Страница 29 из 216
Пояснил Гоголев, как бы дополняя командира:
- Сами понимаете, товарищ полковник, лошади, особенно
в артиллерии, - самая уязвимая цель. Они беззащитны, их в
окопах-блиндажах не укроешь. Особенно от ударов с воздуха.
- А как же кавалерийские соединения? - неожиданно
парировал комдив. - Ведь воюют же. И здесь, под Москвой,
корпус Доватора действует.
- У них другие задачи, иная специфика, - попытался
ответить Глеб, чувствуя шаткость своих аргументов.
Его поддержал Гоголев:
- И они тоже несут значительные потери в лошадях.
- Потом, товарищи, учтите время года, бездорожье.
Сейчас лошадь самый надежный вид транспорта. Одним
словом, у меня в дивизии лишних тягачей нет. Поговорю с
командармом. Но боюсь, что он может неправильно нас
понять. Орудия стоят на огневых позициях, снимать их и
увозить на восток мы не собираемся. Надеюсь, вы тоже не
намерены отступать?
Что-то обидное прозвучало в последней фразе
Полосухина. А может, это только показалось Глебу Макарову.
Он приготовил ответную фразу, но Гоголев опередил:
- Отступать, товарищ полковник, мы не собираемся, но
маневрировать орудиями, думаю, придется. Противотанковой
артиллерии в нашей полосе обороны не густо. Но вы правы:
обойдемся без тягачей.
С наблюдательного пункта комдива - он располагался
недалеко от батареи Раевского - пришел вестовой и сказал,
что звонили из штаба дивизии и сообщили, что в дивизию
выехал командующий армией. Полосухин поспешно простился
с Макаровым и Гоголевым и быстро помчался в штаб. В штабе
дивизии он встретился с генералом Лелюшенко. Энергичный,
непоседливый командарм был недоволен тем, что ему
пришлось дожидаться в штабе командира дивизии. Полосухин
начал докладывать обстановку, но Лелюшенко перебил его
нетерпеливо:
- Хорошо, знаю, комиссар мне уже доложил. Вот что,
комдив, если я правильно понял, главные силы дивизии ты
располагаешь во втором эшелоне. Почему?
- Такое решение диктуется условиями местности,
товарищ генерал. Во-первых, местность непосредственно у
переднего края обороны полузакрытая: рощи, кустарники
позволяют противнику скрытно сосредоточиться и одним
броском ворваться в нашу оборону. Во-вторых, мы ожидаем в
первую очередь наступления танков противника. Бить их до
подхода к переднему краю будет трудно: местность не
просматривается. Поэтому нам, видимо, придется бить их в
глубине обороны, отсекать от них пехоту.
- То есть танки пройдут через окопы первого эшелона, -
насторожился командарм. - А ты уверен, что твои бойцы,
после того как по ним пройдут немецкие танки, сохранят
боеспособность и отсекут пехоту от танков?
- Так мы их учили, товарищ генерал.
- Учили там, в глубоком тылу, - быстро заговорил
Лелюшенко. - А ты здесь попробуй проверь. Возьми танковую
бригаду полковника Орленко. Она у меня в резерве. Возьми да
прогони его танки через свои окопы. Пусть бойцы
прочувствуют, что это такое. Понимаешь? Танкобоязнь из них
надо выбить. Понял? И сделай это сегодня же. Иначе будет
поздно. Сегодня немцы заняли Уваровку. Завтра могут. .
Командарм не договорил, прерванный резкой, тревожной
командой "Воздух!".
Прислушались, глядя в синеву неба сквозь сетку веток, с
которых уже наполовину осыпался лист. С запада нарастал
характерный натуженный гул моторов. В безоблачном небе
медленно плыли фашистские бомбовозы. У переднего края
обороны 32-й дивизии они разделились на две группы. Первая
группа сбросила свой груз на деревни Ельню и Фомкино,
пролетев несколько северо-восточнее, нанесла бомбовый удар
еще по двум деревням. Бомбы разрушили и подожгли
несколько крестьянских домов, не причинив, однако, никакого
вреда бойцам, укрывшимся в окопах и блиндажах.
