Страница 70 из 216
тоже есть памятник. Тут недалеко.
Сфотографироваться на командном пункте Наполеона!
Эта блестящая идея пришлась по душе молодому
тщеславному генералу, и он решительно сказал:
- Поехали.
Они свернули направо к Семеновскому: впереди
"мерседеса" шел танк Штейнборна, позади бронетранспортер
с личной охраной. Генерал был возбужден. Задумчиво-
созерцательный вид доктора ему не нравился, он ловил
тревожный, подавленный взгляд Гальвица, скользящий по
сожженным танкам, и пытался приподнятым, бодряческим
разговором отвлечь его от неприятного, рассеять тягостные
мысли.
- Война, дорогой Вилли, всегда влекла за собой жертвы.
Победа дается дорогой ценой, и чем выше цепа, тем ярче
ореол славы. Судя по этим памятникам, в битве с Наполеоном
русские дорого заплатили за свою победу.
- А стоит ли ворошить прах древних, генерал?
Штейнборн не ответил. Мысли его, как и взгляд, не
задерживались на одном предмете: они сновали, суетились
торопливо и возбужденно. Впереди показалось ярко-красное
здание.
- Это что за церковь? - Генерал кивнул на громаду Спасо-
Бородинского монастыря.
Гальвиц неопределенно пожал плечами: к чему этот
вопрос? Разве мало в России церквей? Не в этом суть. Его
воображение поразила поистине жуткая картина, открывшаяся
перед Багратионовыми флешами: кладбище немецких танков
и бронетранспортеров. Такого он еще не видел. Черные
стальные гробы на белом фоне среди горделиво сверкающих
обелисков. Они - как вызов, как роковое напоминание.
Навстречу им по дороге от Шевардино двигалась колонна
немецких солдат, съежившихся на морозе, обутых и одетых кто
во что горазд. Поверх пилоток - женские платки, шарфы и
разное тряпье. Они шли, зябко скрючившись, засунув руки в
рукава и карманы, притопывая окоченевшими ногами. Впереди
колонны звучно поскрипывала полозьями подвода, в которой
лежали лопаты, кирки и топоры. "Красочное, символическое
шествие", - подумал Гальвиц. Ему живо вспомнилась
литография, изображавшая бегство Наполеона из России, и он
обратился к генералу, кивая на солдат:
- Что за сброд, Курт?
Штейнборн остановил свой "мерседес". Шедший впереди
колонны, похожий на огородное пугало фельдфебель в
нахлобученной
большой
рыжей
шапке-ушанке,
реквизированной, должно быть, у какого-то колхозного
сторожа, подал колонне команду "Смирно" и суетливо
подбежал с рапортом, из которого генерал и доктор поняли,
что это похоронная команда. Лицо Штейнборна исказила
пренебрежительная гримаса. Настроение у него было
испорчено. И не сейчас, а несколькими минутами раньше,
когда он, как и Гальвиц, увидал кладбище танков перед Спасо-
Бородинским монастырем. Встреча с похоронной командой
изорвала генерала. Он вышел из машины и грубо сорвал с
тонкой длинной шеи фельдфебеля грязный, поношенный
шарф, процедив сквозь зубы:
- Вы позорите доблестную армию фюрера, скоты.
Посмотрите, на кого вы похожи... бродяги-гробокопатели...
И в этот самый момент из подбитого немецкого танка,
стоящего в полуторастах метрах от дороги, ударил пулемет,
прострочил длинной, непрерывной строчкой по генеральской
машине и по колонне. Генерал и фельдфебель упали
одновременно, ухватившись друг за друга в предсмертной
агонии. Несколько солдат в колонне тоже замертво упали на
дорогу, другие с криком шарахнулись в сторону. Мотор
бронетранспортера дико взревел, двигаться вперед было
нельзя: мешал "мерседес" и упавшие на дорогу солдаты.
