Страница 138 из 216
пришлось взглянуть, на деревенское пепелище: все было
окутано туманом. Шли вслепую, доверясь компасу, шли на
восток, к морю. Вскоре выбрались на тропу, которая тянулась
меж невысоких кустов, и тоже на восток. Это радовало: легче
стало идти. Как и прежде, Виктор - впереди, за ним - Куни.
Неожиданно влажная скользкая тропа выбежала на
открытое место. Справа, за редкими кустами и одинокими
пальмами, в тающем тумане купались огороды, огражденные
бамбуком, а дальше, за огородами, затянутые сизой дымкой,
простирались золотисто-зеленые квадраты рисовых полей.
Они тянулись до самого горизонта, где в белесый полог неба
вонзались острые пики сиреневых гор.
Виктор замедлил шаг и остановился. За бамбуковой
оградой шевелились кусты. Куни подошел вплотную и тоже
устремил свой прищуренный воровской взгляд в сторону
ограды. И вдруг он прошипел удивленно:
- Да это же никак буйволы? Клянусь моим шефом - это
буйволы, замаскированные ветками.
Да, в самом деле - буйволы, теперь и Виктор понял:
шевелящиеся кусты - это просто ветки, ловко привязанные к
буйволам. Значит, где-то рядом должны быть люди. Двигаться
по тропе, открытой местностью, было рискованно. С левой
стороны кустарник переходил в лес. Выходит, опять
продираться сквозь заросли джунглей. А что поделаешь?
Иного пути нет.
Они свернули с тропы налево и, пригибаясь среди
невысокого кустарника, вдоль изгороди быстро-быстро начали
пробиваться в северном направлении, к лесу. Минут через пять
они вышли на круглую зеленую поляну, заросшую
виноградником. Тяжелые янтарные гроздья радовали глаз и
зазывно манили в это райское лоно, приглашали утолить
жажду и подкрепиться на дорогу. Обменявшись согласными
взглядами и не говоря ни слова, оба летчика шагнули в
виноградник, и тут их взгляды столкнулись с удивленными
неожиданной встречей взглядами вьетнамцев: пожилой, с
изможденным, морщинистым лицом, седой женщины и
черноголового мальчонки лет десяти. В широко раскрытых
глазенках парнишки, как заметил Виктор, не было испуга, а
лишь удивление и любопытство. Зато жестокий, холодный
взгляд женщины откровенно выражал ненависть и страх.
Вьетнамцы сразу догадались, что перед ними их враги,
американцы.
С минуту все четверо стояли в немом оцепенении, от
неожиданности не зная, как поступить дальше. Вдруг мальчик
что-то крикнул и в тот же миг юркнул в пучину виноградника, а
морщинистое лицо женщины изобразило ужас, причину
которого Виктор сразу не понял. Сзади раздался выстрел.
Женщина всплеснула руками и, шатнувшись на виноградную
лозу, медленно сползла на землю. Виктор быстро оглянулся на
выстрел. Куни целился в виноградник, сделав еще два
выстрела. Виктор понял, что эти два последних выстрела
предназначались мальчишке. Он схватил штурмана за руку,
державшую пистолет, и выдавил из себя только одно слово:
- Зверь...
В ответ Куни довольно миролюбиво сказал:
- Дурак, - и, бросив на ходу: - Надо смываться, - побежал
в сторону леса. Виктор последовал за ним. Он с трудом
поспевал за юрким, выносливым Куни, и мысли его почему-то
одолевал только один вопрос: жив ли тот мальчишка или его
настигли пули этого зверя? Да, да, зверя - иного слова для
Куни Виктор не находил. Он не понимал, зачем Куни убил
старуху и стрелял в паренька. Он же запретил ему вообще
пользоваться оружием.
А Куни шустро бежал впереди с обнаженным пистолетом,
ловко лавируя среди кустарника. Виктор вспомнил его лицо и
глаза, когда штурман стрелял в виноградник. Это были глаза
опьяненного безумца, жаждущего крови, - хищные и
безжалостные.
Куни тоже волновал тот же, что и Виктора, вопрос: жив ли
мальчишка? Но волновал по другой причине. Виктор желал
положительного ответа на этот вопрос, Куни - совсем наоборот.
