Страница 128 из 207
За всякий мой грех в испытании,
Виной всех зол меня нарекают,
Клянут на площадях имя Бориса.
И ком вселенской боли и скорби, как вулкан, как чугунные
ядра мортиры, извергаются из богатырской груди певца и
разрываются в зале гулом рукоплесканий и возгласами
восторга. Светлая улыбка озарила вспотевшее лицо Маторина,
он сделал благодарственный поклон публике и восторженным
жестом указал на скромно стоящего у рояля концертмейстера,
- как потом узнали Таня и Силин, свою супругу Светлану
Орлову, - подошел к ней, бережно взял ее тонкую руку и нежно
поцеловал. Таня с восхищением, очарованием и доброй
завистью подумала: "Сколько любви и ласки в этом
трогательном благородном жесте", и еще плотней прижалась к
Силину, всем существом своим ощущая его волнение и
душевный порыв. А взволнованный Силин мысленно
повторял: "Клянут на площадях имя Бориса, только уже не
Годунова, а Ельцина, клянут и в домах, и в поездах, и на
фермах, в студенческих аудиториях. Проклятие кошмарным
пологом висит над всей Россией. Не клянут лишь в
православных храмах по причине особой симпатии патриарха
к Борису Кровавому". Пожилая женщина, сидящая впереди них
во втором ряду, с горькой печалью произнесла вслух только
что прозвучавшие со сцены слова: "Голодная, бедная стонет
Русь".А Маторин все пел, арию за арией, его необыкновенной
красоты голос восхищал и очаровывал. Он подчинил, покорил
слушателей и был для них владыкой и царем, и зал раз за
423
разом взрывался овацией восторга, и опять влюбленный и
нежный супруг губами касался изящной руки Светланы
Орловой.
Взволнованные Силин и Таня вышли на Театральную
площадь. Ветер приутих, но подмораживало.
- Этот концерт вселил в меня если не оптимизм, то
надежду. Жива еще Россия, у которой есть такие таланты, как
Владимир Маторин. Их, наверно, много таких, только путь к
массовому зрителю, к народу для них закрыт. На телеэкранах
бесятся бездарные шулеры.
- И зарабатывают по миллиону в день, - добавил Силин.
- А подлинные таланты нищенствуют. Искусство, духовность
рынку не нужны.
Домой вернулись поздно, довольные и счастливые. Таня
пригласила Силина "попить чайку". Он с радостью согласился.
Театр их сблизил, именно там она совсем не преднамеренно
обратилась к нему на "ты"; получилось это как-то естественно,
само собой. Дома, проводив его в гостиную, она сказала:
- Снимай пиджак, располагайся, - и подала ему
вчерашнюю "Советскую Россию", а сама удалилась в спальню.
Через пять минут вышла в изящном голубом халате,
подпоясанном по талии. Он вскинул на нее удивленный и
вместе с тем очарованный взгляд. Грациозная, свежая,
румяная, она была прекрасна. Словно отвечая на его немой
вопрос, решительно объявила, пытаясь скрыть волнение:
- Сегодня ты заночуешь у меня. Позвони Оле,
предупреди. Она поймет и не обидится.
"Кажется, наступил тот час, которого я так долго и с
мальчишеским нетерпением ждал", - с трепетом и восторгом
подумал Силин. А она продолжала с загадочной улыбкой:
- Сегодня мы будем пить только чай, и ни капли
спиртного. Ни-ни. Мы должны быть свежие, как огурчики. Это
говорит тебе врач.
Он догадывался, о чем идет речь, и все еще не верил:
это так неожиданно. У него пропал аппетит, и на ее
предложение "сейчас будем ужинать" ответил:
- Мне не хочется. Только чай.
- Представь себе - и я не хочу. Будет чай с сыром и
маслом. Хорошо?
