Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 12



– Ты пускал пузыри! – вспомнил Роман Григорьевич. – И я, каждый раз навещая тебя, не мог подойти к твоей кровати, оставался у двери.

– Почему?

– Прощался с тобой! Всегда думал, ты не доживешь до завтрашнего дня!

– Еще неизвестно, кто из нас откинется первым, – заметил Анатолий Сергеевич.

– Но? – вскинулся Роман Григорьевич.

– Да, да, стабильности пока нет!

– И?

– Надо воспользоваться отпущенным мне временем!

– Горы? – предположил Роман Григорьевич.

– Кавказ, – убежденно заявил Анатолий Сергеевич.

– Вера! – одновременно воскликнули оба друга.

– Конечно, я бы съездила, – немедленно отозвалась Вера, – жаль только, папа вырос и опять стал взрослым.

– Нет-нет, моя дорогая, – мягко возразил Анатолий Сергеевич, – на самом деле я сейчас всего лет на десять старше своего внука. Теперь мне почти сорок лет.

– Вот это, да! – воскликнула почти шестидесятилетняя Вера и с энтузиазмом принялась ухаживать за отцом, подкладывая ему новые кусочки жареной картошки.

Роман Григорьевич рассмеялся:

– А я по возрасту и внешнему виду, стало быть, глава вашей семьи!

– Мы не против! – заметил Анатолий Сергеевич, вскакивая и хватая Веру за руки.

Они оба заплясали по кухне, а Роман Григорьевич к ним присоединился.

13 (Последняя. Совсем коротенькая)

Изобретение эликсира молодости ввиду побочного эффекта совет российского научного центра признал недоработанным и отправил погрустневших молодых ученых трудиться над решением этой задачи!

Профессор Колесников посвятил жизнь дочери и другу. И сколько бы ему ни осталось, он как-то более не пугался, наблюдая двойной мир вокруг себя, наверное, привык. Единственное, что напрягало – это ожидание «старухи». Анатолий Сергеевич хорошо помнил предупреждение внука и ждал, каждый день ждал появления той самой черной фигуры, что унесла тучного старика, но пока суть, да дело, можно было встречать рассветы и провожать закаты так, словно наступил последний день его жизни…

Елена по прозванию «Птица»

Нападение

Завернув за угол, она прислонилась к стене. Пульс бешено скакал. Руки тряслись, колени подгибались, дыхание никак не восстанавливалось. Да, где же этот чертов маньяк? Она крепче сжала рукоятку ножа и приготовилась нанести удар. Время шло, часики тикали, никого.

Он меня подстерегает с другой стороны стены, поняла она, от этой мысли у нее застучало в висках. Не выдержав напряжения, она сорвалась с места и выскочила, чтобы узнать, где притаился преступник.

Прошла целая вечность, прежде чем до нее дошла картина увиденного. Словно в трансе подошла она к телу, валяющемуся у дороги, перевернула ногой, брезгуя и опасаясь прикасаться. Маньяк неподвижно уставился прямо перед собой. На рубашке у него расплывалось большое темное пятно.

– Ты мертвый, что ли? – отпрянула она.

Конечно, перед ней был мертвец. Но как? Она взглянула на нож, чистое короткое лезвие перочинного ножичка с набором открывашек и штопора для бутылок вина никак не могло нанести такого серьезного ранения.

Она настороженно прислушалась к темному парку, напряженно обдумывая ситуацию. Почувствовала нечто и бросилась бежать.

Захлопнув двери квартиры, перевела дыхание.

– Елена, ты что ли? – крикнула мать из родительской спальни.

Она подтвердила. Мать напомнила об ужине на плите.

Хвала небесам, что мать у нее устала после смены, она работала охранницей в супермаркете, а отец, сморенный очередной дозой вина, спал беспробудным сном выпивошки. Ей не хотелось сейчас объяснять родителям, почему она в таком состоянии. В зеркале отразилась ее бледная физиономия и совершенно безумные глаза.



Елена хмыкнула, осмотрев ножик еще раз, уже при ярком свете настольной лампы в своей комнате. Нож, как и следовало ожидать, был абсолютно чистый, она не ударяла маньяка, а только удирала от него! Все, что он успел, это проорать ей вдогонку всякие непристойности и угрозу догнать.

