Страница 207 из 216
Дэниел воодушевился. И когда они с Леной спустились в
подземный дворец, он заявил, что сегодня не желает ехать ни
на какие выставки - для этого еще найдется время, - а сейчас
он хочет осмотреть все станции метрополитена. Лена
согласилась, сказав при этом, что все осмотреть они не смогут,
для этого недостаточно и целого дня. Они выходили из вагона
на каждой станции, Дэниел вслух выражал свой восторг
подземными залами. Особенно ему понравилась
"Комсомольская-кольцевая" - просторный нарядный зал, своды
и потолок которого украшены мозаичными панно работы
великого советского художника Павла Дмитриевича Корина.
- Но это же золото? Похоже, настоящее золото? -
изумленно спрашивал Дэниел, указывая на позолоту панно и
орнамента. - Не может быть!
- Да, это настоящее золото, - подтвердила Лена не без
внутренней гордости.
- Но это невероятно! Зачем такое расточительство? Для
чего оно нужно? Я понимаю - будь то дворец, национальный
театр или национальный музей, там такое богатство
оправдывается. А здесь - это же, в сущности, вокзал.
- Вокзал? Да, вокзал, - заулыбалась Лена. - И дворец. И
музей. Вы же сами назвали наши станции метро музеем, в
котором собрана богатейшая коллекция мрамора и гранита.
- Да, да, я говорил: уникальная коллекция, возможно
единственная в мире, - поспешно согласился Дэниел. - Но
почему здесь, под землей, где пассажир находится всего
несколько минут? Нет, это определенное расточительство. Вы
не умеете считать деньги, - настаивал на своем Дэниел.
- Вы согласны, что это прекрасно? - пыталась поколебать
его заблуждения Лена.
- Да, согласен. Но зачем? Для кого?
- Для людей. Человека должна окружать красота.
Прекрасное облагораживает человека. Государство заботится
о духовном богатстве своего народа.
- Понимаю, - быстро перебил ее Дэниел и тихо
улыбнулся, подумав про себя: "Дочь, как и отец, тоже
занимается пропагандой".
Не осмотрев и половины подземных дворцов метро,
усталые, они вернулись домой, где их уже ждали Коля с женой,
Валентина Ивановна и прилетевший из Зауралья Святослав.
Дэниел с восторгом говорил Наташе:
- Ты обязательно должна посмотреть метро. Это
бесподобно, необыкновенно и... нерасчетливо. Да, да, мисс
Лена со мной не согласна, Но это явное расточительство.
Впрочем, она хороший пропагандист. И вообще, русские, я
полагаю, прирожденные пропагандисты. Это, очевидно, черта
национального характера.
- Почему вы так считаете? - мягко улыбаясь, спросил
Святослав по-английски.
- О, я хорошо знаю свою жену и тещу. И кроме того, я уже
имел удовольствие разговаривать с мистером Макаровым, -
кивок и дружеская улыбка в сторону Глеба Трофимовича, - и с
мисс Леной.
Наташа перевела слова мужа и вопрос брата, вызвав
веселое оживление присутствующих. Настроение у всех было
приподнятое, праздничное. Были тосты, сопровождаемые
оживленной беседой, и разговоры, прерываемые тостами: за
здоровье, благополучие, за мир на земле, за дружбу советского
и американского народов. А Дэниелу в каждом тосте
слышалась "коммунистическая пропаганда", и он решил как бы
в ответ подбросить шпильку в виде вопросика, как он думал,
неделикатного свойства:
- Как поживают ваши диссиденты? Их преследуют?
- Диссиденты? Это кто такие? - прикинулся Олег.
- Инакомыслящие. Борцы за права человека, - уточнила
Наташа.
- А-а, поборники, - сказал Олег.
- Их у вас поборниками называют? - переспросила
Наташа.
-Это вы их так называете, ваша пропаганда. Мы же их
величаем подонками, - сказал Олег.
- А почему поборники? - полюбопытствовала Наташа. -
Как понимать это слово?
- От глагола "побираться". Побирушки, - ответил Олег.
