Пьяная Россия. Том третий

– И как ты их терпишь, Васильич? – недоумевали работяги.

– Они все лето не будут появляться, – пообещал Васильич и взглянул на Шабашкина, – профессия?

– Маляр! – ответствовал Шабашкин, стаскивая кепку с головы.

– Пьешь? – строго сдвинув брови, наседал начальник.

– Как все! – развел руками Шабашкин.

– У нас в начале – дело, а после – гуляй смело! – погрозил начальник пальцем.

– Вот и я о том же! – высказался Шабашкин.

– Споемся! – улыбнулся ему начальник и повернулся к хмурому, но представительному мужику с пивным животиком. – Тарасыч, новенького к тебе в бригаду!

– С испытательным сроком? – уточнил Тарасыч, опасливо посматривая на новенького.

– Посмотрим, – уклончиво заметил начальник, – если на испытательный, то неделя, не больше, нам русские работники крайне нужны, а стало быть, какое к черту испытание? Зарплату обещаю в полной мере, понял, Шабашкин?

Повернулся он к маляру, тот в знак согласия, кивнул.

Бригаде Тарасыча выпал жребий по ремонту и обустройству женского монастыря, находящегося в области, у черта на рогах. Монастырь обещал строителям на время ремонта – крышу над головой и четырехразовое питание.

Погрузившись с сумками инструментов и пожитками в рейсовый автобус, товарищи Шабашкина, приуныли:

– Отстроим как можно быстрее и шабаш! – пообещал Тарасыч.

– Не получится, монахини будут ко всякой мелочи цепляться! – проныл худющий, но жилистый детина.

Шабашкин пригляделся, детине должно быть уже за тридцатник перевалило, ранние морщинки проложили глубокие борозды, перечеркнув высокий лоб и потоптавшись гусиными лапками возле глаз.

– Не ной, Сашок, – обратился к нему, Тарасыч, – монашки хитрые, а мы похитрее будем!

– Лишь бы платили, – кивнул задумчивый, богатырского телосложения, дядька по фамилии Угодников.

– Тебе заплатят, – заржали строители и запели, специально фальшиво, – Николай Угодников до святых угоден!

– А, ну! – шутливо замахнулся на них, Угодников.

– Это что, – прервал товарищей, розовощекий толстяк, – пища у монашек пресная!

– Я сало взял! – взвился тут Сашок.

– А я тушенку прихватил! – потряс рюкзаком, Тарасыч.

– Не дадут полакомиться, – со знанием дела, продолжал толстяк.

– Ты вроде тертый калач, уже один монастырь отстроил? – вспомнил Тарасыч.

– Расскажи, Ленчик! – заныл Сашок в своей манере.

– А чего рассказывать, – нахмурился Ленчик, – встретят, молиться заставят и повсюду станут следить!

– Так уж и следить? – не поверил Сашок.

– Хуже шпиков, – авторитетно заявил Ленчик и достал из сумки палку колбасы, – надо бы мясные припасы сейчас уничтожить.

– А после голодовать? – с тоской в голосе, прохныкал Сашок.

– Да и пес с ним, с желудком, – решил Тарасыч, выуживая из рюкзака банку тушенки, крикнул Шабашкину, усевшемуся немного в стороне от бригады, на отдельное место, – эй, новенький, придвигайся к нам, наедаться впрок будем!

– А зовут-то тебя как? – двигая челюстями, пожирая сало, спросил Николай Угодников.

– Ростиславом родители нарекли, – робко ответил Шабашкин, между тем, пересаживаясь к товарищам.

– Час от часу не легче, – перекрестился Угодников.

Мужики рассмеялись.

– Будем тебя по фамилии кликать, – деловито решил Тарасыч и отправил в рот внушительный ломоть копченой колбасы.

Знакомство

– Молитвами святых отец наших, – твердил Шабашкин себе под нос, стараясь запомнить чудные слова.

– Это у них навроде пароля, – говорил Угодников, засовывая рюкзак с вещами под кровать.

– А то не пустят? – хихикал Сашок.

– Истинно, так, – прогудел от двери, мужской бас.

Строители, разом, посмотрели. Перед ними стоял среднего возраста, еще не старый, облаченный в черную рясу, мужик с чисто выбритыми щеками.

– Я думал – это женский монастырь, – удивленно заметил Сашок.

