Страница 47 из 216
молчал. Он не хотел искать или придумывать какие-то причины
для оправдания. Причина была одна, главная - не хватило сил.
Поэтому оставили и Смоленск, и Вязьму, и сотни других
населенных пунктов... А командарм сверлит душу тяжким и
острым вопросом: - Ты что же, хочешь пропустить немца в
Москву?
- Нет, я этого не хочу, товарищ командарм.
- Не хочешь? Тогда атакуй, немедленно верни
Шевардино. Тебе известно, что лучший вид обороны -
наступление? Немцы боятся наших контратак и не
выдерживают. Артемки - вот тебе наглядный пример!
Полосухин все это знал и понимал. Знал он и то, что
сегодня немцы снова заняли Артемки. Он приказал Воробьеву
и Корепанову на рассвете штурмовать, в сущности, уже не
существующую деревню и весь свой резерв уже бросил туда,
на левый фланг. Он может отдать приказ выбить эсэсовцев из
Шевардино, может даже сам пойти во главе батальона,
погибнуть в атаке, как погиб комиссар Гоголев, но, будет ли
достигнут успех, он не уверен. И в то же время он понимал
правоту командарма: надо драться за каждый метр земли -
позади Москва. И он повторил приказ:
- Есть, выбить немцев из Шевардино!..
Наступила напряженная пауза. Лелюшенко отошел от
комдива в сторону и опустил голову, приблизился к столу, на
котором была разостлана карта. Но не на карту он смотрел: и
без карты знал хорошо весь этот участок, каждую рощицу и
поляну. Он хотел остыть. И в этой тишине прозвучал
спокойный голос комдива:
- Разрешите выполнять, товарищ командарм?
Лелюшенко вскинул на Полосухина быстрый взгляд:
- Чем будешь выбивать?
- Батальоном при поддержке сорокапяток. Больше у меня
ничего нет.
- У меня тоже, - буркнул Лелюшенко, но уже совсем не
сердито. Он так же легко отходил, как и вспылял. И вдруг уже
совсем мягким, доброжелательным тоном: - Вот что, Виктор
Ивановичу пушки сопровождения - это хорошо, это правильно.
И атаковать надо не в лоб, а с флангов. А перед атакой я их
залпом "катюш" накрою. Тут вы на них и набрасывайтесь, пока
не успели опомниться. А теперь иди. Но впредь смотри - ни
одного рубежа без приказа не оставлять. И почаще
контратакуйте, не давайте им спуску. - Он еще подумал,
заговорил, размышляя вслух: - Да, ведь там танки и батальон
эсэсовцев. А на подходе моторизованный и армейский корпуса.
Надо поспешить. Пожалуй, без поддержки танков...
рискованно. А?
- Да, танки б выручили, - согласился Полосухин, зная, что
у командарма в резерве есть танковая бригада.
- Ну вот что, комдив, - решительно сказал Лелюшенко, -
даю тебе еще роту танков. У Орленко возьмешь. Но чтоб к
рассвету Шевардино было у нас. Понял?
- Есть, товарищ командующий, все понятно.
- О начале атаки доложишь, чтобы я мог тебя "катюшами"
поддержать. И действуй, не теряй минут.
Прохладное морозное утро 16 октября на Бородинском
поле оповестили не восход солнца, не алая заря на востоке, а
темная стая "хейнкелей", с угрожающим ревом плывущих с
запада. Они шли тремя волнами с дьявольской
самоуверенностью в своей неуязвимости, не обращая
внимания на торопливую скороговорку зениток и
крупнокалиберных пулеметов. Освещенные еще не
взошедшим солнцем, они с наглым вызовом слегка
покачивались, точно нежась, купались в первых, только им
доступных розовых лучах. Казалось, они насмехаются над
белесыми хлопками разрывов, что лопаются и тают, как дым
папиросы, над ними в голубом просторе холодного неба. Но их
форсу хватило ненадолго. Когда головная группа пересекла
линию Шевардино, одновременно от прямого попадания
снаряда один "хейнкель" взорвался в воздухе в мелкие щепки,
а второй вслед за ним, волоча темный, подрумяненный
солнцем хвост, кувыркаясь, упал в лесок, что между железной
дорогой и Багратионовыми флешами. Ночью в этот лесок с
юго-западной стороны, перейдя железную дорогу, прорвалось
несколько немецких танков. Они затаились с выключенными
моторами, выжидая момент, чтоб сделать молниеносный
прыжок на Багратионовы флеши с последующим выходом в
тыл Полосухину. А пока что они сторожили узкий коридор
вдоль железной дороги, который разрубил надвое оборону 32-
й дивизии. К ним-то и угодил сбитый зенитками ас из 2-го
воздушного флота.
