Страница 35 из 233
были зачитаны, с завтрашнего дня пошли в школу. А которые отцы не отправят
детей, то пусть добра не ждут. И за это прошу всех поднять руки.
Он следил взглядом, который не давал надежды на пощаду, - руки
куреневцев поднимались нелегко, но все же поднимались. Только после этого
голосования дошла до него весть, что Апейка в хате, и он пригласил
юровичского гостя к столу.
- А теперь, граждане деревни Курени, - невольно поглядывая на
председателя волостного исполкома, заметно мягче заговорил Дубодел, -
перейдем ко второму вопросу - о том, какое у нас на сегодняшний день
международное положение, и - про налоги... Положение наше на сегодняшний
день " крепляется. Рабочие, все городские люди прочнее укрепляют смычку с
деревней, а крестьяне по всей стране охотно платят налоги и выполняют все
другие обязательства. Опять же - наши враги скрежещут зубами, но боятся
сунуться к нам, потому что помнят гражданскую войну. Одно только плохо на
сегодняшний день, что наш народ - братья наши и сестры, которых отделили
от нас границей паны, страдают под гнетом и терпят от этих панов пятый год
всякие издевательства...
Василь только приготовился слушать речь о самом важном, о налоге,
который из всех дел на собрании лишь и беспокоил парня, как вдруг не
увидел, а почувствовал - вошла Ганна. Весь вечер, на что бы ни смотрел, о
чем бы йи думал, он ждал ее и потому заметил сразу, как только девушка
появилась в дверях, вслед за Хадоськой.
Что-то горячее, как пар, обдало Василя. С этого момента он почти ничего
не слышал, никого, кроме нее, не видел. Ни Дубодела, ни Апейки, никого
другого будто и не было теперь в хате. Но в то время как он, сам того не
желая, вопреки всему, о чем говорил разум, как завороженный, следил за
каждым ее движением, она, хоть и не могла не знать, что он здесь, даже
глазом не кинула в его сторону. Не то что без внимания, - без тени
любопытства к Василю, с горделивым видом протиснулась она в толпе возле
него, добралась до кровати и села рядом с Хадоськой. Что-то сказала
Хадоське, лукаво улыбнулась, стала с усмешечкой поглядывать на Дубодела,
слушать.
До Василя как сквозь воду дошла фамилия матери, прочитанная Дубоделом,
- за ними числилось семь рублей тридцать две копейки недоимки...
Дубодела все время перебивали, переспрашивали, - удивлялись, объясняли,
а потом, когда он наконец добрался до конца списка, окружили, зашумели,
перебивая один другого.
Теперь часто обращались и к Апейке. Он слушал, просматривал квитанции,
спрашивал то у Грибка, то у Дубодела, что-то отвечал, записывал. К столу
протискивались и женщины, не только такие, как вдова Сорока, одинокая
хозяйка, но и такие, мужья которых стояли возле Апейки или Дубодела:
продирались, будто ждали, что их позовут на помощь. Парни почти все стояли
у дверей или в сенях, - оттуда порой слышался девичий писк и смех. Василь
остался там, где сидел; попробовал подойти к столу, но пробиться туда
оказалось невозможно, и он~ вернулся на прежнее место. В другое время он,
наверное, не отступил бы так просто, хотя бы потому, чтобы поддержать свое
мужское достоинство, но теперь было не до этого.
С той же одержимостью, в которой все тревоги и надежды были связаны с
Ганной, он стал раз за разом поглядывать туда, где о чем-то говорила с
Хадоськой эта гордячка. В какой-то момент их взгляды встретились, но она
сразу же отвела глаза...
Табачный дым висел так густо, что лампа начала мигать, когда Грибок
объявил, что от волости про греблю скажет товарищ Апейка. Но Апейка и
слова не успел промолвить, как Хоня крикнул:
- Гребля греблей, пусть бы сказал кто-нибудь, что с Маслаком?
- Все говорят, грец его, а толком никто не знает...
- А что говорят? - подхватил Апейка.
- Ну, вроде его... разбили .. - неуверенно ответил Игнат.