- Побирушки? Это как бы нищие? - Опять Наташа.
- Совершенно верно: нищие духом.
- И где ж они побираются? Я что-то не встречала, - шутя
сказала Лена.
- Среди иностранцев. Те их подкармливают объедками.
Дэниел попросил жену перевести ему разговор: ведь
вопрос задал он. Наташа, смеясь, объяснила. И тут Дэниел
узнал, что в его отсутствие Наташа не утерпела - вручила всем
сувениры. Весть эта повергла его в уныние, настроение
испортилось, веселье и восторг как ветром сдуло. Он сделался
мрачным, за праздничным обедом выпил две рюмки
"пшеничной" и, сославшись на усталость, уединился в
отведенной для них Лениной комнате и попытался уснуть. Но
сна не было: перед глазами стоял симпатичный генерал-сын,
такой же задушевный, как и его отец. Они даже обменялись
несколькими фразами по-английски.
- Я много о вас слышал от Виктора. Он в восторге от вас,
- сказал тогда Дэниел вполне искренне. Со стороны
Святослава Дэниел не нашел даже и намека на холодную
настороженность или официальную натянутость, и это еще
больше смущало гостя.
- Как он поживает? - спросил в свою очередь о Викторе
Святослав.
- Трудно одной фразой ответить на ваш вопрос, - сказал
Дэниел. - Вьетнам ему серьезно повредил, как, впрочем, и
многим американцам. Неразумная война нанесла Америке
раны, которые еще долго будут кровоточить.
Святослав, вздохнув и затем посмотрев на Дэниела с
пытливой откровенностью, произнес:
- Хотелось бы, чтоб подобное не повторилось нигде и
никогда. Я, как вы знаете, видел собственными глазами
"работу" американцев во Вьетнаме...
- Я вас понимаю, - быстро заговорил Дэниел. - Но мы
сами осудили эту грязную войну, назвали ее позором Америки
и надеемся, что ничего подобного не повторится в будущем.
- К сожалению, некоторые влиятельные деятели
страдают короткой памятью, - задумчиво отозвался Святослав,
а Дэниел почувствовал неловкость, вызванную словом "позор",
которое он сам же и произнес. Осуждая вьетнамский позор
Америки, он ощутил свой личный позор перед отцом и братом
своей жены, и позор этот ему казался более гадким, чем тот,
общенациональный. И то, что в самолете казалось ему
безобидным, успокоившим его, теперь оборачивалось новой
стороной. И хотя он убедил себя, что в часы вмонтирован не
передатчик, а магнитофон, это нисколько не утешало его. Он
представил себе, как потом, много недель или месяцев спустя,
агенты ЦРУ будут охотиться за часами двух генералов, как
таинственным образом исчезнут часы у отца и сына. Все это
напоминало какой-то примитивный детектив, который в иной
ситуации, может, и не следовало бы воспринимать всерьез,
однако действительность, ее неумолимый факт не давали ему
покоя, будоража совесть. "Зачем, кому это нужно? Генералу
Пересу?" - спрашивал он себя, ощущая горький, неприятный
осадок на душе. Он не верит, что русские собираются нападать
на США. Вся эта шпиономания нужна Пересу и ему подобным,
к которым он, Дэниел Флеминг, питает неприязнь. И выходит,
что он работает на Переса, выполняет его грязное задание.
Получилась чертовски неприятная история, из которой нужно
было искать выход.
Он слышал, как гости начали расходиться, договариваясь
о программе на завтрашний день. Прощались тихо, чтоб не
разбудить его, а он и не помышлял о сне. Вошла Наташа, не
зажигая огня, легла рядом. Он подвинулся, уступая ей место.
- Ты не спишь? - спросила она.
- Нет, - ответил он.
- Ты устал? Плохо себя чувствуешь?
- Да, именно - плохо чувствую.
- Ты много выпил.
- Ерунда. Совсем не в этом дело,
- А в чем?
- Я совершил бесчестье. Ты прости меня. Я виноват
перед твоими родными. Но я все исправлю. Пока не поздно.