Фельдмаршал Кессельринг заверил Бока, что в эти
решающие дни битвы за Москву вверенный ему 2-й
воздушный флот камня на камне не оставит от обороны
русских, после чего танкам Гёпнера и пехоте Клюге останется
лишь добить раненых и взять в плен уцелевших.
Дружный и довольно меткий огонь зениток нарушил строй
самолётов, а с ним и планы хвастливого воздушного
фельдмаршала. "Хейнкели" поспешили избавиться от
опасного груза, их штурманы не очень-то заботились о целях:
несколько бомб упало на деревню Шевардино, занятую
батальоном СС. Головорезам Гиммлера совсем не
понравилась "неуместная шутка" Геринга. Они-то ожидали
танков и минометов, чтобы в начале нового дня срезать
Шевардинский редут вместе с окопавшимися на нем
невероятно живучими артиллеристами. Они ждали, что сотни
бомб упадут на курган и вместе с орудиями разнесут и
маячащий на нем обелиск, и еще многого они ожидали в это
утро. Но когда в небе появились эскадрильи наших
"ястребков", "хейнкели", очевидно крепко запомнив
предыдущий воздушный бой над Бородинским полем, сочли за
благоразумие повернуть.
Атака на Шевардино была назначена на 7.00 - как раз
перед восходом солнца, - раньше не успели. На исходные
позиции вышли затемно. Залегли на снегу, прикрывшись за
косогором ручья. Кое-как нагребли каждый у себя под носом
неглубокого сыпучего снежка, получился снежный валик, в
сущности, бесполезный - от пуль не защитит, больше для
самоуспокоения. Ночью ефрейтор Павел Голубев, мрачный,
грубоватый и самоуверенный медведь, вместе с бойцом
Андреем Ананьиным, вислоухим, разболтанным, но отчаянным
парнем, ходили в разведку. Пробрались почти в самую
деревню не со стороны редута, а с противоположной,
северной. По берегу речушки шли, прикрываясь мелким
кустарником и косогором. Ананьин впереди, суетливый,
нескладный и взбалмошный, но совершенно лишенный
чувства страха; за ним сутулый Голубев двигался тяжело и
осторожно. Думал про себя: "С этим малахольным угодим
прямо в лапы эсэсовцев. Идет как у себя дома - никакой
предосторожности".
Через Шевардино пробегает разбитая дорога из Уваровки
на Семеновское. У самой деревни через промерзший ручей -
небольшой мосточек, по которому шли в белых маскировочных
халатах Голубев и Ананьин. Они залезли под мост, присев на
корточки, прислушались. В деревне слышалась немецкая
речь, кто-то колол дрова, в уцелевших избах топились печи, на
улице горел костер - весело, бурно: видно, в него подливали
бензин или солярку. Совсем неподалеку от моста стоял танк. В
танке дежурили. Но рядком - никого. Правда, невдалеке у дома
ходил часовой и несколько солдат пилили дрова. Из-за
поворота затрещали моторы, а затем промчались через мосток
два мотоцикла на Семеновское, осыпав разведчиков снежной
пыльцой.
- Пойдем дальше по ручью, - прошептал на, ухо Ананьин.
- Цс-с, - крепко зажал ему широкой ладонью рот Голубев.
Предосторожность ефрейтора, как старшего в разведке, не
была излишней: в десяти метрах - танк, в двадцати - часовой у
избы, а дальше - целая группа у костра. Прошептал на ухо
Ананьину: - Отходим.
- Взорвем мостик, - шепнул в ответ Ананьин. Голубев