Страница 152 из 207
и на лице ее сияло радостное удивление.
- Вообще-то, ослы питаются в кафе, в "Бистро" и даже
некоторые породистые в ресторанах, - пошутил я. - А этот
ослик особый экземпляр, травоядный. Он выродок.
- Ты шутишь? - Она в замешательстве уставилась на
меня. - Нет, правда, я не знала, что ослы питаются... травкой.
Я подумал: сколько в ней сохранилось контрастов:
детская наивность и зрелая мудрость, залихватское озорство и
аналитическое глубокомыслие, суеверие и убежденная
религиозность, патриотизм и неприятие Октябрьской
революции, твердость характера и душевная щедрость.
Женщина моей мечты.
За поляной начинался смешанный лес с преобладанием
ели. В лесу было сухо, пахло смолой. В еловых лапах
мелькнул огненный хвост белки. Лариса остановилась и с
любопытством наблюдала за ней. В ореховом кусте
затрепыхала серенькая птичка.
- Это кто? - спросила Лариса.
- Зоряночка, - ответил я.
- А как ты узнал? Она же серенькая, как воробей.
- У нее нагрудничек оранжевый.
- А почему они не поют?
502
- Они свое отпели - весной и в начале лета. - В это
время заскрежетал скрипучий голос. Лариса насторожилась:
- Кто это? Кошка?
- Это сойка. Красивое оперенье. А голос неприятный. Ты
права - кошачий.
Вскоре мы увидели и сойку, да еще услышали
автоматную дробь желны или черного дятла. Мне доставляло
большое удовольствие знакомить ее, выросшую на городском
асфальте, с родной природой. На нашем пути попадались и
грибы - разные, съедобные и ядовитые: сыроежки, чернушки,
свинушки, мухоморы, даже наткнулись на сильно ядовитую
бледную поганку. Домой вернулись слегка усталые, но
довольные, и стали готовить ужин. Солнце погрузилось в
пучину леса, нагретый за день воздух стал густым и мягким.
Лариса вдруг сказала:
- Я согласна с тобой - природа - это великое творение
Создателя. Она облагораживает человека. Влюбленный в
природу благороден и возвышен душой.
- Что бы глубоко любить - надо хорошо знать предмет
любви, - сказал я.
- Ты мне поможешь познать природу? Поможешь? -
настаивала она.
- Обязательно, родная. - ответил я, а она бросилась ко
мне и поцеловала в щеку.
За ужином мы распили бутылку полусладкого вина,
розового, "старо монастырского" и включили радиоволну
"Ретро". Мы выключили свет и растопили камин. Сидя у огня
рядышком друг с другом мы с наслаждением слушали дивные
мелодии русских и советских песен. Эти песни моего детства,
юности, зрелости, песни моей жизни всегда поднимают в душе
горячую волну чувств, сжимают горло и высекают слезу. Их не
знает и не поет молодежь, наши наследники, их не поют в
городах. Лишь только в селах можно иногда услышать их от
ветеранов войны и труда, от людей пожилых и среднего
возраста. Лариса села ко мне на колени и обняла меня обеими
руками. Ее трепетные, горячие губы обожгли мою шею, а
ласковые, нежные руки мягко скользили по моим обнаженным
плечам, поднимая благостную волну по всему телу. Сухие
березовые дрова весело потрескивали в камине, и неровные,
зыбкие сполохи пламя освещали ее озорное, возбужденное
лицо, шею, полуоткрытую грудь, лизали круглые колени, играли
на разгоряченных щеках, сверкали в счастливых глазах. Она
сказала:
503
- Я думаю о возрастом барьере. Все это ерунда, никакого
барьера нет, когда есть любовь. А если нет любви, то и у
одногодок возникает барьер. Нам с тобой хорошо. Мне - очень.
- А по "Ретро" неслись знакомые слова: "И думы все, и мысли
все я посвящаю одной тебе".
