Страница 30 из 233
отшлифованное цевье, удивляясь легкости его, ударил раз, другой, взмахивал
цепом и бил, бил без конца. Одно было плохо: темновато в гумне,
приходилось бить наугад. Хочешь не хочешь, а надо было снова вешать цеп на
соху. К тому же вспомнилось, что под поветью лежит нерасколотый пень:
матери, видно, нечем растопить печь...
Он не выдержал, еще немного помахал цепом, как кнутом, просто так, для
забавы. Снова вышел на белую тропку, чувствуя неуемную силу в теле,
повеселевший. Под поветью яростно набросился с топором на смолистый пень,
бил по пню и пнем по колоде так, что даже в жар бросило. Кинул свитку на
сани, колол в одной рубашке, разламывал пень до тех пор, пока не остались
от него кривули да щепки.
Вскоре он уже шел с деревянной бадьей к колодцу, находившемуся на
границе его и дядьки Даметика усадеб. Надо было напоить коня. Бадью на
крючок очепа Василь не повесил, а кинул, крючок не стал закреплять - и так
не сорвется, не потонет. Во всем, что ни делал теперь, Василь будто хотел
показать свою ловкость, хватку.
Вытягивая бадью из колодца, откуда знакомо пахло мохом, трухлявым,
мокрым деревом и водой, он услышал, что от соседнего двора кто-то
подходит, и оглянулся. Это был не Даметик, шел плечистый молодой человек,
рябой, в военной одежде и зимней шапке с острым верхом.
- А, арестант явился! - поздоровался он, как показалось Василю, с
насмешкой. Василь заметил мельком: у того, кто подходил, от ботинок до
самых колен накручены черные обмотки, и ноги его похожи на грачиные.
"Надел ботинки - и форсит!" - с осуждением подумал Василь. Он не
столько узнал, сколько догадался, что рябой военный - Миканор, сын
Даметика, на днях вернувшийся со службы. Мать вчера среди других сельских
новостей помянула и эту.
"Арестант! Ну, и - арестант! А тебе какое собачье дело до этого!" -
мысленно отозвался на приветствие соседа обиженный Василь. Миканор же,
будто и не сказал ничего особенного, удивился:
- Ты чего это волком смотришь?
- А того... лучше быть волком, чем овцой... Чтоб не кусала всякая...
Василь взял за дужку бадью, не глядя на Миканора, отодвинул очеп в
сторону, собрался идти.
- Постой! - попробовал задержать Василя Миканор. - Нехорошо так, не
по-соседски. Еще и двумя словами не перебросились, а ты уже грызться
хочешь...
- А я к другим так, как они ко мне...
И Василь, показывая, что говорить больше не хочет, двинулся с бадьей к
хлеву. "Не по-соседски, видишь! А ты со мной - по-соседски? Думает, если
ботинки и шапку военную надел, то и обзывать всяким словом волен! Думает,
если человек из-под ареста пришел, то и плевать на него можно! .. - Василь
погрозил: - Скажи еще раз такое, плюнь! Увидишь".
2
Василь так и затаил бы злость на соседа, отрезал бы себя от него, если
бы этой встречей теперешнее их знакомство и закончилось. Но под вечер,
когда Василь притащился из лесу с возом дров, мать рассказала ему, что
приходил Миканор и просил зайти поговорить. Василь промолчал в ответ, но
по тому, как он недовольно мотнул головой, мать догадалась, что
приглашение не понравилось сыну.
Мать не стала допытываться, что же произошло между сыном и соседом, -
знала, что Василь все равно не скажет, - но не удержалась, чтобы и раз и
другой не упомянуть о Миканоровой просьбе, намеренно добавляя при этом
разные словечки, которые могли бы смягчить сердце сына. Сказала, что
Миканор очень хвалил Василя за хозяйственность и просил, чтобы он за
что-то не злился на него... Дед поддержал ее: не уважить соседа, не
разделить такую радость, как возвращение с военной службы, негоже...
И, однако, Василь пбшел к Миканору неохотно, ради того только, чтобы не
обидеть мать и не показать неуважение к соседу. Он решил - посидит
немного, поговорит о том о сем, исполнит материнский наказ и вернется...
