Страница 30 из 216
характеристикой.
- Ну-ну, время покажет, - заметил Глеб, садясь в седло.
- Так, может, сначала в музей заглянем? - предложил
Гоголев.
- Нет, Александр Владимирович, иди один. А я - в полк.
Дел по горло. Надо сейчас же для вкопанных в землю танков
подобрать ребят. Распорядиться насчет связи с КП командира
дивизии. В музее я ведь бывал. А тебе побывать стоит.
Гоголев не спешил уходить с кургана Раевского. Кивнув
взглядом на гранитную плиту, под которой покоился прах
Петра Багратиона, сказал, обращаясь к Глебу:
- А ты помнишь огненные слова этого грузинского князя и
русского полководца? Он говорил; "Или победить, или у стен
отечества лечь... Надо драться, пока Россия может и пока
люди на ногах, ибо война теперь не обыкновенная, а
национальная".
- Хорошо сказал, - выдохнул Глеб. - Будем драться не
хуже предков своих. Лучше.
Они расстались на площадке возле музея. Отсюда
Макаров повернул на Семеновское и затем на Шевардино. Но
поехал не дорогой, окаймленной старыми березами, а чуть
левей дороги, полем, изрытым окопами и траншеями и щедро
освещенным уже поднявшимся в лазурную высь спокойным и
мягким солнцем. На ветках деревьев уже не сверкали
бриллианты росы, но трава была еще влажная, лоснящаяся
атласом. Впереди на кургане Наполеона виднелся обелиск с
бронзовым орлом, и Глеб направлял свою лошадь именно
туда, на свой НП. Осматривая перед собой местность, он чаще
всего устремлял взгляд влево, в сторону железной дороги и
Утицкого леса, в котором среди золота и бронзы берез и осин
аспидно чернели острые клинья елок. Желтизна лиственных
соседей делала осеннюю зелень их хвои густой, темной, а в
иных местах даже черной, и эта чернота, в свою очередь,
выделяла, подчеркивала и усиливала броский наряд
лиственных. Но не этот цветовой контраст притягивал к себе
задумчиво-взволнованный взгляд Глеба Макарова. Где-то там,
в Утицком лесу, был его сын Святослав, его Славка,
мальчишка, которому, возможно, раньше отца приведется
вступить в новое Бородинское сражение. Как он там?
Повидаться бы надо, проехать туда - ведь это совсем
недалеко, каких-нибудь пять километров, а то и меньше...
Так размышлял Глеб, подъезжая к своему НП. А потом
появились самолеты. Их было около тридцати.
Приблизительно половина из них прошли правее, стороной, от
взора Глеба их скрыла высокая тополиная стена. Зато он
хорошо видел, как другая группа самолетов шла прямо на КП
полка. Он бросил повод своей лошади Чумаеву, спешился и
торопливо сказал:
- Скачи в рощу! - И сам пошел на свой НП.
Он ожидал мощного бомбового удара по огневым
позициям своего полка, по батареям. Какая-то горькая досада
легла на душу и угнетала: что, если его артиллерию разобьют
еще до того, как на Бородинское поле пойдут фашистские
танки, разбомбят с воздуха, не дав им исполнить свой
священный долг? Стоя у блиндажа, он наблюдал, как дюжина
"юнкерсов" сделала разворот, как ему показалось, над
Шевардино. Думалось, что сейчас на деревню посыплются
бомбы. Но бомбы не посыпались, и самолеты не долетели до
Шевардино, встреченные плотным огнем зениток. Они
поспешно развернулись и затем коршунами друг за другом
пошли в пике над лесом, за которым проходил передний край.
Они пикировали на деревню Фомкино, которую не было видно
за лесом ни с Шевардинского, ни с Наполеоновского курганов.
Но Глеб видел, как один самолет, растянув над горизонтом
длинную черную полосу дыма, уходил на запад. Он облегченно
вздохнул: на этот раз опасность пронесло мимо. Но он-то
хорошо знал, что будет еще второй, третий, десятый налеты,
будут жестокие бомбежки, которые его больше всего
беспокоили, потому что с воздуха его полк, впрочем, как и вся
32-я дивизия, был недостаточно защищен.