Елена Птицына – вот ее имя и фамилия. Девушка девятнадцати лет. Студентка-первокурсница филологического отделения педагогического университета с обыкновенной внешностью, веснушками на носу и неуемным желанием петь, смеяться, веселиться.

На кровати валялась шестиструнная гитара, верная подруга частых туристических поездок и шумных студенческих посиделок, где Елена Птицына мгновенно превращалась в певучую Птицу.

– Птица, спой! – слышалось тогда со всех сторон.

И она пела, большей частью песни Высоцкого, Визбора и Цоя, а друзья подпевали. Любила она и Розенбаума, и Талькова, а для души напевала песни Елены Камбуровой.

На улице пошел дождь. Птица подошла к окну, выглянула, капли молотили по подоконнику, срываясь вниз, в гулкую пустоту темного двора.

Странно, когда она пробегала, фонари светили, но теперь, ни одного огонька не было видно. Ее пятиэтажка, конечно же тоже погружена в темноту, дом населяли, в основном, представители старшего поколения, любители рано завалиться спать.

Птица сообразила, кинулась к настольной лампе, выключила и снова прильнула к окну. Но сколько, ни вглядывалась, так никого и не увидела.

Родители

– Да, если ты не дашь мне денег, пойду и зарежу, – бубнил отец с кухни, – дай денег, мать!

– Не дам! – гремела сковородками, мать.

– Вот из-за таких, как ты, может перевернуться мир с ног на голову и наступит конец.

– Кому наступит? – спрашивала сердито, мать.

– Мне! – уверенно говорил отец. – Потому как я вынужден буду убить!

Птица зажала уши ладонями, с ужасом глядя на стену, где с плаката на нее равнодушно смотрел солист заморской рок-группы.

– Я не убивала, – прошептала она, убежденная в своей правоте и выскользнула из-под одеяла.

Отец сидел на стуле, лицом к выходу. Окно за его спиной было чуть приоткрытым, струя осеннего воздуха холодила кожу. Никто не возражал. При повышенном давлении нужда в свежем воздухе у обоих родителей перешла в манию.

Птица вздрогнула, вспомнив события вчерашнего вечера. Ее мысли, наверное, слишком явно отразились на лице, потому что, мать спросила:

– Какого лешего ты ужин вчера не съела или заболела?

Пока Елена обдумывала ответ, отец возмущенно фыркнул:

– А я голодный, завтрака не могу дождаться, давай ее ужин мне!

– На! – швырнула мать ему сковородку с остатками жареной картошки и одной единственной котлеткой.

– Не густо! – сообщил отец, набрасываясь на пищу.

– Поговори мне еще! – пригрозила ему мать и повернулась к дочери. – Надеюсь, завтракать ты будешь?

Птица рассеянно кивнула и тут вспомнила о деньгах, что получила накануне за какой-никакой, но концерт, проведенный во дворце молодежи. Не посвященные в ее планы родители страшно обрадовались пухлой пачке денег, что протянула Елена матери.

– Не лапай! – хлопнула по руке отца, мать и воззрилась на дочь. – Откуда?

Птица коротко объяснила.

– И ты поёшь, как настоящая певица? – не поверил отец.

– Почти, – уклончиво заметила Птица.

Родители смотрели на нее во все глаза. Когда она, месяц назад принесла первую свою стипендию, мать долго вертела в руках тощую пачку сотенных, которые полагались учащимся университета в качестве моральной поддержки, о материальной, как всегда, в России, тем более для студентов, конечно и речи быть не могло.

– Пойду, что ли мешок сахара куплю, – неуверенно предположила тогда мать.

– Ага, – поддержал ее отец и добавил, – если хватит!

На сей раз, родители оживились, делая разные предположения, наконец, остановились на покупке зимней одежды и обуви для всех троих. Отец еще выпросил себе самую дешевую зимнюю удочку.

Оглядев кухню с замызганными обоями и потемневшей от времени, люстрой, решили сделать ремонт, и мать настояла на покупке дорогих виниловых обоев. Вспомнила, в каком магазине видела люстру в цветочек, и отец напомнил о замене линолеума. Родители, не откладывая в долгий ящик, с энтузиазмом взялись за дело.