- Поколотили... - намеренно спокойно подтвердил Апейка. - Крепко
поколотили. Троих уложили, а пятерых живьем взяли, арестовали... Я потому
и запоздал сегодня - на допросе был...
Василь затаил дыхание: вот так новость! Он слышал это впервые, слухи
как-то прошли мимо него, и новость поразила парня необычайно. И как она
могла не поразить, если Василь столько перестрадал из-за этой погани с
обрезами, если она, можно сказать, свет ему затмила! Допрыгались, значит,
гады!
Получили свое! Но потом его охватило тревожное любопытство: а может,
они и о Куренях, о нем что-либо говорили?
- Мы, правда, настигли не всю банду. Нескольким повезло пока - в другом
месте были...
- А с Маслаком что? - снова крикнул Хоня.
- Маслака убили, - ответил Апейка.
В хате сразу довольно загомонили. Хоня перебил гомон:
- А тех, что ускользнули, много?
- Человек семь еще. Но и их очередь настанет скоро.
И им недолго бегать на воле.
- Давно надо было! - упрекнул Хоня.
- Надо было. - Апейка помолчал немного. - Со всеми скоро покончим. Нам
нужно жить. И думать о том, чтобы жить лучше... Как весна, или осень, или
мокрое лето - до ваших Куреней ни дойти, ни доехать. Из Куреней также -
никуда. Свет кончается на болоте. Свету не видно. Правду я говорю?
- Истинную правду, так сказать! - подтвердил Рудой Андрей.
Большинство людей молчало, ждали, что будет дальше.
Апейка пошел в наступление:
- Правду. Сам не рткуда-нибудь, а из такого же болота... Соли или
спичек надо - так лезь, гребись по топи, пока до кооперации не
доползешь!.. Материи достать - тоже гребись, если не запасся зимой или
летом... Или вот тут про школу говорили. Конечно, какая ж тут школа детям,
если целыми месяцами ни проехать, ни пройти! Да и кто, жалея своего
ребенка, пустит его, может быть, на погибель... - Апейка услышал
одобрительный шум: дошли его слова до людей.
Заговорил горячей: - Это не наша вина, а наша беда, что судьба
забросила нас на болото. Что топь оторвала нас от других деревень, от
городов, от всего мира. Мы живем как звери. Но и звери ходят из лесу в
лес. А человек - не зверь, человек не может жить без людей. Человеку нужен
весь мир.
И потому нам надо бороться с бедой нашей! Надо прорвать болотное
окружение, связаться с другими деревнями! Надо, чтобы в любое время, днем
и ночью, весной и осенью, можно было идти и ехать куда хочешь: в магазин,
в школу, к родне!
Одним словом, надо, чтоб человек жил, как человек, а не как зверь!..
Вот почему наше правительство объявило войну бездорожью и призывает вас
вступить в нее. - Апейка окинул взглядом несколько лиц, как бы ожидая
одобрения, желая увидеть добровольцев для этой мирной войны, но куреневцы
лишь отводили глаза. Хотя и знал, что это значило, закончил уверенно, с
надеждой: - Я предлагаю между Куренями и Олешниками построить греблю!
С минуту было тихо. Потом Сорока поинтересовалась:
- А кто ее будет строить?
- Кто?! Сами!
- Эге! Легко сказать, да - далеко шагать!
По хате пронесся гул:
- Тут и без того куда ни кинь - клин!.. Этого только и не хватало!..
- И без того как вьюн крутишься!
- Не имела, грец его, баба хлопот!..
- Столько силы угробить! Надорваться! Коней замучить!
- Мороз сам сделает греблю!
- Вроде тока утрамбует! Хоть молоти!
- Пусть тот берется за нее, кому нужно! Не мужичья это забота!
- Власти надо, пусть и строит!
- Жили, тем часом, и так!.. И ничего!
- Отцы и деды век свековали! И мы - не хуже!
- Не пропадем!
Недаром отложил Апейка все свои дела в волисполкоме, забрался в эту
глухомань: выросший среди таких же, как эти, людей, заранее знал, как они