Страница 19 из 216
комкора, где уже собрались командиры соединений и частей.
- А я думаю, что все будет в порядке - вернется наш
Бурда, - сказал Бойко. - С танками вернется.
Долгой и темной октябрьской ночью танкисты Гудериана
отдыхали в теплых домах, набираясь сил для завтрашнего
боя, в то время как командующий армией проводил совещание
с командирами соединений. Он был сильно взвинчен,
недоволен всеми своими подчиненными, а больше всего -
командующим авиацией. Потерян целый день - а это почти
полсотни километров на пути к Москве. Третья дивизия из-за
налета русской авиации приостановила наступление.
Неслыханно - дюжина самолетов неприятеля смогла сорвать
наступление целой танковой дивизии! Наконец, четвертая
дивизия, гордость Гудериана, растерялась перед дерзким
противником, понесла потери и не добилась успеха.
Напрасные потери!
- Я вас не понимаю, Лемельзен, - с укором сказал
Гудериан. - Что случилось?
- Русские минировали шоссе, создали плотный
артиллерийский огонь в центре и атаковали танками на
флангах, - оправдываясь, ответил генерал Лемельзен.
Гудериан поморщился и резким жестом руки осадил
Лемельзена: мол, это не причина, и оставьте при себе этот
детский лепет. Все шло не так, как замышлялось, путались
карты, четко работающая машина вдруг забуксовала. И все
началось с той суматошной ночи в Орле. А между тем там, на
западных подступах к Москве, у Клюге, Гёпнера и Гота все идет
по плану. Мысль эта бросила Гудериана в дрожь. Он знал, что
его, пользующегося покровительством самого фюрера, терпеть
не могут и Бок, и начальник генерального штаба сухопутных
войск генерал-полковник Гальдер, всегда готовы свалить свои
ошибки и неудачи на его голову. Да не на того нарвались. И все
же сегодня Гудериан чувствовал себя прескверно.
А тут еще командир третьей дивизии попросил слова не
для оправдания, а для разъяснения. Оказывается, не налет
советской авиации сорвал наступление дивизии, хотя,
справедливости ради, он заметил, что дивизия понесла от
бомбежки серьезные потери в людях и технике. Главное, что
помешало дивизии наступать на Мценск, произошло потом,
после бомбежки. Внезапно на дивизию набросились советские
танки. Они расстреливали неприятеля с короткой дистанции и
за каких-нибудь двадцать минут подожгли шесть танков и
скрылись в восточном направлении в лесном массиве,
который тотчас же бомбили срочно вызванные "юнкерсы".
Сообщение это взбесило Гудериана: происходит что-то
невероятное: и ночью, и средь бела дня его армия
подвергается неожиданным атакам русских танков, которые
наносят удар и тут же бесследно и, главное, безнаказанно
исчезают. Только решительной победой, только жестоким
разгромом мценской группировки - теперь уже, для оправдания
своих потерь, немцы называли корпус Лелюшенко
группировкой - можно смыть позор сегодняшнего дня. Завтра
Мценск должен быть взят!..
Уставившись на командующего авиацией холодным,
жестоким взглядом, Гудериан сказал:
- Танки уничтожат то, что уцелеет от бомбежки. Я
надеюсь, что завтра наша авиация возьмет реванш
десятикратно.
Командующий авиацией быстро поднялся, но Гудериан
повелительным жестом осадил его; и взгляд, и этот жест
говорили: не надо клятвенных заверений, нужны дела.
- Я требую дел. В последний раз требую.
Гудериан больше не задерживал своих подчиненных.
Не задерживал долго приглашенных на ночное
совещание командиров частей и соединений и генерал-майор
Лелюшенко. Для его корпуса это была бессонная ночь.
Танкисты Лаврененко и Гусева оборудовали ложный
рубеж, охранять который было приказано взводу лейтенанта
Макарова. Игорь расположил свои два танка не в роще, где из
груд хвороста торчали тринадцать бревен - ложных стволов, а
в неглубокой, с покатыми краями балке, прикрыв их сверху
маскировочной сеткой. Танки стояли небольшим уступом на
расстоянии ста метров друг от друга. Вперед на опушку
рощицы были выдвинуты четыре пограничника во главе с
лейтенантом, вооруженные противотанковым ружьем и
автоматами. Между пограничниками и танками метров пятьсот
по прямой, а если идти балкой, то и весь километр наберется.
