Страница 39 из 55
отрывок из знаменитого стихотворения: «Темницы рухнут — и свобода вас
примет радостно у входа...» И лег на боевой курс.
Он шел со своими вещичками по городу, иногда останавливаясь,
иногда перекладывая из руки в руку портфель и чемодан, и настороженно
прислушивался к себе. Душа не рыдала. Из всех осознанных желаний самым
стойким было — побыстрее добраться до места. Но он упорно не садился в
автобус.
Мария встретила его без лишних вопросов. Забегала, закрутилась,
стала доставать чистый комплект белья, хотя было еще вовсе не так поздно;
потащила в кухню ужинать. Анечка смущенно улыбалась и тоже ничего не
спрашивала. К дяде Коле она никогда и ничего, кроме глубокого уважения и
какой-то робкой любви, не испытывала.
В кухне Мария достала из шкафа бутыль с рябиновой настойкой, и
они выпили. После второй стопки Коля неожиданно опьянел. Опьянел
настолько, что снова сам себе удивился.
— Все, Машенька,— порывисто вздыхая, сказал он сестре.— Финита
ля комедия.
— Ну и правильно, ну и правильно,— зачастила Мария, не давая брату
слишком распе-реживаться,— ты и так уже на себя не похож, зеленый весь. В
конце концов, самое главное в жизни — здоровье.
— Вы, дядя Коля, насовсем ушли? — сильно покраснев, спросила
Анечка.
— Не твое дело! — строго глянула на нее мать.— Может, насовсем, а
может, проучит как следует — и... Иди-ка, моя милая, к себе! Ну-ка, живо!
Анечка не ушла. Коля, как сквозь пелену, посмотрел на родных своих
сестру и племянницу и попросился спать.
Он заснул как провалился. Словно умер на одну ночь. Назавтра все
происшедшее с ним вечером в понедельник воспринималось им как событие,
происшедшее по меньшей мере три дня назад.
5
Во вторник утром Коля пришел на работу раньше обычного: навыка
точно рассчитывать время на дорогу из нового своего дома еще не было.
Попив чаю и послушав, о чем говорят друзья-коллеги, он взял дефектоскоп и
ушел в цех «светить» сварные швы на рубашке охлаждения шестого реактора,
которым уже с неделю занималась служба механика. Он пробыл с механиками
почти до самого обеда: работал, смотрел, как работают другие, ходил в
курилку. И вернулся бы к ним после обеда, если бы шеф не остановил этот
произвол.
— Батаев, вы где были? — удивленно спросил Александр Андреевич
Колю, когда тот появился в лаборатории.
— Премию зарабатывал,— хмуро ответил Коля.— На шестом
реакторе швы светил.
— Как? — удивился Александр Андреевич.— Разве я записывал вам
эту работу в журнал заданий?
— Но вы же вчера говорили, что эта работа на нас висит?
— Верно. Но только после сдачи реактора службой механика...
— В таком случае, я не понял,— сказал Коля.
Александр Андреевич внимательно посмотрел на него и заметил, что
полдня потрачено им впустую: в любом случае эту работу придется делать
заново.
Коля пожал плечами и пошел обедать в буфет. Идти с Янкевичем в
столовую он отказался, сославшись на отсутствие достаточно выраженного
аппетита.
После обеда Виктор Семенович его не тревожил: он молча делал
свою работу, и единственное слово, которое Коля услышал от него за
несколько часов, было «покедова», сказанное в пять.
Путь к дому после работы Коля начал в том же направлении, что и
всегда. Но, не доходя метров двести до Алешкиного садика, он свернул в
переулок и вышел на параллельную улицу. И только там сел в автобус.
Марии еще не было. Анечка накрыла на стол и посидела с ним, пока
он ел.
Для добрых и хороших детей у Коли всегда было припасено два-три
участливых вопроса и столько же нехитрых шуток.
— Ну как, Анюта, жизнь протекает? — голосом усталого доброго дяди
осведомился он.
— Лучше всех,— бойко ответила Анечка и едва заметно покраснела.
— Мальчики-жиганчики не обижают? — улыбнулся Коля.
— Наши мальчики уже большие,— Анечка тоже улыбнулась и
поправила волосы.
