Страница 195 из 233
Неприязненно ответила:
дома Но парень ее не слушал: он, не спрашивая, раскрыл дверь, вошел в
другую комнату.
- Забрался черт знает куда! - все с той же звонкостью упрекнул кого-то
другого. - Чуть добрались! Принимай гостей!
Увидев Апейку, Алесь от неожиданности растерялся. Минуту еще сидел за
столом, потом спохватился, встал, смущенно пожал руку. Окинул глазами
комнату: все ли в порядке. Суетливо подал табуретку, такую же, как в
хозяйской комнате, взялся приводить в порядок книги и тетради на столе,
пригладил не очень послушный русый чуб.
- Улицы, брат, что катки! Скользишь все время, как кот на льду!.. Что
поделываешь? Стихи? - Парень наклонился над столом. - Ага. Русская
литература девятнадцатого века.
Учимся, значит! Пра-ви-льно!
Он явно строил из себя бывалого, боевого парня. Алесь не поправлял его
и не подлаживался; как бы и не замечал товарища, который будто не хотел
ничего понимать. Сев снова за стол, Алесь глянул настороженно на Апейку и
уже не подымал глаз. Но, чувствовал Апейка, жил нелегким волнением встречи.
Товарищ его, как ни изображал себя беззаботным, все же скоро сообразил,
что Алесю не до его болтовни, бодро объявил:
- Что ж, я свою функцию выполнил.
Он весело пожал руку Алесю, с серьезной сдержанностью простился с
Апейкой. Через минуту звонкий, молодецкий голос его донесся из соседней
комнаты, стукнули двери...
И когда остались одни, долго объединяло обоих молчание. Апейка смотрел
ласково, сочувственно, внимательно: со стороны казалось - Алесь изменился
мало. Было в л#це, в фигуре то же юношеское, милое, деликатное и
стеснительное, из-за чего не очень и верилось, что это он, застенчивый
юноша, так твердо защищал свои убеждения, не отступая перед опасностью.
Вот разве только в очертаниях подбородка, щек появилась новая или не
замеченная раньше жесткость да и взгляд неприступный, настороженный. Не
такой, как там, в поле...
Апейка смотрел и смотрел; Алесь все не поднимал головы: не понять было
- или чувствовал себя виновным, или не хотел упреков.
Апейка первый начал:
- Что учишься - хорошо. Молодец...
Он кивнул: принимаю к сведению. Головы все же не поднял. Помолчали
снова. Вдруг, как бы вспомнив что-то, Алесь встал, вышел в соседнюю
комнату. О чем-то тихо поговорил с хозяйкой. Вернулся. Сел.
- О чем ты там?
- Так... хозяйственные мелочи...
- Не надо ничего.
Он не ответил. Ждал, видно, настороженно разговора о неизбежном,
наболевшем и гнетущем.
Апейка спросил:
- Работаешь?
- Пока нет...
- Тоже сняли? ..
- Сняли.
Апейка догадался о причине, но спросил, хотел выяснить все.
- Почему?
- Исключили из комсомола - выгнали с работы...
Не скрыл обиды. Быстро глянул на Апейку, встретился горячим взглядом,
тут же отвел глаза. Снова сидел, опустив голову
- Как будешь теперь? ..
- Работать буду...
- Где?
- Да хоть где. Хоть грузчиком на станции.
Снова глянул горячо, отвел глаза.
- А может, к нам?
- Чего?
- В школу. Учителем.
- Не разрешат. Воспитание детей...
- Я добьюсь.
- Обвинить вас могут...
- За меня не беспокойся!
- Подумаю...
Вошла хозяйка. Внесла бутылку водки. Потом закуску:
немного нарезанной колбасы, тарелку квашеной капусты с огурцами и
яркими каплями клкжвинок. Ломтики черного, тонко нарезанного хлеба. Молча
коснулись чарками, выпили.
Стали закусывать. Апейку потянуло на разговор: начал рассказывать
новости из юровичской жизни. Алесь слушал молча, задумчиво. Не скоро
Апейка задел самое чувствительное, болезненное. Осторожно, будто до раны
дотронулся, спросил:
- Из-за чего все это?