Для того он и стрелял. Он боялся, что и старуха и мальчишка
сообщат партизанам о двух американцах, и тогда наверняка
будет погоня, от которой им едва ли удастся уйти.
Они бежали, не сверяя направление со стрелкой
компаса, старались затеряться в пучине джунглей. Им
хотелось стать иголкой, попавшей в стог сена. Теперь, после
того жуткого, жестокого, только что ими содеянного, они не
могли рассчитывать на снисхождение, и плен уже не казался
Виктору наименьшим злом. И что с того, что стрелял не он, а
Куни, - расплачиваться придется обоим в равной мере.
Виктор боялся смерти, а еще больше - мучительной,
которую, как он считал, они заслужили за только что
совершенное бессмысленное, зверское убийство. И потому
бежал сколько было сил, поддаваясь животному инстинкту
самосохранения, гонимый страхом перед смертельной
опасностью. Он старался не отстать от юркого, проворного
Куни, которого в душе уже люто ненавидел. Мысли в его
разгоряченном мозгу скакали так же стремительно, как и ноги.
"Зверь, зверь, зверь", - выстукивало сердце надрывно и
сердито. Как вдруг произошло что-то невероятное, совершенно
неожиданное и в первые минуты непонятное: содрогнулась
земля, страшным грохотом вскрикнули скалистые горы и леса,
словно небо обрушило на землю все ужасы ада. Все
смешалось в грохоте, гуле и треске, освещенное резким
отблеском зловещей вспышки. Виктор упал лицом в топкий,
влажный грунт, ничего не соображая. Но, падая, он видел, что
упал одновременно с ним и бегущий впереди Куни. Падали
красивые ветвистые пальмы, трещал бамбук, а небо раздирал
в клочья громоподобный, но с каким-то металлическим ревом
гул. "Вот он, судный день", - мелькнуло в голове. Он много
читал о приближающейся мировой катастрофе, смотрел
фантастические кинофильмы и телепередачи о предстоящей
гибели планеты Земля и теперь решил, что роковой час
настал. Но мысль эта промелькнула, как искра, и погасла. На
смену ей пришла здравая, реальная догадка: они попали под
бомбежку своих же, американских, самолетов, - но от такой
догадки не было утешительнее. Вокруг творился какой-то
кошмар. К взрывам и грохоту примешался огонь и смрад. Он
понял: после ракетного обстрела сброшен напалм. Когда-то он
сам сбрасывал с неба на землю многие тонны смертоносного
металла и огонь напалма, но сам смутно представлял, что
творилось там, внизу. В сущности, он даже запаха напалма до
этой минуты не нюхал. И вот довелось... Джунгли наполнились
гарью и дымом. Впереди, там, где находился Куни, горели
верхушки деревьев, окропленные напалмом, и огненные капли
падали сверху на землю, в заросли, из которых выскочил
смертельно перепуганный Куни и бежал к Виктору. Комбинезон
его в одном месте дымился: несколько брызг напалма попали
на него. Вид у Куни был безумный, маленькие глазки часто
моргали, руки дрожали, голос срывался.
- Спаси меня, я горю! - заикаясь и проглатывая слоги,
говорил он.
Виктору довольно легко удалось затушить горящий
комбинезон, но Куни все же получил легкие ожоги. Он ругался
теперь уже по адресу своих же.
- Что они там, рехнулись, черт возьми! Куда бросают,
зачем? Объекты? Какие тут объекты!..
Виктор мысленно отвечал ему: "Вот так же и мы бросали
- вчера, позавчера". И, вспомнив старуху и мальчика, сказал:
- А ты зверь, Куни, я не знал, что ты такой страшный тип.
Куни сделал недоуменные глаза, взгляд его говорил: мол,
не понимаю, о чем ты.
- Зачем стрелял? - сердито сказал Виктор.
- Они коммунисты.
- Что они тебе сделали?
- А-а, кровь заговорила! Ты красный, я знаю, в тебе
русская кровь!
- Я американец. А ты, Куни, ничтожная сволочь. Вот кто