Василь встретил Миканора во дворе - тот выносил из сеней ушат.
- Заходи. Сейчас приду... - бросил на ходу Миканор.
Он вернулся в хату, стряхивая воду с красных, видимо только что
вымытых, рук.
- Вот, брат, за хозяйство берусь... - Миканор вытер руки полотенцем,
засмеялся. - Забыл все, что умел. Сначала учиться надо!
- Не говори! - возразила Даметиха, суетившаяся возле печи. - Человек
подумает, что и правда! Не слушай его, Василько, смеется он...
- Эге, смеюсь! Хороши смешки! Паренку делать разучился! ..
- Не слушай его, Василько. Умеет, все умеет...
Даметиха стала собирать ужин. Перед тем как сесть за стол, Миканор
пригласил и Василя, но тот отказался. Несколько минут потом уговаривала
его -присоединиться ко всем Даметиха, однако Василь и на этот раз устоял,
сказал, что только сейчас поужинал дома. Даметиковы сели одни.
Наступила тишина: хозяева ужинали, а Василь, с виду серьезный,
степенный, стараясь держаться уверенно, пристально рассматривал
фотокарточки на стене.
Кроме пожелтевшей от времени карточки, на которой Даметик, молодой и
бравый, в страшной, лохматой, как стог, шапке тянулся рядом с кем-то
незнакомым, - карточку эту, говорили, старый Даметик привез еще с японской
войны, - было тут и несколько Миканоровых фотографий. Из них Василь раньше
видел только одну, - Миканор, стриженый, в гимнастерке с широким
воротником, был словно чем-то испуган. Василь, увидев этот снимок впервые,
удивился: что могло так напугать парня? Теперь рядом с этим снимком было
несколько новых - на каждом Миканор с товарищами, все подпоясаны ремнями,
в блестящих сапогах, с шашками.
- Это мое отделение... - сказал Миканор, хлебая борщ.
Василь все же чувствовал себя неловко, отчужденно и, рассматривая
фотокарточки, ждал только момента, когда можно будет, не рискуя обидеть
хозяев, уйти отсюда. Осмотрев карточки раз и второй, он уже намеревался
сказать Даметиковым, что пора домой, сделать кое-что по хозяйству, как на
дворе послышались шаги, говор. Первым шумно и весело вошел Хоня - "Батько
и матка". Он был в рваной свитке и рваной шапке, но и в этом обычном своем
одеянии казался прямо франтом: так ловко висела на плечах свитка, так лихо
держалась на макушке шапка.
- Вечер добрый в хату! Чтоб жилось и чтоб велось! - сказал он звонко и
твердо. - И тебе, Василь, добрый вечер! - добавил он таким тоном, будто
они только вчера виделись.
За Хоней появились его приятели - черный, хмурый, как отец, Петро
Прокопов и куреневский гармонист Алеша Губатый Петро что-то буркнул под
нос и остановился на пороге - широкой спиной почти совсем заслонил Алешу.
- Попали в самый раз! Будто, скажи v ты, знали, что к ужину! -
воскликнул так же весело Хоня и, не ожидая приглашения, как дома, подошел
к лавке и сел - широко, вольно.
Хозяева, как и полагается по обычаю, пригласили парней к столу, но Хоня
ответил за всех:
- Спасибо! Не надеялись, что так удачно прибудем, дома заправились
картошкой!..
- Поели! - подтвердил и Алеша, примащиваясь возле Хони.
- Поели или не поели, а посидели бы вместе, попробовали бы, чего бог
послал... - начала было Даметиха, но муж перебил ее:
- Было бы что пробовать, так небось уговорили бы какнибудь. А то вон
рассол один да картошка! Чарка хоть бы где-нибудь завалялась!
- Опоздали! - засмеялся Миканор. - Что было - выпили! ..
- Много ли там ее было! - сказала Даметиха. - Две бутылки всего!..
- Это мы знаем, охотники на горелку нашлись бы! Потому-то и не очень
спешили! - Хоня хитро взглянул на Миканора, перевел разговор на другое: -
Хотим вот Миканора с девками нашими познакомить, - он же, наверное, забыл