Коля посмотрел на ее длинные пальцы с коротко обрезанными, но
ухоженными ногтями, на светлые, вьющиеся, как у Марии, волосы и вдруг
смутился. Племянница вовсе не была похожа на ребенка.
— Тебе, Анюта, годков-то сколько? — неуклюже спросил он.
— Ой, дядя Коля, вечно вы со своими шутками! Будто не знаете...
шестнадцать! Через три недели будет.
— Ага, шишнадцать. Ты прямо совсем уже молодая женщина.
— Ну дядя Коля! — Анечка опять очень мило покраснела и вдруг,
нагнувшись через стол к Коле, легонько ударила его ладошкой по лбу.
— И то верно, и то верно,— закивал головой Коля.
Анечка звонко рассмеялась и легким изящным жестом снова
поправила волосы.
Помолчали. Коля пил какао и посматривал на большого белого кота
Антошу, скромно примостившегося возле Анечкиных ног.
— Вы, дядя Коля, разводитесь? — без всякого выражения,
нейтральным каким-то тоном спросила вдруг Анечка.
— Кто, я?— глуповато переспросил Коля. И тут же бодро ответил: —
Угу.
— А почему? — племянница неуловимо быстрым движением
придвинулась к столу, и Коля невольно сравнил ее жадно блеснувшие глаза с
глазами кота Антоши.
Первым побуждением его было сказать какую-нибудь
глубокомысленную глупость, какими обычно обороняются от
любознательных детей, вроде — «потому что «потому» — окончание на «у».
Но от глупости он удержался. Он вздохнул, покатал в руках пустой стакан и
ответил, как мог, честно:
— Да понимаешь, Анюта, тут сам черт не разберет.
— А это вы так захотели? Или она?.. Или тетя Люда? — Анечка
быстро нагнулась к Антоше и взяла кота на руки.
— Много будешь знать — скоро состаришься,— не уберегся все же
Коля от пошловатого маневра.
—
Анечка вздохнула, потерла глаз, словно туда что-то попало, и занялась
котом. Она достала из кармана халата гребешок и принялась старательно
расчесывать Антоше загривок. Коля почувствовал себя неловко.
— Ты этому зверюге на пробор сделай,— посоветовал он.
— Ну и зря вы так...— Анечка еще ниже склонилась над Антошей.
— Что зря? — переспросил Коля.
— Ну развод этот... У нас и так вся родня какая-то чокнутая...
— Что-что? — Коле показалось, что он ослышался.
— Я говорю — чокнутая,— внятно повторила Анечка.— Этот папаша
мой... совсем уже запился, как бич какой-то... И бабушка была забитая, она же
деда как огня боялась, вы ведь помните, вы даже лучше меня знаете! А мама
тоже, совсем уже... Только работа да работа! Домой придет — и здесь снова
эти выкройки, эти вытачки с рюшечками, эти толстозадые клиентки...
мещанки несчастные! Никогда шить не буду! А куда маме столько денег? Она
вон на фабрике целых двести рублей получает!
Коля смотрел на макушку племянницы и не мог понять, что нужно
было делать: брать боцманский свисток и прекращать эту крамолу или
молчать сардиной и слушать. У него даже ладони вспотели.
— Я вами всегда любовалась, я никогда
не знала таких женщин, кроме тети Люды...
таких красивых и умных, как тетя Люда. Я
так всегда вас ждала! И вас, и тетю Люду, и
Алешку! Я, если хотите знать, тетю Люду лучше
вас знаю, я ее как... эта... как женщина чувствую, она не то что эти дуры
надутые! Не смейтесь, пожалуйста!
— А я и не смеюсь,— растерянно сказал Коля.
— Это вы, наверное, сами что-нибудь натворили, тетя Люда не какая-
нибудь там вертихвостка: полюбила — разлюбила. Вы поменьше маму
слушайте!
И Анечка исчезла. Был ребенок — и как ветром сдуло. Антоша успел
только коротко истерично мяукнуть.
Коля с полминуты посидел без движения, потом зачерпнул из
кастрюли полный стакан горячего какао и не спеша, мелкими глотками, стал