Страница 136 из 207
лет двадцати пяти с улыбающимся овальным лицом,
обрамленным волной густых, черных, со стальным отливом
волос и мягким, скромным кивком головы поздоровалась с
нами. - Моя дочь Лариса. Историк, преподаватель, -
представил Малинин. - А это, Ларочка, выдающийся народный,
подлинно народный, а не какой-нибудь Гафт, артист Егор Лукич
Богородский.
- Я узнала. - Бледное, еще не тронутое летним загаром,
лицо девушки засветилось смущенной улыбкой, а в зелено-
янтарных глазах засверкали огоньки неподдельной радости. -
Я вас узнала. Недавно по телевидению шел советский фильм
с вашим участием в главной роли.
Голос у девушки высокий, густой и приятный. Взгляд
загадочный, обаятельно-таинственный.
- Я вас помню по театру, - продолжала девушка после
некоторой паузы. - В годы своего студенчества в МГУ смотрела
"Егора Булычева" и "На дне". Вы исполняли главные роли. -
Она смотрела на Богородского со сдержанной улыбкой
обожания открыто, без тени смущения.
Внешне в ней не было ничего броского, все, что
называется, в пределах нормы - тонкие черты строгого лица,
длинные черные брови и длинные спокойные ресницы,
небольшой рот и не очень трепетные губы, застенчивая и в то
же время манящая улыбка. Вот это, последнее, и привлекало
внимание, останавливало взгляд, заставляло присмотреться и
450
увидеть то, что не сразу замечалось - ее глаза. Это были
необыкновенные глаза молодой рыси. В них, как в зеркале,
отражались характер и состояние души. Видно и Богородский
обратил внимание на ее глаза. Он встал, выпрямился,
расправил могучие плечи, выпятил круглую грудь и немного
театрально пророкотал:
- Благодарю вас, очаровательная сеньорита. - Он
поклонился, приложив ладонь к сердцу, и смотрел на нее с
застывшим вопросом.
- Очевидно, Лариса смотрела не столько Егора
Булычева, сколько Егора Богородского, - сорвалось у меня не
очень уместно.
- Лариса, в отличие от тебя, хорошо понимает, что эти
два Егора неразделимы, - раскатисто парировал Лукич и
принял вид человека, исполненного достоинства и простоты.
Не каждый обращал внимание на ее глаза, не каждому они
светились, но те, кто приметил их, уже не могли забыть. В них
таился какой-то сложный сгусток чувств - тайная надежда и
боль утраты, несбыточные желания и мечтательный порыв,
ураган нерастраченных страстей и всепожирающий огонь
вечно желанной любви. Эти глаза ранили тонкие чувственные
и благородные натуры, манили и многообещающе влекли. Их
миндальный разрез хранил нечто загадочное и непостижимое.
- Мы, Ларочка, о театре говорили, - сказал Малинин. -
Егор Лукич много интересного сообщил, о чем в нашей
провинциальной и густо сионизированной Твери мы с тобой
только догадывались.
- А нам бы, уважаемый Павел Федорович и почтенная
Лариса Павловна, хотелось бы послушать ваше просвещенное
мнение, как профессионалов, что сегодня творится на фронте
истории? - сказал Богородский, не сводя цепкого взгляда с
Ларисы.
- В истории еще хуже, чем в искусстве, - ответил
Малинин. - Историю России нам теперь пишут иностранные
шулера. Наши дети-школьники уже и не ведают, что была в
семнадцатом Октябрьская революция что в двадцать втором
был образован СССР. Им говорят, что вторую мировую войну
развязал Сталин, что главные ее герои - Эйзенхауэр и
Монтгомери. О Жукове, Рокоссовском ни слова. Такую
"Новейшую историю XX века" сочинил некий господин Кредер.
- Все понятно: гражданин Израиля, - хмуро и с
раздражением пробурчал Богородский.
451
Откуда-то появились разомлевшие от солнечных лучей
Ююкины, и Настя, блестя вспотевшим лицом, весело
прощебетала:
- Господа товарищи, приглашают на обед.
