Страница 143 из 207
смешно перефразировала вслух:
472
- Умный друг лучше глупых двух. Больше месяца, почти
половину лета я провела у наших родственников - папины
братья - в Нижнем. Впрочем, в самом городе я жила всего
несколько дней. Меня отравляла только мысль о том, что
здесь правит бал ельцинский выскочка, местечковый еврейчик
Борис Немцов, самовлюбленный временщик, которому в виде
дани отдан во владение старинный русский град. И сюда, как
на мед, слетаются сионистские шершни и осы, разные
"новаторы-реформаторы" Явлинские, соплеменники Немцова.
И даже Маргаритка Тэтчер в порядке поддержки губернатора-
выскочки соизволила осчастливить своим присутствием
Немцовск Бор. Умеют они своих выдвигать, поддерживать и
возвеличивать. Осмотрела город, - памятники Горькому и
Чкалову пока стоят нетронутыми, хотя и мутят глаза немцовам.
Они бы не прочь заменить Чкалова Свердловым (тоже
земляк), ну а Горького Бабелем или Эренбургом.
Из Нижнего я перебралась в село на берегу Волги и
месяц жила у дяди. Купалась, загорала и скучала. Скучала не
по Твери, не по дому. Скучала по Москве, которая со
студенческих лет покорила меня, наверно, на всю жизнь. Даже
сейчас, когда за последние ельцинские годы, она сильно
изменилась в худшую сторону, я не перестаю ее любить. О, как
я понимаю чеховских трех сестер, вопиющих: "В Москву! В
Москву!" Как близок мне их журавлиный клик! Тверь я не
люблю. С древних времен она была помечена лакейством и
предательством. Ее князья переходили на сторону врагов
Москвы. Да что история. И в наше омерзительное время Тверь
поставляла в Москву ельциноидам самых подлых и лакейских
своих демократов. В девяносто третьем, когда Ельцин
расстреливал у телецентра безоружных людей, этим крысиным
гнездом, телецентром, руководил тверской демократ-
большевик Брагин. Он даже собирался взорвать Останкинскую
телебашню, если бы патриотам удалось захватить телецентр.
Такова звериная сущность поклонников и носителей "нового
мышления": один - авиатор Шапошников готов был бомбить
Кремль, если б там оказались патриоты, другой взорвать
телебашню. Им, лишенным совести, чести и вообще
элементарной морали наплевать на исторические памятники,
созданные гением народа. Им бы только сохранить свои
привилегии, набить брюхо и хапать, хапать.
После Нижнего, дома, в Твери, я еще острей, чем на
волжском пляже, почувствовала настойчивый зов Москвы. И не
просто города - зов друга. Лукич так и сказал, прощаясь: "Мы
473
друзья?" А в ответ я выпалила какую-то чушь. Я много думала
о нем, естественно, как о друге. Ни о чем другом и мысли не
было, учитывая наш возрастной барьер, который даже
теоретически казался непреодолимым. Свой тридцать первый
день рождения я не стала отмечать и уехала в Москву.
Хотелось побродить по знакомым и милым сердцу местам,
навестить университетских однокурсниц. Но мысли мои все
время возвращались к Лукичу. О встрече с ним на теплоходе я
рассказывала своей подруге Лиде, та заподозрила меня
совсем в несуразном, заметив: "А ты не влюбилась, девочка?
Личико твое горит и глазки сверкают, как майское солнышко". Я
беспечно рассмеялась: какая уж тут любовь? Дружба, и то -
куда ни шло. На всякий случай я взяла с собой его визитную
карточку, показав Лиде, похвасталась. "Будешь звонить?" -
спросила она. "Не знаю", - с деланным безразличием ответила
я, хотя и собиралась звонить. "А чего - позвони", - советовала
Лида. "А что я ему скажу? Здравствуйте, я ваша тетя? Так?"
"Зачем тетя? Скажи: я ваша внучка", - пошутила Лида, и мы
обе рассмеялись. "Звони, звони", - подталкивала подруга, - она
сгорала от любопытства. И я позвонила. Он сам взял трубку.