Первый налет немцев на какое-то время отвлек мысли
Глеба о сыне. Он не знал, что и Святослав Макаров видел
"юнкерсы", пикировавшие на деревню Фомкино. Вооруженный
самозарядной винтовкой с плоским штыком, Святослав и еще
пять его товарищей во главе с сержантом находились в боевом
охранении.
Они расположились в неглубоком окопчике на западной
опушке небольшой овальной, насквозь просматриваемой
рощицы, в которой осины уже сбросили свои багряные
одежды, березы тоже наполовину осыпались, и лишь красавец
клен полыхал золотым пожаром, и от его пламени в рощице
было светло и тревожно. За рощицей на восток - лес, перед
лесом - противотанковый ров, а за рвом вдоль опушки окопы
первой линии обороны. Над ними проплыла стая "юнкерсов",
сбросила бомбы и возвратилась назад, туда, где уже
слышалась напряженная, тревожно-суровая музыка боя.
Курсанты знали: там сражаются окруженные врагом наши
дивизии. Еще сегодня утром они встретили идущих оттуда
бойцов. Заросшие щетиной, изнуренные, они молча прошли
через боевое охранение, не желая отвечать на вопросы.
Святослав пристально всматривается вперед: сержант
определил ему сектор для наблюдения. Впереди открытое
поле убегает к дальней опушке рощи,, из которой и должен
появиться враг. Ничто не мешает обзору, даже одинокая
молодая березка метрах в двадцати. Хотели срубить ее, но
пожалели: уж больно хороша. Ветки идут снизу, чуть ли не от
самой земли, изящной копной, похожей на луковицу. Одна
сторона листвы золотисто-желтая, другая светло-зеленая, но
зелень в золото переходит постепенно, без резкой границы.
Рядом со Святославом его приятель и сосед по строю Максим
Сергеев - плотный низкорослый крепыш с улыбчивым лицом и
всегда удивленными глазами.
Святослав мечтал о подвиге и считал, что ему повезло,
когда его назначили в боевое охранение. Они первыми
обнаружат наступающего врага, первыми откроют внезапный
прицельный огонь, и он, Святослав Макаров, начнет свой
боевой счет. По его предположению, впереди у фашистов
должна будет идти разведка. Сказывали, как правило, это
мотоциклисты. По ним-то он и будет стрелять, целясь сначала
в водителя, а уж вторым выстрелом снимет сидящего в
коляске пулеметчика. По стрельбе у Святослава всегда была
пятерка. Конечно, лучше бы иметь автомат, чем эту винтовку.
Но в их группе всего два автомата: у сержанта и у Максима.
Правда, у каждого из них по две ручных и по одной
противотанковой гранате, и они могут вести настоящий бой. Но
это не входит в их задачу: боевое охранение обязано
предупредить своих товарищей о приближении врага. Короткая
стычка, а затем - отход.
Время тянулось медленно, и хотя солнце слегка
пригревало, все же в шинелишках и кирзовых сапогах сидеть
на одном месте прохладно. Напряженность ожидания
постепенно смягчилась, начали негромко, полушепотом
разговаривать друг с другом.
Максим пристально смотрел в лицо Святославу и с
детским благодушием удивленно улыбался своим мыслям.
Странный он какой-то: улыбается без причины. А может, и есть
причина, но Святослав не станет спрашивать - он серьезен и
сосредоточен. Тогда Максим сам сказал:
- Я на твои глаза загляделся. Чудные у тебя глаза,
никогда в жизни ни у кого таких не встречал.
- Чем они чудные? - недовольно отозвался Макаров.
- Бывают голубые, черные, карие, зеленые. А у тебя
какие-то желтые. Нет, не желтые, а какие-то желто-карие,
зеленоватые и в крапинку.
Максим Сергеев не первый сказал об этом Святославу,
многие говорили. Такие глаза у мамы.
Мама… Все еще не хочется верить, что нет ее в живых. И
Наташки нет. Они заплатят, трижды проклятые фашисты,