Страница 11 из 81
Андзев со страхом подумал: «Берет моих сыновей заложниками. До чего
же он хитер и жесток. Прощай теперь корона...»
Море билось волнами о берег, и луна качалась на них.
Бушует, родимое... Где ты, Нуар? Не свет ли белых твоих грудей
лучится в пенящемся море?
Оставайся с миром, море Наири! Оставайся с миром, Нуар...
* * *
Мари-Луйс приказала нерикцам закрыть храм Шанта и впредь поклоняться
только Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.
Это показалось опасным властителю Нерика, но он ничего не сказал,
только смиренно опустил голову. Царица недобро посмотрела на его крепко
сжатые губы.
— Ты не согласен с моим решением? — спросила она.
— Да как сказать... Шант злонравен и мстителен, божественная. К тому
же он почитаем хеттами...
Царица жестким и даже грозным голосом сказала:
— Знай, если пренебрежешь моей волей поклоняться только
Мажан-Арамазду, славе армянской нации, ее покровителю и благодетелю,
вселяющему мужество в наших людей, и его и мой гнев будут безмерны. Всяк,
кто не исполнит моего повеления, сгинет вовсе!
Властитель Нерика, который ненавидел хеттов, причинявших ему немало
ущерба, снова склонился в почтительном поклоне.
— Да будь благословенна твоими богами, царица наша! Тобою жива моя
земля! Твоими устами да глаголет благорасположенная к нам богиня
Эпит-Анаит! Воля твоя священна и будет исполнена! — И он облобызал ей
ноги.
— Не забывайте воздавать должное Мажан-Арамазду! — сказала
Мари-Луйс — И помните, если хоть чуть поколеблется величие и слава его
храма, быть беде: перестанет тогда плодоносить земля, недетородны будут
ваши женщины. Чего вы трусите перед Шантом, перед этим получужим богом? И
в заблуждении-то, и в обмане вы пребываете именно из-за вашей
приверженности ему. Итак, обратитесь отныне в почитании к богу
Мажан-Арамазду. Только к нему.
Властитель и его люди повернулись туда, где высился каменный идол в
образе Мажан-Арамазда. Все разом воскликнули:
— Прости, прости, Мажан-Арамазд, бог наш, спаситель! Даруй нам
отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя
забыть наши прежние греховные думы и деяния!..
Было решено все священные обряды отправлять только в храме
Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в
его честь.
Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога
Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней
в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.
В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то
разбила вдребезги подарок египетской царицы — зеркало в серебряной оправе.
В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же,
египетской царицы, дар, присланный ранее.
— Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..
Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в
помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя
рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.
Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.
— Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..
Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.
— Только один бог, царица!..
Его спокойствие, показавшееся ей признаком крайней холодности, ужасно
задело самолюбие Мари-Луйс.
— И ты!.. Слышишь, и ты!.. Знай, то, что не принадлежит мне, должно
быть уничтожено!..
Таги-Усак опустился перед ней на колени.
— Знаю, божественная царица! Знаю и одобряю и мысли твои, и деяния.
Знаю!..
Царица встала, подлила в светильники масла. Таги-Усак заметил, что
руки у нее дрожат, значит, буря еще не миновала. Разгоревшееся масло
обдавало брызгами все вокруг, но Мари-Луйс ничего не видела. Не видела и
того, что платье ее тоже забрызгано жиром. Когда огонь в светильниках
разгорелся, царица кликнула Арбок Перча. Он вошел тотчас. Вид у него был
несколько странный, весь какой-то растерзанный, одежда в винных пятнах...
Царица показала на Таги-Усака и спросила:
— Тебе знаком этот человек?
— Да, — низко кланяясь своей повелительнице, ответил Арбок Перч. —
Знаком. Это астролог двора и твой управитель...
Прятавшаяся за шторой мамка затаила дыхание: неужто царица велит
обезглавить Таги-Усака?!
Таги-Усак стоял спокойный, как жертвенный бычок перед закланием.
Арбок Перч вытянул наполовину меч из ножен. Царица была необычно бледной.
— Знай, Арбок Перч, — грозно произнесла она. — Я позвала тебя
сказать, что запрещаю поклонение богу Шанту и отправление каких бы то ни
было обрядов в его храме! Следи за хеттскими жрецами. И если потребуется,
пусти в ход свой меч, испытай его острие на их шеях.
Мамка облегченно вздохнула. Таги-Усак пожалел, что царица не
обезглавила его: избавился бы наконец от вечной муки...
— Худо тебе придется, Арбок Перч, — сказала Мари-Луйс, — если будешь
думать не головой.
Арбок Перч пал к ее ногам. Затем по велению царицы поднялся и быстро
вышел вон. В зале остались один на один царица и Таги-Усак. В светильниках
потрескивало масло.
— Готовься к ночному пированью, Таги-Усак! — сказала царица. Голос ее
теперь был преисполнен ласки.
Пили много. Царица то и дело обхватывала ладонями помутневшую и
словно бы вконец опустошенную свою голову. В какой-то миг вдруг увидела в
зеркале свой блуждающий взгляд и воскликнула:
— Ты несправедлива, богиня Эпит-Анаит. Разве нельзя уберечь меня от
вспышек гнева?.. Наверно, нельзя. И ты, наверно, тоже пьянеешь от вина?..
При армянском царском дворе и в домах наших родоначальников женщина,
которая не пьет вина, не участвует в мужских пирушках, не пользуется
уважением... Это установлено тобою, Эпит-Анаит. Вон жена и дочери
военачальника Нерика тоже пьют...
Кутили долго. Было уже далеко за полночь, когда Мари-Луйс отпустила
музыкантов. Налив полный кубок, она своей рукой поднесла его Таги-Усаку:
— Пей и вспомни нашу священную землю, наш Сисакан! Там некогда
жила-была дикая серна, околдованная песнью леса. Сейчас эта серна в
заточении. Кончилась ее вольная жизнь. Она тоскует о своих предках, о
друге и мечтает о той невозвратной, такой милой сердцу дикости...
— А о чем мечтает моя венценосная госпожа, которая, вот она, с ликом
серны сидит передо мной! — нежно глядя на Мари-Луйс, спросил Таги-Усак.
— О вине с дурманом, чтоб забыться и чтоб все сгинуло! Хочу, чтобы
душа моя и тело обрели согласие, не желаю я жить в угасании, вспоминая
только минувшие радости.
Таги-Усак понимал, что причина ее душевного разлада отчасти в нем. И,
о боги, как он любит эту женщину, как стремится к ней!.. Когда они
встретились впервые?.. Вчерашней ночью или целую вечность тому назад,
когда был сотворен первый человек? Когда?
Рассвело. Уже не так искрилось золотистое вино.
— А теперь в путь! Отправимся навстречу солнцу.
Мари-Луйс взяла с собой только жену и дочерей властителя Нерика. И
они пошли по узким улочкам города. А на достаточно большом расстоянии за
царицей следовали хорошо вооруженные воины из ее охраны. Мари-Луйс многих
из них знала в лицо. Это были воины, дарованные ей отцом, когда она
уезжала из Сисакана в Куммаху. Уже на новом месте царица всех их
переженила, и теперь, куда бы они с ней ни выезжали, Мари-Луйс всегда
брала в свою свиту и их жен.
С отцовыми владениями соседствует земля Арцах, единокровная и
братская для сисаканцев.
Улицы Нерика были многолюдны. Горожане веселились в честь приезда