Страница 184 из 216
не каждому доверено умереть за Родину. . Вырастешь
большой, осмыслишь, будешь дорожить Родиной. Хорошо,
очень хорошо дорожить Родиной. У меня есть сын. Жизнь моя
продолжается, вот почему мне легко умереть. Я знаю, что там,
в глубоком тылу, живет и растет наследник моего духа, сердца,
чувства. Я умираю и вижу свое продолжение... Поля, Юра!
Жена, сын! Радость вы моя, кровь моя, жизнь моя! Люблю,
люблю до последней капли крови".
Последние слова он прочитал тихо, вполголоса, почти
шепотом. Он знал это письмо почти наизусть, казалось бы,
должен привыкнуть. Но нет, он чувствовал то же самое, что и в
первый раз. Привыкнуть к такому нельзя, невозможно. Ведь
это написано кровью сердца. Когда он кончил читать, то
услышал в зале нечто похожее на стон. Кто-то плакал,
сдерживая рыдания, кто-то тяжко вздыхал. Он уже не говорил
слушателям, что и эти строки, как и строки предыдущего
документа, не нуждаются в комментариях. Несколько минут аи
молчал, глядя в конспект, словно давая себе душевную
передышку. Потом заговорил глухо, отрывисто:
- Леонид Андреевич Силин, отец двух сыновей, ушел на
фронт добровольно. Раненный, попал в плен. В фашистской
неволе он проводил большую и опасную работу по спасению и
освобождению своих товарищей из плена. Седьмого марта
тысяча девятьсот сорок второго года гитлеровцы расстреляли
мужественного патриота. За несколько часов до своей смерти
он написал записку для жены и детей и передал ее
медицинской сестре. Вот ее текст: "Аннушка, родная! Знаю,
что тебе будет тяжелее всех. Но за то, чтоб ты была в
безопасности, я иду в огонь... Леня! Мой старший сын и
заместитель! Тебя зовут Леня, как и меня. Значит, ты - это я,
когда меня уже не будет. . Живи и ты, как жил и умер твой отец.
Помни: мама - мой лучший друг, ближе мамы у меня никого не
было. Поэтому мама знает, что хорошо, что плохо, что я делал
и чего не делал, за что я похвалил бы, за что поругал. Всегда
во всем советуйся со своей мамой, не скрывай от нее ничего,
делись с ней всем-всем... Аннушка, родная, прощай! Любимая,
солнышко мое! Вырасти мне сыновей таких, чтоб я даже в
небытии ими гордился и радовался на крепких, смелых,
жизнерадостных моих мальчиков, мстителей врагам, ласково-
добрых к людям..."
И снова пауза, взволнованная, до краев наполняющая
душу.- Обратите внимание, - продолжал Макаров, - в
последний миг своей жизни эти люди, простые, но
необыкновенной щедрости духа, говорят в своем завещании о
главном, чем они жили, что было для них дорого и свято.
Ничего мелкого, второстепенного, какой весомый сгусток
мыслей и чувств! Ведь это обращение ко всем сыновьям,
завещание вам и будущим поколениям. Вдумайтесь, мои
дорогие юные друзья. Вспомните ваших отцов, живых,
здравствующих, и ваши взаимоотношения с ними. Все ли вы
достойны такой нежной отцовской заботы и ласки? Спросите
об этом совесть свою. Я позволю себе ознакомить вас еще с
несколькими документами, написанными кровью горячих
сердец, документами, раскрывающими, обнажающими
советский характер. Главстаршина Вадим Усов, погибший на
Карельском фронте, писал перед боем в завещании родным:
"Родина, дорогая, прими мой скромный дар для блага твоего и
знай, что я, взращенный, вскормленный, вспоенный тобой,
отплатил тебе всем, чем мог. Я, твой сын, тебе был предан до
последнего дыхания и выполнил с чистой душой свой долг
коммуниста и воина. Я умер для того, чтоб ты жила. Я так
горячо любил тебя, Родина, как ненавидел врагов твоих...