Вечер был теплый, ласковый, совсем летний, тишина и
теплынь умиротворяли. Мы вышли в сад. Огромная луна
повисла над поселком, и ее бледный свет, скользя по
деревьям и кустам, создавал сказочные, таинственные
картины. В полночь невесть откуда возникшие облака смыли
луну, на небе засверкали зарницы. Они полыхали на западной
стороне неба, тревожно и непрестанно. В начале молча, в
тиши, теряясь в березовых кудрях. А потом где-то далеко
послышалось негромкое, сдержанное ворчание - не то гул
проходящего поезда, не то гром, слабый, нерешительный. Но с
каждой минутой звуки становились сильнее, раскатистей,
превращаясь в гул. Приближалась гроза. Резкие, острые
росчерки молний кромсали черный купол неба, и раскаты
грома разбудили лес, - он встрепенулся, вздрогнул и зашумел.
Сверху на него обрушился ливневый шквал. Мы вошли в дом.
Лариса была возбуждена. Взволнованным голосом говорила:
- Я впервые видела такое. Это нечто божественное! В
такие минуты всем существом своим, сердцем и разумом
чувствуешь и понимаешь величие и красоту мироздания. И
свою незначительность, временность в этом вечном и
бесконечном.
- Ну зачем так - незначительность? Мы много значим,
когда мы вместе, - сказал я и почему-то прибавил вдруг
подступившие ко мне слова: - Ты моя совесть, моя жизнь.
Глава пятая
АВТОР
В начале сентября мне позвонил Лукич и сказал, что есть
необходимость повидаться с ним. Я предложил ему
встретиться у меня дома, но он настаивал, чтоб встреча
состоялась у него на московской квартире: мол, надо обсудить
важный вопрос.
- У тебя кто-нибудь будет? - полюбопытствовал я, зная,
что последние дни августа у него часто бывала Лариса.
- Никого, - кратко ответил он и на всякий случай
предупредил, чтоб я приезжал один, зная, что иногда мы
504
заявлялись к нему то с Виталием Ворониным, то еще с кем-
нибудь из моих друзей-писателей. "Важный вопрос" на мой
взгляд оказался довольно простым, хотя Лукич придавал ему
особое значение. С видом озабоченности он усадил меня в
кресло, а сам продолжал стоять этаким монументом посреди
гостиной.
- Выкладывай, что за проблемы волнуют тебя? -
обратился я, стараясь придерживаться веселого тона. - С
Ларисой поссорился?
- Да нет, с Ларисой у нас все хорошо, даже очень
хорошо, - ответил он с особой теплотой в голосе. - Лариса -
женщина с большой буквы. Женщина - мечта! Ты не находишь
в чертах ее лица нечто евангельское, не лицо, а лик?
- Нет, не нахожу: обыкновенное лицо с правильными
чертами, строгое, мужественное, - попытался я остудить его
пыл. Но он не мог остановиться:
- А уши?! Ты не видел ее уши - это классика,
совершенство! А нежность, заботливость! Ты же знаешь: я
ценю в человеке прежде всего честность и порядочность. Я
ненавижу ложь, лицемерие, лесть. Это удел подлых душонок.
К твоему сведению, честность и порядочность Ларисы меня
восхищают.
Я понимал: он по уши влюблен, как мальчишка. Ему
хотелось вслух высказать свои чувства, и он был возбужден,
глаза его светились счастьем, лицо побагровело. Мне было
забавно смотреть на него, но я, сдерживаю свою иронию, я
просто сказал:
- Ты отрастил ей крылья. Будь бдителен: может улететь к
новому русскому, который помоложе, да и побогаче тебя.
Озорная улыбка блеснула в его глазах:
- А крылышки-то я воском приклеил, как Икар. Улетит -
погибнет.
Он сел на диван, скрестив на коленях пальцы рук, и,
задумчиво глядя на меня, произнес очень тепло и искренне:
- А знаешь, она вдохнула в меня вторую молодость.
- Наверно, третью, - поправил я. - Вторую тебе вдохнула
Альбина на целых десять лет. А поскольку Лариса превосходит
Альбину в два раза, будем надеяться, что она вдохнула в тебя
молодость аж на двадцать лет. Так что живи и здравствуй до
девяносто пяти.
- Да, верно говорят: самый сильный человек в мире -