Страница 194 из 233
и подобию. Для нас это большой урок - и на сегодняшний день и на
завтрашний... - Апейка и по пути сюда и начиная разговор еще надеялся на
лучшее, на то, что все окажется если н"е совсем благополучным, то, во
всяком случае, не таким плохим, чтобы беспокоиться зачсудьбу Алеся, - и
вот с каждым словом парня видел, что произошло самое худшее. - Парень был
наш, - били Апейку слова сожаления. - Был наш. - "Почему "был"
наш?" - отозвалось в Апейке несогласием, но он сдержал себя. - Мы
верили ему. Надеялись на него, как на комсомольца, товарища! А вот,
проморгали, и бывший товарищ откололся.
Откололся, а затем покатился вниз. Докатился до того, что стал
прислужником нацдемов! Прислужником врага!..
- Вы убеждены в этом? - сдерживаясь, сказал Апейка.
Секретарь комсомольской ячейки глянул на него, будто не понимая.
- Я не верю этому, - как можно спокойнее, но твердо, убежденно заявил
Апейка. - Не верю, что он стал прислужником врагов.
Парень немного растерялся от решительного тона Апеики. Чистый лоб его
порозовел от смущения.
- Мы тоже сначала не верили... Не хотели верить, но он сам не скрывал.
Больше того - даже выставлял напоказ свою "преданность". Пробовали
отговорить, переубедить он и слушать не хотел. - В голосе парня
послышалось раздражение. - Героя из себя - подумаешь, герой! - строить
начал! Ему всякие зарецкие и гартные - дорогие товарищи!
Выдающиеся деятели, сыны народа!.. Они его нахваливали, напевали: ты -
поэт, талант! И вот - он решил отблагодарить! Нашел товарищей!
- И все же он наш! Что бы там ни было - наш, понимаешь? Он не может
быть не нашим. Все, что в нем есть хорошего, - все это наше. От советской
власти... Я знаю его с того времени, когда он только начал разбираться в
жизни.
Все эти годы следил. Это очень искренний, преданный "ашему делу парень.
Ну, может, ошибся. Так докажите, убедите!
Зачем же отбрасывать сразу!..
- Сразу, сразу! Мы и сейчас вынуждены возиться со всем, что он тут
натворил! - Парень не скрывал неприязни. - Не все так просто было, как
кажется со стороны! Студенты - народ увлекающийся: рассуждать не очень
любят.
Доверчивый народ, склонный восхищаться, - особенно на его факультете,
литфаковцы. Им нравилось это - показное геройство! На собрании было и
крика и визга: защитников у него нашлось достаточно! Все, что было
грязного, анархического, полезло наверх! Факультетское собрание, целое
собрание, повернули по-своему! Собрание оказалось не на высоте!
Либеральные настроения победили принципиальность!
Пришлось вмешиваться! Заново собирать! Расхлебывать кисель, который
заварил герой ваш!..
Уже не замечалось, что рубашка у парня по-юношески распахнута, и
странно было, что глаза парня показались прозрачными, наивными. Апейка
глянул в эти глаза - и вдруг понял, что спорить с парнем или переубеждать
его - напрасный труд. Да секретарь и не скрывал, что говорить об этом
больше не желает. Должен сейчас уйти.
- Где найти его? - спросил Апейка.
- Его исключили, и он живет где-то в городе. Зайдите на литфак, там,
может, кто-нибудь знает. Хотя - они во вторую смену. Так что идите в
общежитие... На Немиге...
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
И вот Апейка в общежитии университета, на старой, позеленевшей от
древности Немиге. И снова волнует то студенческое - непережитое,
загадочное, заманчивое: объявления о собраниях, о занятиях, какой-то
приказ. Записка, приколотая булавкой: "Хлопцы, есть лишний билет на
"Павлинку". Галерка, самый высокий ряд! Самая дешевая цена!
Специально для студентов! Спешите! Комната номер девять".
Еще одно: "Кто украл конспект по Замотину? Немедленно верните!!!"