- Слушаю внимательно, - прозвучал бодрый, даже
приподнятый голос. Его, Лукича, голос. Я от волнения не знала
что сказать, первого слова не могла найти. Получилась
заминка. И он повторил: - Я вас внимательно слушаю,
говорите.
- Егор Лукич, здравствуйте, - преодолев робость, сказала
я. - Это ваша теплоходная спутница. Лариса.
- Лариса? - воскликнул он. - Как я рад. Я думал о вас и
даже намеривался звонить в Тверь, да все не решался. Вы где
сейчас, откуда звоните?
- Я в Москве, у подруги, - сказала я, подавляя в себе
подступившую радость.
- Так приезжайте сейчас ко мне, продолжим наши
беседы, как договорились.
- Я не помню, что б мы договаривались, но почему-то
спросила:
- Прямо сейчас?
- А чего ждать? Прямо сейчас и приезжайте. Адрес мой у
вас есть?
- Да, я знаю. Тот, что в визитке?
- Тот самый. Скажите пожалуйста, вы что пьете?
Этот неожиданный вопрос обескуражил меня, опрокинул.
Я не знала, как его понимать. Что я пью? Ну конечно же речь
474
шла не о чае или кофе, не о квасе или пепси. Наверно, и он
понял мою растерянность, уточнил:
- Вино, коньяк, водку?
- Да я вообще... Наверно, вино, - сказала неуверенно.
- Ну хорошо, разберемся, - быстро поправился он.
Провожая меня, Лида напутствовала: "Ты там смотри, никаких
водок-коньяков. Только вино, да и то, в меру".
У Лукича трехкомнатная квартира в хорошем доме. Он
был один. Несмотря на холостятство, квартира была прибрана.
Возможно, навел порядок перед моим приходом. Встретил
меня дружеской улыбкой, как и после исполнения мной на
теплоходе романса "Не уходи" поцеловал руку. Но, как я
заметила, это был уже другой, более страстный и нежный
поцелуй. Загорелый, одетый в серую, с короткими рукавами
рубаху и кремового цвета брюки, он выглядел возбужденным и
слегка суетливым. Расстегнутый ворот рубахи обнажал
бронзовую шею, и весь его облик напоминал того,
"теплоходского" Лукича, словно мы с ним встречались вчера.
Он провел меня в просторную гостиную с диваном, двумя
креслами с высокими спинками обитыми зеленым материалом
и деревянными подлокотниками, низким квадратным столом,
на котором стояли бутылки и холодные закуски. Всю торцовую
стену занимал большой живописный портрет Лукича в
скромной раме. Он сразу бросался в глаза и привлекал
внимание каким-то колдовским, пронизывающим душу
взглядом портретируемого. Он казался живым,
проницательным, знающим какую-то тайну, но не желающим
открыть ее. Он приковывал к себе, как будто что-то обещая. В
синих чистых глазах искрились тихие огоньки иронии.
- Это меня Игорь Ююкин изобразил, - пояснил Лукич. Он
стоял за моей спиной, и я чувствовала его дыхание. - Ну, что
вы скажете? - спросил он, чуть-чуть дотронувшись моего
плеча. Я обернулась и взгляды наши встретились.
- Я не ожидала, что Ююкин такой большой мастер, - не
скрывая своего искреннего восхищения, ответила я. - А на вид
он мне показался несколько легкомысленным.
- А вы не ошиблись: легкомыслия в нем предостаточно,
а глаз меткий и руки золотые.
Стены увешаны фотографиями: Лукич в роли Егора
Булычева, он же с ветераном МХАТа народным артистом
Ершовым - неповторимым Сатиным, двое военных.
- Это мои пограничники, - пояснил Лукич: - Сын Василий
и внук Артем, курсант Высшего училища погранвойск.
475
Был тут и портрет Лукича, выполненный углем. Я
обратила внимание, что среди фотографий нет женских.
Спросила: почему?
- Очевидно, не было достойных, - с мягкой улыбкой
ответил он. - Впрочем, была одна, - признался он, - но от нее
остался только вот этот маленький гвоздик. По возвращении из