– Монахини церковную службу вести не могут, – не согласился с ним, Угодников и пошел к иеромонаху со сложенными ковшиком, для благословения, руками.

– Настоятельница может заходить в алтарь, – произнес тут монах и широко перекрестил Николая Угодникова.

– А как к вам обращаться? – усаживаясь на свою кровать так, что пружины заскрипели, спросил Тарасыч.

– Отец Афанасий, – строго ответил иеромонах и продолжил, – есть в монастыре еще люди мужеского рода – отец Павел и отец Петр.

Строители молчали, слушали. Отец Афанасий потер нос:

– Настоятельницу зовут матушкой Леонидой.

– Зачем же мужским именем? – встрял тут, Шабашкин.

На него посмотрели, но ничего не сказали.

– Дьяволы путаются, – пояснил отец Афанасий и, видя всеобщее замешательство, сказал, – конечно, следуя логике, нам с отцами тоже надобно перекреститься в женские имена, но мы дьяволов не боимся!

– А монахини, стало быть, бояться? – уточнил Ленчик, он занял кровать у окна.

– Бояться, – подтвердил отец Афанасий, – страшатся не без основания, дьяволы хитры и коварны.

– С нами крестная сила, – насмешливо рассмеялся Сашок.

– Зря смеетесь! – заметил отец Афанасий. – У нас тут не богадельня, а монастырь и мы – служители Христовы, всегда на передовых.

– Но нам-то это зачем? – осмелился возразить Шабашкин.

На него опять посмотрели, но ничего не сказали.

– Вы приехали к нам, на помощь, – заметил отец Афанасий, – и рассматривать вас дьяволы будут именно, как наших помощников, а наипаче помощников Христа. На вас нападут, всенепременно нападут!

Пообещал он, снова потирая нос.

– Отобьемся! – уверенно рассмеялся Сашок. – У нас и инструменты есть, строительные пистолеты!

Иеромонах посмотрел на него, но ничего не сказал. Но Шабашкин наморщив лоб, в раздумье глядел на монаха, самому себе не веря, дважды монах потер кончик носа, демонстрируя невербальным движением, что говорит ложь…

В комнату заглянул маленький монашек с седой головой, маленькой белой бороденкой и ясными глазами, в которых играла смешинка.

– Братья мои, сестры трапезничать приглашают! – сообщил строителям монашек.

– Это отец Павел! – представил его монах Афанасий.

Гурьбой строители прошли в трапезную, где в широкой, просторной комнате выкрашенной бирюзовой краской, стояло два длинных деревянных стола накрытых белыми тканевыми скатертями.

Монашки уже обедали, на вошедших даже не взглянули. Усевшись за отдельный стол и получив от прислуживавшей им молодой послушницы по тарелке овощного супа, строители, молча, принялись поглощать пищу. Молча, потому что молодой монашек, по всему видать, отец Петр, стоя за своеобразной трибуной, установленной в углу трапезной, громко и размеренно читал жития святых. Шабашкин усмехнулся, конечно, он не застал уроков политинформации, в школе учился уже после развала Союза, но по рассказам родителей, хорошо представлял себе, как происходило навязывание информации, когда хочешь, не хочешь, но будешь слушать, что читает училка, шелестя газетами «Правда» или «Известия».

Послушница переменила блюда, поставила перед мужиками тарелки с картофельным пюре и морковными котлетами. На третье с поклоном подала пироги с капустой и каждому налила по большому бокалу вишневого компота.

Строители искоса наблюдали за соседним столиком. Во главе стола сидела высокая, невероятно красивая женщина, в белой рясе, из-под белого плата виднелась русая коса, спускавшаяся по высокой груди, как говорится, до пояса. На вид лет тридцати, она, тем не менее, строго, начальственно поглядывала на иных монашек, явно старших ее по возрасту и покрикивала на молоденьких послушниц, итак ведущих себя скромно.

– Кто это? – перегнулся к отцу Афанасию, Шабашкин, кивая на женщину.

– Мать – настоятельница! – невозмутимо ответил иеромонах.

Строители переглянулись, читая во взглядах, друг друга удивление, всем представлялась главой монастыря, по крайней мере, старуха.

Мать Леонида, закончив трапезничать, встала, присутствующие, как по команде, вскочили в ответ. Строители остались сидеть, сжигаемые сердитыми взглядами монахов.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.