- Теперь жди танкового удара, - сказал командарм,
протягивая Полосухину свою крепкую руку, утонувшую в
широкой ладони полковника. Посмотрел в спокойное лицо
Полосухина, прибавил: - Запомни, комдив, ты стоишь часовым
у главных ворот столицы. А часовой не имеет права оставлять
свой пост без приказа. Желаю удачи.
Он торопился на свой КП, будучи уверен, что не завтра,
как предполагал ранее, а уже сегодня его армия вступит в
ожесточенный бой. А что бой будет ожесточенным, генерал
Лелюшенко знал. Он помнил до мельчайших подробностей
битву под Мценском. Еще третьего дня Дмитрий Данилович
командовал стрелковым корпусом. И в самый разгар сражения
за Мценск, куда прорвались немецкие танки, Лелюшенко
позвонил по ВЧ начальник Генштаба и, поздоровавшись,
спросил своим мягким, доброжелательным голосом:
- Что там у вас, голубчик?
- Выбиваем немцев из Мценска, товарищ маршал! -
бодро ответил Лелюшенко.
- Выбиваете? Это хорошо, очень хорошо. Теперь
слушайте. Есть решение Верховного назначить вас
командующим пятой армией. Она должна занять оборону в
районе Можайска. Ясно?
Всего девять дней Дмитрий Данилович командовал
корпусом, но эти девять дней стоили девяти лет. Ох и тяжелые,
емкие и до чего же долгие были эти девять дней. И вот
награда: по служебной лестнице он поднялся на ступеньку
выше, из комкора превратился в командующего армией. Уже
не командир, а командующий! Вспомнил, как позавчера в
Кремле докладывал Верховному: "Противник из Мценска
выбит. Положение на реке Зуше стабилизировано". Сталин
молчал, вышагивая по кабинету, занятый своей трубкой.
Шапошников размышлял над картой.
"За Мценск спасибо. - Сталин остановился перед
генералом и внимательно посмотрел ему в глаза. - А сейчас,
командарм, перед вами стоит другая задача. Товарищ
Шапошников все вам объяснит".
Вот она, другая задача - часовой у ворот Москвы.
Высокое доверие! Начинается сражение, а пятая армия еще
не укомплектована, еще где-то на подходе с Урала четыре
стрелковые дивизии. А пока что центр обороны армии - 32-я,
на правом фланге - отряд добровольцев-москвичей, на левом -
курсанты военно-политического училища. В резерве. - танковая
бригада, да еще две танковые бригады сдерживают немцев
перед передним краем. И еще артиллеристы и мотоциклетный
полк. Вот и все наличные силы. Правда, в резерве командарма
есть еще пять дивизионов PC, то есть "катюши". Это, конечно,
сила - Лелюшенко испытал ее под Мценском. Но оружие это
все же более эффективно против пехоты. А здесь против
пятой армии действуют не только пехотинцы Клюге, но и
танкисты Гёпнера. Ну что ж, видали Гудериана, посмотрим и
Гёпнера.
Полосухин ему понравился спокойной уверенностью и
трезвым умом. В его облике, в холодной рассудочности было
что-то прочное, установившееся. Этот будет стоять насмерть.
Виктору Ивановичу Полосухину, шел тридцать восьмой
год. Он обладал способностью располагать к себе как
начальство, так и подчиненных безупречной внешностью,
неподдельной, естественной добротой, сочетающейся с
твердой волей и решимостью. И когда после первой встречи с
ним Гоголев спросил Макарова, что он скажет о комдиве 32-й,
то есть о своем новом начальнике, Глеб ответил
незамедлительно:
- Первое впечатление самое положительное. А что
думаешь ты?
- Откровенный и добродушный, и простодушие его не
наигранное, как это нередко встречаешь, а искреннее. Такие
не способны на бесчестный поступок. К "дипломатии" и прочим
хитростям не склонны.
- Ого, да ты уже целую аттестацию выдал человеку, с
которым и общался-то всего четверть часа.
- Но она, как видишь, не расходится с твоей