После обеда, разморенные духотой и пивом, мы с
Богородским решили поспать и проснулись незадолго до
ужина. За ужином мы распили припасенную Игорем бутылку
болгарского коньяка, и я напомнил артисту и художнику, что их
инструменты, - гитара и балалайка, пока что лежат в каютах
невостребованными.
- О!.. Совершенно верно - обещанный концерт!
-восторженно воскликнула Настя. От коньяка ее возбужденное
лицо покрылось багровыми пятнами.
- Только при вашем активном участии, госпожа Настасья,
- согласился Богородский и вполголоса пропел: - Эх, Настасья,
ты Настасья, отворяй-ка ворота, отворяй-ка ворота, да
встречай-ка молодца. Смотрю я на вас господа Ююкины, и
думаю с белой завистью: привалило Игорю счастье - есть у
него красавица Настя.
Настя не считала себя красавицей, но и не обижалась на
иронические колкости Лукича, ответила:
- Только Игорь этого не понимает, все по сторонам
глазами бегает, ищет какого-то другого счастья.
- Да будет вам известно, милейшая Анастасия, что все
женщины делятся на два сорта: на страстных и нежных, -
сказал Богородский. - Так вы к какой категории относите себя?
- Я? - Лживые глазки Насти заметались. - Я - к первой.
- Следовательно, страстных, - подтвердил Богородский. -
А Игорю, положим, больше подходят нежные. Вот он и зыркает
по сторонам, ищет. По своему вкусу. А вы ему мешаете искать,
вы навязываете ему свое, свои страсти. А он от них сыт по
горло, ему подавай что послаще, потоньше. Ему нежность
нужна. А вы ее дать не можете, потому, как у вас ее нет. Не
наградил господь. Вот на этой почве и рушатся семьи. В
Америке, по последним данным, разводится каждая вторая
семья. - Ваша теория, Егор Лукич, неправильная и вредная, -
решительно отчеканила Настя, и в глазах ее заметались
колючие огоньки. - Вы все примеряете к своему опыту, вся
ваша философия исходит от ваших личных семейных неудач.
А ваши неудачи - это ваше личное дело, они от вашего
характера. А он не мед, злой у вас характер, язвительный.
452
- Согласен, абсолютно с вами согласен: язвительный у
меня характер, и совсем не мед, не сахар, - добродушно
заулыбался Богородский. Зная неуравновешенный характер
Насти, он не хотел накалять напряжение. - Но что поделаешь?
Характер он тоже от Бога. Его не поменяешь. Он дается на всю
жизнь.Так частенько бывало на даче: подбрасывал Лукич
соседке иронических язвительных колючек, но совершенно
беззлобных, и когда в ответ на его колкости Настя начинала
"заводиться", он тут же проявлял благодушие и миролюбиво
отступал. Отступил и сейчас, тем более мы, то есть нас
четверо, были настроены на "концерт".
Когда после ужина пошли за инструментами, Ююкин
шепнул Богородскому:
- Не раскаляйте, Лукич, Настю: сегодня она не в духе.
Она заподозрила мой интерес к профессоровой дочке и теперь
неотступно бдит.
- Вот как? Когда же ты успел проявить этот интерес?
- А что - она симпатичная. Вы не находите? В ней что-то
есть. - Ты уже успел разглядеть это "что-то"?
- Пока что нет, но есть надежда.
- Надейся. Надежда юношей питает, - сердито промчал
Богородский, выразил этим свое неодобрение надеждам
Игоря. И уходя в каюту, напомнил: - Не забывай, что Настя
всегда настороже. Да и профессор... присматривает. Как бы не
оказаться тебе за бортом... в прямом смысле.
Это были слова ревности: Богородский и сам "положил
глаз" на Ларису, и ему увиделось в этой девушке таинственное
"что-то", как когда-то нашел он его в Альбине.
Под вечер жара поубавилась, от воды потянуло
прохладой. Пожар заката начал угасать, западный горизонт
озарился ровным сиянием. И лишь окна прибрежных домов