Москву.
В Твери я долго не могла уснуть. Теперь, когда рассеялся
хмель, я попыталась собраться с мыслями, привести их в
порядок и трезво посмотреть на произошедшее. А произошел
крутой поворот в моей судьбе, если все, что случилось,
принять всерьез. Родителям я сказала, что окончательно
порвала с Егором, но сама в это не верила и вспоминала все,
что в пьяном угаре я наговорила ему по телефону из машины.
Я была искренне в своих эмоциональных словах и могла
повторить их хоть сейчас. Мне понравился Андрей своей
доверительностью, и его реплику или намек я восприняла, как
предупреждение. Поведение Бориса в бане, особенно после
того, как совершился акт, его злобная вспышка на невинный
вопрос о семейном положении не давал повода для радужных
иллюзий. Напротив, все это порождало тревогу и
настороженность, подталкивало быть на чеку, не терять
рассудка, достоинства и чести, быть самой собой, сохраняя
свои принципы и лицо. Но при этом тайком подкрадывалась
расхожее выражение: цель оправдывает средства. У меня есть
цель, моя заветная мечта - ребенок. Но я кажется, не готова
платить любую цену за эту цель. И опять коварный червячок
зашевелился во мне: и не только ребенок, а материальные
блага, высокая зарплата, квартира, положение, разве это не в
счет? Впрочем, последнее, то есть "положение", вряд ли
можно считать за благо.
Нет, не веселые думы метались в моей голове. Я все
четче осознавала, что попала в западню. Будучи в состоянии
603
душевного разлада во время драматической встречи отца с
Егором, я с отчаянием бездумно бросилась в случайно, на
счастье или беду, оказавшийся рядом поток. И теперь
обречена барахтаться в нем, плыть по течению через
скалистые пороги, валуны и коряги, пожертвовав первой и
может последней подлинной любовью и научной карьерой
ради ребенка. Я признаюсь: перед Егором я преступница, я
совершила подлость, предала нашу любовь, и нет мне ни
оправдания, ни прощения.
С такой сумятицей дум я засыпала далеко за полночь.
Мне снились какие-то кошмары, что-то нереальное,
невиданное, в ужасе я просыпалась, пробуя вспомнить
картины сновидения, но они мгновенно смывались в памяти,
исчезали без следа. Медленно и трудно я снова засыпала, и
опять мне снились чудовища, каких можно увидеть лишь на
картинах авангардистов. И так продолжалось до девяти утра,
когда меня разбудила мама.
Глава одиннадцатая
ЛУКИЧ
Минуло двое суток с тех пор, как Лариса в последний раз
говорила со мной по телефону из какой-то машины будучи, как
она сама призналась, под хмельком. Странный это был
монолог, похожий на прощальный журавлиный клик. Два дня и
две ночи прошло, а ее возбужденный, пронзительный голос
звучит во мне, и я слышу его не ушами, а сердцем,
встревоженным, снедаемым невыносимой тоской. Лариса
исчезла, не оставив о себе и следа. Такой оборот я
предполагал теоретически, но в реальность его не верил, не
хотел верить, потому что над всем этим главенствовала наша
совершенно необыкновенная, невиданная и неслыханная
любовь, которую мы оба считали бессмертной. "Душа и
любовь бессмертны", - говорили мы с Ларисой.
Но что бы с ней не случилось - а я повторяю - ко всякому
был готов, даже к замужеству ее, - моя любовь к этой
неземной женщине умрет только вместе со мной.
Двое суток я не выходил из дома: я ждал ее звонка. Я не
мог ничем себя занять, работу над мемуарами я решил
прекратить вообще: ведь я писал для нее, для моей Ларисы.
Теперь же мои воспоминания теряли для меня всякий смысл.
Мне было мучительно сидеть без дела в ожидании
604
телефонного звонка. А телефон безнадежно и упрямо молчал.
Даже друзья, которые часто позванивали ко мне, на этот раз
молчали. И я не звонил им, боясь занять телефон долгими
разговорами, в момент которых может позвонить Лариса. И
тогда я решил перечитать все ее письма, адресованные мне.
Это была разумная, спасительная мысль: читая ее письма, я
как бы общался с ней. Они согревали мою душу, возвращали
мне ее, и я заново переживал наше прошлое, которое теперь
мне казалось таким далеким и невозвратимым. Вот они, ее
почерк, такой уверенный, спокойный, родной.
"Егор Лукич!
Вы заморочили совсем мою грешную голову. И не тяните
меня с собой на розовые мечтательные облака. Оставьте на
земле. Я не хочу сходить с платформы здравого смысла, не
хочу, чтобы Вы меня идеализировали. Нет ничего из того, что
Вы вообразили - никакого цельного характера. Есть
взбаломошенная и капризная папенькина дочка,
эстетствующая интеллигентка. И не говорите мне ничего
хорошего. Не хочу я ничему верить. Буду бороться с вашими
романтическими настроениями. Занимаю круговую оборону, - с
меня хватит потрясений. Успокоить меня может только ребенок
- все было бы по-другому. Вы найдите лучше производителя
мне... Вот, Егор Лукич, допросилась... Холод, ветер, хочется в
Москву. Вам я досталась не в лучшие времена. И мне не
хочется терять возможность общаться с Вами. Вы человек и
личность замечательная. И пока Вы еще не остыли, хочется
задать вам вопрос и набраться житейского опыта. Как
замечательно Вы описываете в своем письме дачные места:
клены, рябину, белые грибы, луна висит над прудом. До сих
пор висит? Нет? В том-то и беда? А душа бессмертна, Егор
Лукич, потому и состариться не может. А я жду от Вас письмо.
Обнимаю Вас и уже не знаю, кто я - чайка, тигрица или все-