Дорогие мамуся, Лялечка, Павлик и Леночка! Не надо горевать
и плакать обо мне, облегчите свое горе мыслью, что я был
верен долгу до конца, своим трудом солдатским, кровью алой
я день победы приближал".
Неистребимая вера в победу, любовь к жизни и
Отечеству были тем духовным, нравственным зарядом, от
которого рождался подвиг. На маленьком клочке бумаги перед
жестоким боем сержант Владимир Назаров торопливо
написал: "Для меня Родина - это все: и жизнь, и любовь, - все,
все. Вот сейчас я вижу, что русского человека не победишь. Он
любит свою Родину, и в этом его непобедимость".
Глеб Трофимович перевернул страничку и, оторвав
взгляд от своих записок, сказал, глядя в зал:
- Родина! Как много вобрало в себя это краткое, гордое и
нежное слово. Сколько в нем человеческой любви, верности,
доброты и тепла. Человек, в чьем сердце живет это священное
понятие - Родина, обладает ценнейшим сокровищем. Человек
без Родины - не человек. Севастопольский матрос Алексей
Калюжный двадцатого декабря сорок первого года писал перед
смертью: "Родина моя! Земля русская! Я, сын Ленинского
комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне
сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим". Паша Савельева
из города Луцка в предсмертной записке из фашистского плена
писала: "Приближается черная, страшная минута! Все тело
изувечено - побиты ноги... Но умираю молча. Страшно умирать
в двадцать два года. Как хочется жить! Во имя жизни будущих
после нас людей, во имя тебя, Родина, уходим мы... Расцветай,
будь прекрасна, родимая, и прощай. Твоя Паша". И еще,
товарищи, я хотел бы зачитать вам один документ. Двадцать
восьмого июня сорок первого года танкист Александр Голиков
писал жене из поврежденного и окруженного фашистами
танка: "Танк содрогается от вражеских ударов, но мы пока
живы. Снарядов нет, патроны на исходе. Павел бьет по врагу
прицельным огнем, а я "отдыхаю", с тобой разговариваю...
Сквозь пробоины танка я вижу улицу, зеленые деревья, цветы
в саду, яркие-яркие. У вас, оставшихся в живых, после войны
жизнь будет такая же яркая, как эти цветы, и счастливая. За
нее умереть не страшно". Когда читаешь эти огненные, жаркие
документы истории, сердце наполняется великой гордостью за
свой народ, за партию и Советскую власть, за свое Отечество.
Чем измерить величие и красоту духа, высокое благородство и
непреклонную веру, священную любовь к добру и ненависть ко
злу?! Вот он, русский, советский характер, над разгадкой
которого не одно десятилетие мудрствуют иноплеменные
философы, социологи и психологи. Он весь раскрыт в этих
глубоко человечных документах, которые не мешало бы не
просто прочитать, а внимательно изучить "ястребам" из
Пентагона и НАТО и иным претендентам на гегемонию и
мировое господство. В этих документах поражает ясность
мысли, душевная чистота, светлая и одновременно твердая
убежденность.
Генерал Макаров рассказал о подвиге Кузьмы Акулова на
Бородинском поле, о сыновьях ветеранов Великой
Отечественной, которые сейчас служат в Вооруженных Силах
Страны Советов, о происках империалистической военщины.
Во время перерыва в просторном фойе генерала
окружили заводские ребята - и те, кто уже отслужил в армии, и
те, кому еще предстояла эта служба. Были вопросы, горячие,
дружеские, сопровождаемые теплыми, взволнованными
взглядами, в которых Глеб читал полную солидарность и
братское расположение. И тогда ему на миг подумалось, что
среди этих ребят есть сыновья лейтенанта Тарасенко,
капитана Масловского и Леонида Андреевича Силина.
Впрочем, как верно сказал Глеб Трофимович, оглашенные им
письма были адресованы всем сыновьям и дочерям нашей
Отчизны, всей советской молодежи.
Домой они возвращались вместе, генерал Макаров и
курсант Остапов. Глеб Трофимович высказал беспокоящую его
мысль вслух: