Страница 157 из 216
представляли собой незаконченные наброски, иные ей самой
не нравились. Словом, все еще находилось в стадии работы,
творческого поиска. Тематически они разделялись на три
части. Первая посвящена историческому прошлому России, и в
частности древнему городу Подгорску, граждане которого
вписали в героическую летопись Отечества немало ярких
страниц. Вторая часть - ратному подвигу народа нашего в годы
Великой Отечественной. И третья часть - всемирному братству
народов. Теперь она строго, критически смотрела на эскизы и
пыталась как бы взглянуть на них глазами Олега: понравятся
ли они ему? Это было главное. Она боялась огорчить его. Он
строг, требователен, снисхождения от него не жди. Да она и не
хотела снисхождения. Речь идет не о каких-то сиюминутных
эстампах ширпотреба - это же на века.
Сознание того, что она творит на века, что это должно
остаться и тогда, когда уже не будет в живых и ее и Олега,
вызвало чувство ответственности и гордости, заставило
сосредоточиться и строже взглянуть на свой труд. Боязнь, что
эскизы не понравятся Олегу, бросала ее в состояние уныния и
страха. Нет, она не понесет эти эскизы завтра, они не готовы.
Предстоит еще большой труд, новые поиски. Она позвонит ему
утром, объяснит, и он поймет, он должен ее понять, он добрый,
он славный.
Поговорив с Валей по телефону, Олег тотчас же уснул:
сказывалась усталость, вызванная возбужденностью и
нервным напряжением. Когда Варя, разделавшись с посудой -
пришла в спальню, Олег уже видел первые сны. Снилось ему
совсем не то, что б он хотел, - снился ему Леонид Викторович
Брусничкин, сидящий на царском троне, в шапке Мономаха и в
парчовой одежде Годунова (перед этим Олег с Варей слушали
в Большом театре оперу Мусоргского, партию царя Бориса
великолепно исполнял Александр Огнивцев). Олег сначала
удивился, увидав Брусничкина в таком одеянии, спросил его:
"Что за клоунада? Цирк! Ты что, архитектуру забросил и в
театр перешел?" - но грозный царь - теперь он уже был похож
на Ивана Грозного - строго осадил его каким-то неестественно
визгливым, истеричным окриком: "Я государь! Ты что, ослеп,
не видишь? На мне шапка Мономаха!"
Олег присмотрелся - и действительно, та самая,
уникальная, знаменитая историческая реликвия, которую он
видел в Оружейной палате, торжественно покоилась сейчас на
голове Брусничкина. А все десять пальцев его рук сверкали
бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами. И на
каждом пальце по нескольку колец и перстней. "Да что ж это
такое, как могло случиться? Брусничкин - и вдруг на царском
троне?" - с досадой и негодованием подумал Олег.
Но ведь шапка Мономаха - это же историческая
реликвия, национальное достояние! И как он посмел,
Брусничкин, прикоснуться к ней, напялить на свою безголовую
башку! Ему вспомнилась смешная фраза, которую он слышал
на стройплощадке: бригадир, отчитывая нерадивого рабочего,
говорил: "Безголовая твоя башка". И вот теперь Брусничкин
напялил корону русских царей на свою безголовую башку.
Значит, он ее выкрал из Оружейной палаты, проник в Кремль и
выкрал. Надо позвать милицию, а то, чего доброго, уплывет
эта бесценная реликвия за рубеж, как многое уплывало.
Он проснулся, так и не позвонив в милицию. И уже долго
не мог уснуть. Нелепый сон и Брусничкин в шапке Мономаха в
тот же миг растаяли, хотя реальный Леонид Викторович в это
время без всяких сновидений храпел в соседней комнате и
храп его пронизывал тесовую перегородку и доносился до
слуха Олега. Подумалось: наверное, его храп и навеял этот
странный сон.
Олег вспомнил прошедший день, гостей, споры и Валю
Макарову. Ему вдруг показалось кощунством думать о Вале,
слушая ровное дыхание жены - Варя спала, подложив под
щеку ладонь, крепким сном, даже храп Брусничкина ее не
беспокоил. И Олег начал вспоминать предыдущий день, когда
они вдвоем с Варей в субботу, накануне дня его рождения,
решили отметить пятидесятилетие ужином в ресторане
"Будапешт". Они шли по улице Горького не спеша, просто
гуляли, вспоминая далекие годы юности. "Может, сходим на
концерт?" - предложила Варя. "Куда - вот вопрос", - ответил
Олег без особого энтузиазма. Но на всякий случай читали
афиши концертов. Вот метровые буквы зазывали на концерт
Иосифа Кобзона, красочный, со вкусом сделанный плакат
оповещал столицу о выступлении Елизаветы Авербах.
"Может, сходим?" - сказала Варя. "Зачем? - вяло
отозвался Олег.
Была еще афиша, скорее, объявление, оповещавшее о
выступлении в заводском клубе русского оркестра "Боян" под
управлением Анатолия Полетаева. "На этот бы я сходил, да
далеко добираться: клуб-то на окраине города", - сказал Олег.
"В клуб я не хочу, - отозвалась Варя и напомнила: - Мы же
решили в "Будапешт". После концерта не успеем: рестораны
до одиннадцати часов".
"Будапешт", расположенный в самом центре Москвы,
между Неглинкой и Петровкой, когда-то назывался "Аврора".
Просторный зал с мраморными колоннами, хорошая кухня,
какая-то слоя, особая атмосфера - все это когда-то, еще до
войны и в первые послевоенные годы, привлекало Олега и
Варю.
На этот раз свободных столиков не оказалось, и они сели
за стол, за которым сидели двое уже немолодых мужчин, как
потом выяснилось, приезжих, проживающих здесь же, в
гостинице "Будапешт". Они спустились поужинать. На эстраде
оглушительно играл джаз, и чернобородый откормленный
юнец, похожий на библейского апостола, гнусаво шептал в
микрофон стихи Есенина на невообразимый мотив.
- Жаль, что Есенин не слышит, как над ним измываются
благодарные потомки! - явно негодуя, сказал
командированный.
- А может, напротив, хорошо, что не слышит? -
поддержал реплику Олег. - А то перестал бы писать стихи или
вторично ушел бы в мир иной от такого зрелища.
Потом начались танцы уже под какой-то бешеный рев
джаза. Выходили пары, молодые и пожилые, с осоловелыми
глазами, раскрасневшимися лицами. Одни томно прижимались
друг к другу, точно хотели навеки слиться воедино, другие,
напротив, отойдя друг от друга и извиваясь корпусом,
выделывали умопомрачительные па. Особенно запомнилась
одна тощая, плоскогрудая, жилистая девица. В ней столько
было нерастраченной энергии, азарта и огня, что казалось, в
какой-то критический миг ее тело не выдержит такого бешеного
темпа - разлетится на части.
Она высоко, до уровня плеч, подбрасывала тонкие
смуглые ноги, выкидывала в стороны руки-плети, с такой силой
отбрасывала голову, что казалось, та вот-вот оторвется.
- Во дает, во выкаблучивается! - с убийственным смехом
говорил один из командированных. И добавил: - Как в кино,
когда времена нэпа показывают.
Варя глядела на эти танцы негодующими глазами, и Олег,
чувствуя отвращение к этой, как он выразился, мерзости,
быстро рассчитался с официантом.
На улицу вышли с чувством горечи и досады. И тогда в
них пробудились воспоминания, как осенью сорок первого,
перед уходом Олега на фронт, они с Варей в Колонном зале
Дома Союзов слушали симфонический концерт. Дирижировал
тогда выдающийся музыкант Николай Семенович Голованов. И
пожалели, что пошли в ресторан, - лучше бы в Колонный зал
на концерт. Олег посмотрел на часы и сказал: "А мы еще
успеем. Пошли". Они успели. В кассе были билеты, играл
Большой симфонический оркестр. За дирижерским пультом