Страница 190 из 216
даже к близким. Да разве он один такой! Таково поветрие
времени. Где уж там - возлюби ближнего. А чем Оскар лучше?
Только он не столь откровенен и свое равнодушие, свой эгоизм
умеет скрывать за светскими манерами. Впрочем, таков и
конгрессмен Флеминг, хоть он и слывет либералом-
правдолюбцем.
А Флеминг тем временем сидел словно отрешенный,
углубившись в какие-то свои думы и неразрешимые вопросы.
Потом вдруг произнес, как бы продолжая эти думы, вслух:
- Наше общество неизлечимо больно, и хиппи - один из
очагов болезни. Старый мир безнадежно болен.
Перес резанул по конгрессмену красноречивым
вопросительным взглядом, но Оскар опередил его, сказав:
- А ты не находишь, что больна вся планета? Земля наша
вступила в пору глубокой старости.
- Планета больна! Чем же? - Теперь Перес метнул
строгий взгляд на Оскара.
- Дистрофией, - ответил Оскар. - Она умрет от
истощения. Уже сколько столетий человек сосет ее соки, пьет
ее кровь. И с каждым, годом все интенсивней. Человек
ненасытен. А соки земные не беспредельны. Люди плодятся,
как кролики. Демографический взрыв неизбежен. Он столь же
катастрофичен, как и ядерный взрыв. Следовательно, нужно
ограничить рост населения и одновременно решить вопрос
разумного расходования природных ресурсов.
- А это возможно лишь в мировом масштабе, - продолжил
его мысль Флеминг.
- Правильно, - согласился генерал. - Но решить такую
проблему может только единое всемирное правительство. Не
какой-то дискуссионный клуб, вроде ООН, а настоящее
правительство, сильная власть. И такое правительство будет.
Поверьте мне.
Пришли Виктор с Беном, вместе, одновременно. Редкий
случай. "Возможно, случайно встретились у дома", - подумала
Нина Сергеевна, глядя на едва скрытую улыбку Виктора и
раздраженные жестокие глаза Бена: небось опять спорили и
ссорились. Вот тоже взаимоотношения! Возлюби ближнего, как
брата своего. А какая любовь между этими братьями,
родными, единокровными, но такими непохожими друг на друга
и совершенно чужими?
Виктор сказал: "Добрый вечер", отвесил легкий кивок
всем, поцеловав мать, и спросил, где письмо.
- У Натальи, - ответила Нина Сергеевна, бросив взгляд
на дочь.
Виктор подошел к Наташе, молча взял у нее письмо и
удалился в свою комнату. Впрочем, так бы он поступил, даже
если б не было никакого письма. Он не терпел присутствия
Переса. С генералом у него произошла крупная ссора из-за
боевых наград, которые Виктор вместе с другими ветеранами
вьетнамской войны в мае семьдесят первого швырнул на
стену Капитолия. Перес считал такой поступок
непростительным кощунством, предательством, хамским
вызовом нации. С тех пор они не разговаривали. Нину
Сергеевну больно задело, обидело равнодушие к судьбе
внучки младшего сына - она думала, что Бен пойдет вслед за
Виктором читать письмо Флоры, а он сразу, с ходу, с первого
слова, заговорил о заседании Генеральной Ассамблеи:
- Ну, скажу я вам, мы докатились до точки, до
всенационального позора! - выпалил Бен, обведя всех
присутствующих гневно сверкающими глазами.
- Пожалуйста, выражайся поконкретнее - кто "мы"? - с
преувеличенной любезностью, за которой не очень тщательно
скрывалось раздражение, попросил Оскар. И Бен уловил
недовольство отца, прочитал в его глазах.
- Мы - это Америка, отец, и все мы, здесь
присутствующие. Мы допустили, чтоб в нашей стране в этом
международном балагане какие-то негры, арабы публично
оскорбляли, поучали нас, американцев.
- Ты был там? - оживился генерал, сразу сообразив, о
чем говорил Бен. - Как выступил Мойнихэн?