Водитель попытался дать задний ход, но тут же один за другим
прогремели два орудийных выстрела; первый снаряд пролетел
над машиной, второй, легко прошив бортовую броню,
разорвался внутри бронетранспортера.
И тогда из железной утробы транспортера начали
вываливаться окровавленные солдаты из охраны генерала.
Вилли Гальвиц видел, как упали генерал и фельдфебель.
Сначала он ничего не понял и хотел броситься им на помощь,
но, поддаваясь инстинкту самосохранения, открыл дверцу
машины с противоположной стороны и тут же увидел, как в
колонне гробовщиков один за другим падают сраженные
солдаты, а другие просто ложатся наземь, чтобы спастись. И
он тоже лег, распластавшись на рыхлом снегу. И это его
уберегло, потому что третий снаряд угодил в "мерседес", и
генеральская машина вспыхнула, как коробка спичек. Гальвиц,
спасаясь от близкого огня, торопливо начал отползать в
сторону от дороги. Он уже не думал в эти трагические для него
минуты ни о своем друге Штейнборне, ни о кладбище танков и
гранитных обелисках, ни о замертво упавших на дорогу
солдатах, позорящих армию фюрера. Он думал только об
одном: уцелеть, остаться в живых.
Шедший впереди танк командира дивизии остановился,
как только прострочила пулеметная очередь. А после удара
пушки по бронетранспортеру командир генеральского танка
понял, откуда стреляют, быстро развернул башню и подряд
влепил в такой же, как и его, в свой, отечественный, но
взбесившийся танк три снаряда. Он стрелял бы и еще, но в
этом уже не было необходимости: "бешеный" танк был охвачен
пламенем и окутан черным дымом, ровным столбом
потянувшимся в блеклое морозное небо.
Кузьма Акулов, смертельно раненный в грудь горячим
осколком снаряда, разорвавшегося внутри танка, оставлял
этот мир спокойно и легко. Он исполнил то, что задумал,
рассчитался с врагом сполна, и ему было только немного
обидно, что ни подполковник Макаров, ни Елисей Цымбарев не
могли видеть, как горели генеральская машина и
бронетранспортер и как падали под свинцовым ливнем его
пулемета фашисты в центре Бородинского поля.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Слава Макаров лежал в той же палате, в которой
незадолго до этого лежал его дядя Игорь, и Варя по-прежнему
большую часть времени проводила в госпитале, в свою
квартиру не заходила, ночевала либо у родителей мужа, либо у
своих на Верхней Масловке: Вера Ильинична постоянно
справлялась о здоровье внука. Рана Святослава заживала
быстро, и Святослав, как когда-то Игорь, за полночь
засиживался в полутемном коридоре у столика, освещенного
настольной лампой, и рассказывал Варе о делах фронтовых.
И хоть недолго ему пришлось воевать, но рассказать было что.
Оказывается, курсант Макаров и ополченец Остапов
воевали в одном сводном отряде в районе Утицы, Артемки, у
самого Бородинского поля, а встретились друг с другом лишь
за день до того трагического случая, когда осколок немецкой
мины прошелся по ребрам Святослава. И Олег, как когда-то
выносил с поля боя комиссара Гоголева, теперь вынес из-под
обстрела будущего комиссара Макарова и, можно сказать, спас
его. - Мы сначала не узнали друг друга, - рассказывал
Святослав полушепотом, переводя взгляд с Вари на
Александру Васильевну. Прикрытый сверху полотенцем
зеленый абажур тускло освещал его исхудавшее, а при таком
освещении землисто-серое лицо. - В военной форме Олег
Борисович совсем не похож...
- На кого? - спросила Варя, не сводя с племянника
умиленного взгляда, ласково улыбаясь.
- На себя не похож, - с серьезным видом и взахлеб
отвечал Святослав. - А он, вы знаете, тетя Варя, сильный,
Олег Борисович. Я даже не ожидал. И, оказывается, храбрый.
Через него прошел фашистский танк, это когда комиссара
убило. Не наш комиссар, из другой части, артиллерист. Его,