Зрительная связь хорошая, разговаривают при помощи
флажков. Днем, конечно. А ночь, хотя она и долгая, быстро на
этот раз пролетела. Пограничники отрыли на опушке рощи
глубокие щели на случай бомбежки, кое-где впереди себя
кустарник вырубили, чтоб обзору не мешал.
Игорь Макаров с часок ухитрился вздремнуть под утро.
Вылез из танка и первым делом на небо посмотрел: чистое,
без единого облачка, - значит, будет жарко на земле и в
воздухе. В балке дымился холодный туман, на броне танка
лежала матовая роса. Видимость до трехсот метров. Тишина
показалась Игорю подозрительной, какой-то натянутой,
зловещей. Возле танка дежурил новый механик-водитель,
заменивший убитого в Орле.
- Что немцы? - сухо спросил Игорь, взглянув на механика
скользящим взглядом.
- Молчат, товарищ лейтенант.
Не сказав больше ни слова, Макаров направился ко
второму танку. Сидевший на башне Кавбух легко спрыгнул на
землю.
- Что не спишь, Главбух? - В голосе лейтенанта -
дружеская теплота.
- Пробовал, и никак не получилось. Куда-то подевался
сон. Сам не знаю. Считай, две ночи подряд. И не тянет, - глухо,
вполголоса, чтоб не разбудить дремлющих в танке товарищей,
заговорил Кавбух. - А бывало, как не поспишь положенную
норму - ну никаких силов тогда нет, на ходу буду дремать. За
полчаса сна готов все отдать. А тут и сам не пойму, почему так.
- А фрицы небось дрыхнут. Вот бы накрыть их, - сказал
Игорь.
- Раз на раз не приходится. Война - дело такое: или ты
накроешь, или тебя накроют. Вон Бурда - всей ротой накрылся.
А какие ребята! Взять хотя бы Петю Молчанова. Это ж хлопец
золотой, я тебе скажу.
- А сам Саша Бурда, по-твоему, что, медный?
- Да Бурду-то я плохо знаю. А с Петей Молчановым мы в
учебном батальоне вместе служили. Жалко хлопца.
- А ты не спеши их хоронить, Добрыня Никитич.
- Тут дело такое - спеши не спеши, а хлопцев нет. Если б
живы были - уже объявились бы. Сон я видел, командир...
- Да брось ты свои сны, - перебил недовольно Макаров.
Он называл Кавбуха фаталистом. - Я вот никаких снов не вижу.
- Никогда? - удивился Кавбух с некоторым недоверием в
хитроватых глазах.
- Никогда. И не знаю, что это такое - сновидения, -
неправду сказал Макаров.
- Быть того не может. Значит, у вас, командир, нервов
совсем нет, - решил Кавбух.
- А что ж у меня, по-твоему, вместо нервов?
Кавбух не успел ответить: в стороне Орла в небе
послышался характерный привычный гул.
- Летят, - сказал Кавбух, всматриваясь в горизонт.
- Пожалуй, я пойду к своему танку, - решил Макаров.
Но Кавбух торопливо замотал головой:
- Нет-нет, не надо. Поздно. Могут заметить, и тогда все,
крышка - никакая сетка нас не спасет.
Макаров нашел его замечание резонным и остался. Как
только в небе появились самолеты, они нырнули под стальное
брюхо танка и стали считать. Насчитали двенадцать машин.
Они закрыли собой полнеба, от их тяжелого надрывного гула
дрожал воздух и стонала земля. Двигалась громовая туча,
несущая тысячи смертей, надвигалась устрашающе,
неотвратимо. Макарову показалось, что нигде нет спасения от
их бомб - ни в окопах и траншеях, ни под танковой броней. А
они шли прямо на их танки, точным курсом, шли на небольшой
высоте. И Кавбух представил себе, как от каждого самолета