- Бесподобно, умно, убедительно. Но разве можно
порядочному джентльмену убедить этих самодовольных
баранов, дикарей, возомнивших себя дипломатами?
Наступила пауза. Патриция встала, видя, что начинаются
разговоры о политике, которых она терпеть не могла.
Поднялась и Нина Сергеевна, сказала сватье:
- Пойдем к Виктору, надо уговорить его поехать вместе с
Дэном. - И все три женщины удалились.
А тем временем Бен рассказал, как проходили прения в
ООН. Его рассказ не на всех произвел одинаковое
впечатление. Слушая Бена, Дэн Флеминг молча посмеивался:
его это нисколько не трогало, для него один черт, что Мойнихэн
с Герцогом, что их оппоненты - негр с арабом.
Экзальтированный рассказ Бена его просто забавлял.
Флеминг-старший слушал Бена недоверчиво, зная, что тот
излагает прения в ООН с определенной тенденцией, посчитал
речь представителя Саудовской Аравии дерзкой, даже если
Мойнихэн и заслужил такой дерзости. Генри Флеминг хорошо
знал американского делегата в ООН и представлял развязный
и грубый тон его речи на Генеральной Ассамблее. И вообще не
Мойнихэну нужно было выступать от имени США по такому
деликатному вопросу, как сионизм, поскольку сам Мойнихэн
сионист. Грубая работа сионистского лобби конгресса США, его
вызывающая наглость коробили конгрессмена Флеминга, но
он сдерживал себя и не рисковал открыто даже перечить, не то
что вступать в сражение, понимая, чем это для него кончится.
Генри Флеминга возмущала дружная спайка органов массовой
информации США и то, с какой яростью эти органы бросались
на выручку "своих" в любой части света, даже если эти "свои"
были уличены в преступлении, и как они хранят гробовое
молчание, когда творятся несправедливость и насилие над
"посторонними". Конгрессмен Флеминг искренне возмущался,
когда Мао в годы "культурной революции" жестоко и позорно
расправлялся со своими ни в чем не повинными
соотечественниками. Но сионистская американская, да и
вообще западная пресса молчала, словно набрав в рот воды.
А когда Мао арестовал Израэля Энштейна, издававшего в
Китае иллюстрированный журнал "Чайна риконстрактс", нью-
йоркский "Ньюсуик" поспешил по этому поводу перед всем
миром пролить крокодиловы слезы. Но больше всего Генри
Флеминга возмущало поведение израильских властей на
оккупированных арабских землях. Для арабов там создан
настоящий ад апартеида с циничным и жестоким
издевательством. Флеминг считал, что израильтяне на
оккупированных территориях ведут себя более жестоко, чем в
свое время гитлеровцы. Он располагал неопровержимыми
доказательствами, фактами и документами, переданными ему,
как конгрессмену, представителями арабской общины в США.
Но он не хотел сейчас выкладывать их перед генералом
Пересом. Во-первых, потому, что практически это ничего не
даст и Перес останется Пересом, а Бен - таким же
поклонником Переса, Даяна и Кохане. Во-вторых, выступить
открыто с осуждением Тель-Авива и его жестокого
оккупационного режима - значит получить клеймо антисемита.
А с этим клеймом в стране, где фактическая власть
принадлежит сионистам, будешь чувствовать себя вечным
изгоем. Конгрессмен Флеминг, будучи человеком умным,
проницательным и честным, отлично знал, кто правит
Америкой, кто ее фактические хозяева.
- Мы многое позволяем своим врагам и так называемым
друзьям и союзникам, - прервал его размышления генерал
Перес. - Миндальничаем, церемонимся. Нас поучают негры.
Поучают и оскорбляют дикари из черной Африки. Нас скоро
начнут поучать и оскорблять наши собственные негры. Да, да,
дело к тому идет.
- А где выход? Что с ними делать?.. - как бы размышляя,
сказал Оскар, которого беспокоило движение американских
негров за гражданские права.