Уборщица или дежурная, добрая с виду деревенская женщина, что встретила
его у дверей, жалостливо глянула на Апейку, вздохнула, покачала головой:
был тут, жил такой, в третьей комнате. Теперь - нет, выселили. Где живет -
не спрашивала; но из студентов должен кто-либо знать. Позвала одного,
другого из тех, что появлялись в коридоре; никто из них не знал адреса
Алеся. Женщина велела им поискать товарищей Алеся; началась беготня по
комнатам, и наконец пришел рыжеватый, с веснушками на носу парень и сказал:
- Я знаю, где он.
Они идут вдвоем, студент немного впереди, Апейка за ним. Тротуарчик
такой узенький, что вдвоем идти не удается.
Да и улица, старая Немига, такая узкая, тесная, что, идя тротуаром,
берегись все время, чтобы не задели возок или коляска, еще катившиеся по
мокрому снегу. Оттепель, что с утра еле чувствовалась, теперь наступала
вовсю: и ветер мокрый, пронизывающий, и под ногами скользко.
- Вы вместе учились? - Они шли уже другой улицей, тоже узкой, но более
тихой; можно было идти рядом.
- Вместе. На одном курсе.
- Как же дошло до всего этого?
- Он и раньше говорил то же. Спорил с тем, что писали.
О Пуще и Дубовке.
- С чем спорил?
- Ну, с тем, что они - нацдемы, враги. Говорил, что им мешает
крестьянская стихия и оригинальничанье. Но что они со временем вырастут в
хороших пролетарских поэтов. И что им надо помочь, а не отталкивать...
- И как ты считаешь, неправильно он говорил?
- Да мы и сами многие так думали... Только не очень говорили. Так,
разве среди товарищей... А ему этого мало.
У него что на уме, то и на языке. На собраниях его так особенно тянуло
на спор.
- Это плохо, что на собраниях - открыто?
- Нет, кто говорит... - Парень помолчал, заговорил рассудительно: -
Говорить можно. Но не обязательно лезть со всем тем, что ты думаешь. Не то
чтобы скрывать, а надо прежде подумать, какой будет толк из того. И то еще
знать надо, что когда приходят на собрание и говорят какие-то речи, то,
значит, это все проверено и обдумано. Людьми, у которых имеется фактов
побольше, которые знают побольше...
И вообще не надо лезть на стену без толку!..
Апейка промолчал.
- Его исключили не на литфаке?
- У нас почти все голосовали против исключения. Его исключили потом, на
бюро. А у нас собрали еще одно собранием принципиальности и о вредных
проявлениях на литфаке О нем, можно сказать. Правда, его уже не было...
- Он что - не переменил своего мнения?
- Переменил? - Парень хмыкнул: - Он потом нарочно показывал стойкость
свою! - По-юношески искренне как бы похвалился своей практичностью: - Я
ему говорил: надо признать ошибку. Признал бы - и все было бы хорошо.
Иначе было бы!
- Значит, он был убежден.
- Убежден не убежден, а если надо, то надо было признать. А он - нет!
Все - по-своему, добивался все своей правды! И добился!
Больше Апейка не расспрашивал. И спорить не стал:
чувствовал, что спор бесполезен. Молча, оскальзываясь, шел по кривым
улочкам с ямами, меж деревянных кособоких домов с зеленым и черным тесом и
ставнями; улочкам, которые были словно сестры юровичским, самой неказистой
местечковой глухомани. Как и на юровичских, почти нигде не было тротуаров.
Около одного, похожего на другие, скособоченного дома парень открыл
калитку, первым зашел во двор.
Апейка невольно заглянул в окно: увидел за темным стеклом лопушистый
вазон и свое темное отражение в стекле.
На крыльце потопали, обивая налипшую снежную с грязью мокроту,
тщательно вытерли сапоги. Вошли в сени, шагнули в дом.
- Дома Алесь? - звонко и весело спросил парень.
Худощавая, не очень приветливая хозяйка, переставив табуретку у стола,
внимательно осмотрела Апейку, как бы решая: стоит или не стоит говорить.