Алесь поднялся, вышел снова к хозяйке. Снова поговорил о чем-то.
Вернулся, налил чарки. Выпили. В доме стукнула дверь, потом - в сенях. За
окном прошла хозяйка.
- Любопытная очень... даже чересчур.
Апейка догадался: это - о старухе. Алесь снова молчал, ел медленно,
серьезно Выдавил наконец:
- Из-за веры все...
Он как бы иронизировал над собой.
- Какой веры?
- Обычной. Сказал, что верю одному человеку... Которому нельзя верить...
- Кто этот человек?
- Писатель. Тишка Гартный. - Ироническая усмешка исчезла. Взглянул
прямо, грустно, задумался вдруг снова. - Было собрание у нас... Докладчик
был из райкома .. Говорил о международном положении. О том, что классовая
борьба обостряется. Что враг идет на все. Что необходима бдительность...
Правильно, одним словом, говорил...
- Из-за чего же спор?
- Он сказал, что враги хотят запутать в свои сети студентов. Что
забрасывает удочки всякая нечисть - нацдемы разные, разные гартные. По его
словам выходило, что в литературе этой нечисти больше, чем лягушек в
болоте. Что чуть ли не все в литературе - люди подозрительные... Я и
выступил. Сказал, что нельзя без оснований обливать всех грязью...
- А он что?
- Он побагровел. Или, вернее, посинел. Но сдержал себя.
Заявил с возмущением, что он никого не обливает грязью.
Что обвиняет того, кто заслужил это. Продажных нацдемов - гартных,
зарецких и их компанию. И как ни жаль их некоторым теперешним
гимназистикам, факты есть факты... Я выступил снова и сказал, что если
есть факты, что Зарецкий и Гартный враги, то почему он их не назвал. Что
то, что он говорил, - одна ругань. Что ругань, какая она ни есть, не
заменяет фактов... Ну, студенты стали кричать, поддерживать меня. А
некоторые из руководства - докладчика.
Стали доказывать тем, что об этом и газеты писали. Что - враги. А я на
это, что и газеты - без достаточных доказательств! Тогда и началось!
- А почему ты так уверен, что не ошибаешься? Что ты знаешь достаточно...
- Почему уверен? - Парень прямо на глазах Апейки изменился: уже и следа
не осталось от недавней застенчивости, растерянности. Взволнованный, с
красными пятнами на лице, он глянул так горячо и решительно, что Апейка
вдруг почувствовал: как он, учитель, не молодой и не слепой будто человек,
так мало знал его. - Почему уверен? Хотя бы потому, что он посылал свои
корреспонденции в "Правду" тогда, когда большевиков на каторгу ссылали.
Или потому, что он сам подписывал декрет об установлении советской власти
в Белоруссии. Разве уже этого одного мало, чтобы верить человеку? А у него
ведь есть и такое "мелкое" доказательство, как т,есяток книг. Он первый в
нашей литературе - еще до революции - выбрал своим героем рабочего. Не
ради ж выгоды - так я своим глупым умом понимаю. Выгоду это в то время,
кажется, вряд ли сулило! Значит, все было от души? От духовного братства?
По одним книгам, кажется, можно было бы сделать вывод, что за человек! ..
- Но у него ж были грехи. Ошибки, и серьезные...
- Были, - согласился Алесь. Снова посмотрел проникновенно, ясно. - А
как их могло не быть, Иван Анисимович, ошибок? Бывшего кожевника поставили
вдруг руководить целой республикой, целым, можно сказать, государством!
Поручили по-новому разобраться в такой сложной истории народа! Как
можно не ошибиться ни разу, живя в такое необычное, в такое бурное время!
Для этого надо я не знаю кем быть! Гением - так и гении, делали ошибки...
А он ведь не гений. Он, ко всему, не очень и грамотный. Он в чем-то и
остался на уровне кожевника. Его образование - вечера над книгами. Беседы
с рабочими, с солдатами в Риге, в Петербурге. Немного побыл возле
партийных руководителей в Москве. Вот и весь его "университет" перед тем,