Он ласково кивнул. Душа его пела. Он любовался ее
голосом, открытым, без жеманства, ее доброй, чуть-чуть
озорной улыбкой, каскадом шелковистых волос, падающих на
узкие плечи, и все еще не верил, что мечта его уже подошла к
424
порогу и стучится в дверь. Он боялся спугнуть ее
непродуманным словом или жестом. Он отложил в сторону
газету, снял пиджак, повесил его на спинку стула, растянул
галстук. А она все с той же деловитой легкостью достала
вешалку и упрятала его пиджак вместе с галстуком в гардероб.
- Тебе понравилась его жена? - вдруг спросила Таня,
имея в виду Светлану Орлову.
- У вас есть что-то общее. Во внешности.
- А какие трогательные отношения. Мечта, - с умилением
сказала она, разливая чай.
- Ты права, - согласился Силин. - Любовь - это самое
святое, самое сильное и неистребимое, чем природа одарила
человека. И в то же время самое хрупкое, беззащитное и
ранимое. - И вдруг перевел разговор на то, что его тревожило в
эти последние дни и недели: - Если я правильно понял тебя,
ты приняла решение?
- Ты правильно понял, - подтвердила она, не сводя с
него взгляда, полного обожания.
- А тебя не смущает моя небезопасная служба?
Угрожали, стреляли и еще будут.
- Нисколько. Я же обстрелянная, в меня тоже стреляли.
Меня заботит другое... - Она задумчиво замолчала, он
настороженно ждал. - Проблема спальни. Говорят, это чуть ли
не решающая проблема семейной жизни - сексуальная
несовместимость.
- Откуда такая чушь? - решительно отверг Силин.
- Не знаю: у меня нет опыта. Из мужчин я знала только
мужа и никогда и в мыслях не было желания изменить ему. А
он мной пренебрегал. Клялся в любви и бегал к другим.
Почему, что за причина? Может, я сама в этом виновата?
Может, я сексуально невоспитана? Оказывается, одного
родства душ недостаточно, нужна совместимость полов. Вот
это нам предстоит с тобой выяснить. - Наливая еще чай, она
сделала попытку скрыть свое смущение и продолжала: - Мы
уже не молоды, и будем называть вещи своими именами: да,
нам предстоит экзамен. Серьезный. Я люблю тебя. Наверно,
полюбила с нашей первой встречи, но только сегодня там, в
театре, по-настоящему поняла, как я глубоко люблю тебя.
Только не умею и не хочу выплескивать свою любовь наружу.
Силин молча и с волнением слушал ее монолог, затем
нежно взял ее руку и приник к ней губами. Горячая струя
благости волнующим ручейком побежала по ее руке и
расплескалась по всему телу. Очарованное лицо ее вспыхнуло
425
багрянцем. Силин поднял на нее взгляд, приоткрыл дрожащие
губы, но она упредила, прикрыв ладонью его рот:
- Не надо, родной, молчи, не говори: я все понимаю и
чувствую. Смотрю в твои глаза и вспоминаю гениальные
строки Есенина: "О любви слова не говорят. О любви мечтают
лишь украдкой, да глаза, как яхонты, горят".
...Утром, когда первый луч сверкнул на Останкинской
телеигле, Силин, теперь уже Костя, нежно обнял своими
ручищами ее теплые обнаженные плечи, а она прижималась к
нему, как тоненькая веточка к могучему клену, трепещущая
нежными листочками, впилась в его грудь влажными губами,
полусонно прошептала:
- Ну как, мы выдержали экзамен?
Его губы, утонувшие в потоке ее шелковистых солнечных
волос, прошептали:
- На пятерку с плюсом. Ты согласна?
- Да, милый, на пятерку со многими плюсами.
За завтраком Таня мечтательно заговорила:
- У нас будет мальчик. Наш сын. Мы назовем его...
- Васей, Васильком, - опередил Костя и пояснил: - В
честь дедушки Василия Ивановича. Он мне понравился,
крепкий мужик, думающий. На таких держалась Россия и будет
держаться.
Москва, 1994 г.
426
ЧТО ЗА ГОРИЗОНТОМ?
Глава первая
АВТОР
В середине мая мой давнишний друг народный артист,
мхатовец Егор Лукич Богородский пригласил меня на