Страница 181 из 233
ощущение близкой опасности. Но угроза эта только распаляла Василя:
"Возьмемся, грозится! Беритесь! Нашел чем пугать! - Утомленный еще той
нераспутанной думой, что была до прихода Миканора, решил запальчиво: - Все
равно!.. Чем так разрываться! .."
Он равнодушно взял цеп. Просто потому, что надо ж было что-то делать.
Долго бил по снопам, не мог успокоиться.
Утомившись, сел на стенку засторонка, сидел, переводил дыхание,
остывал. Злости уже не было, была только тяжелая, сладкая усталость.
Усталость и как бы успокоение.
С ними пришла мысль: "А может, и правда, пойти? Взять Ганну - и пойти.
"Примите..." Чем так разрываться!.." Он представил себя с Ганною уже в
колхозе, представил с тихой радостью и облегчением. Но потом, когда начал
трезво обдумывать все, на смену легкости вновь пришла тяжесть запутанных
чувств, рассуждений: пойти, бросить все, что наживал годами! Влезть самому
в эту выдумку, которая может оказаться ловушкой, полыньей! В полынью
влезть, только чтоб вдвоем с Ганной!
Думал об этом и ночью и на следующий день. И чем больше думал, тем
больше видел вновь: опутан весь по рукам и ногам. И как ни прикидывает,
чтоб разорвать путы, все где-то больно, все что-то терять надо - живое
отрывать от себя...
Среди холодноватого, ветреного дня, идя из березняка - нарезал
березовых прутьев на метлу, - столкнулся с Ганниным отцом. Чернушка шел
зачем-то в березняк, в свитке, с топором за поясом. Столкнулись в самом
конце березняка - сквозь редкие, голые ветви деревьев уже проглядывало
село. Увидев вблизи Чернушку, Василь растерялся, отвел глаза, словно боясь
встретиться с его взглядом. Чувствовал себя, как мальчишка, который
нашкодил и попался на глаза хозяину, хорошему человеку, - как вор,
которого поймали, на которого смотрят. Смущенно согнулся, - не глядя видел
Василь, - Ганнин отец приостановился, шел так, будто думал - подходить
ближе или нет. Неуверенно приближался.
Когда подошел, как-то хрипло поздоровался. Будто не знал, как
поздороваться. Василь виновато ответил. Чернушка уже хотел тронуться
дальше, но остановился. Будто хотел заговорить, а не мог. Не знал, как
начать. Покраснев от неловкости, внимательный Василь уловил взгляд тихих,
добрых глаз: в них была мука и какая-то надежда. Василю вдруг стало жалко
его.
- Вот как оно завязалось!.. - Что-то булькнуло в горле, Чернушка
глотнул судорожно. Пожаловался, как родному: - Вот как! - Лицо его
дрогнуло. Добрые глаза начало заволакивать печалью.
- Завязалось! - Василь виновато отвел глаза в сторону.
Чернушка сдержал подступающие слезы. Только боль прошла по лицу. Василь
увидел старческие морщины на шее, и жалость к старику обожгла снова.
Стояли. Молчали.
Только шумел ветер вверху. Иногда долетали голоса из села.
И говорить не могли, и расстаться что-то мешало. Словно оставалось еще
недоговоренное, неясное.
- Не обижай ее! - попросил вдруг старик. - Гад етот ест ее поедом, - в
голосе старого слышалось отчаяние.
- Дак разве ж я... не хочу...
- Изведет ее етот... нелюдь...
Василь опустил голову, спрятал глаза.
- Как бы ето... выручить ее?
- Я думал уже... Тоудно ето... Теперь...
- Трудно!.. - Старик пожалел снова: - Завязалось!
- Завязалось!..
- Все-таки ты подумай... - попросил он с болью.
- Подумаю...
Снова молчали.
- Ну, бывай! - первым опомнился, выдавил из себя отец Ганны. Сказал
приязненно - как родному.
- Бывайте!..
Уже у края болота Василь услышал из села собачий лай:
лаяли Корчовы сторожевые. Услышал, будто впервые. Через пожелтевшее
кочковатое болото, через голый огород, с вязанкой прутьев на плече,
доплелся до гумна. До сумерек молотил, подметал на току, веял, был в
хлопотах; и все время мучили его и чувство вины, и жалость к Ганне, к отцу
ее, и забота: что ж делать?! Мысли о Ганне приходили с каким-то новым
наплывом нежности и стремления к ней...
Все эти дни Василь старался избегать всех. Каждый день видя за плетнем
Даметика, Даметиху, делал вид, что не замечает их; когда кто-либо из
Даметиковых брал воду из колодца, Василь поворачивал назад с пустым
ведром. Как-то около гумна чуть не столкнулся с Ганниной мачехой, сразу
отвернулся, будто спокойно вошел в гумно. Прислушался, не идет ли следом;
издали показалось, что мачехе хотелось заговорить с ним. Ткнулась было к
нему Сорока, заговорила льстиво, но он неприветливо, не слушая, отошел,
подался к хлевам. Дал понять, что не желает с этой балаболкой болтать.
Два раза настороженный взгляд Василя замечал, как мимо гумна,
загуменной дорогой, проходил не кто другой как Евхим. Один раз Василь
наблюдал за ним, услышав поблизости Евхимов голос. Евхим шел с Ларивоном.
Василь в щель меж бревнами, из которой прорезался свет, уловил, как и раз
и другой, отвечая Ларивону, Евхим взглянул в сторону его гумна, двора,
будто искал его; Василь заметил, что Евхим смотрел взглядом четовека,
готового зарезать его.
В другой раз Василь увидел Евхима издалека - не стал ждать, пока тот
подойдет, - намеренно спокойно подался с пригуменья во двор. Идя,
чувствовал спиной ненавидящий, злобный взгляд. Казалось, Евхим рвется
схватиться с ним.
Ищет только удобного случая.
Василь, избегавший встреч с другими, меньше всего желал встречи с
Евхимом. Не то что боялся, - Василь и ceбе самому не признавался, что
может бояться: есть кого бояться - Корча! - а все же встречаться с ним
остерегался. Ничего хорошего это не сулило ему. И все же они встретились.
Встретились в такую минуту, когда Василь не ждал: на Курени уже легла
тяжелая осенняя темень. Если бы немного подальше были, разминулись бы, не
узнав друг друга; но столкнулись глаза в глаза.
- А-а! - сказал Евхим зловеще-радостно. - Вот кто!
Василь не ответил. Почувствовал, как противная слабость
обессилила руки, ноги, всего. Старался пересилить ее. Мысленно
готовился к отпору: "Как только ринется - крутнуться в сторону и оглушить
самого! По челюсти, по пьяному рылу!,." Но не успел и шевельнуться, как от
тяжелого, пудового кулака загудело в голове; бросился на Евхима, изо всех
сил двинул кулаком в лицо. Попал, кажется, в нос - Корч ойкнул. Василь
мгновенно отскочил к плетню, ухватился за кол... Качнул, стараясь
вырвать... Кол поддавался туго. Но Василь рвал его... Евхим стоял в
темноте неподвижно. Почему-то не бросался драться. Сожалея о чем-то,
выругался.
- Не бойся! - неожиданно просипел он.
Евхим с минуту молчал. Вновь готов был, чувствовал Василь, наброситься
на него, свирепо вцепиться в горло, но сдерживался.
- Не здесь это делать. Убью - милиция схватит сразу! - прошипел он с
нескрываемым сожалением, злобно. - В тюрьму не хочется... Или в лес
бежать. Жизню губить. Из-за такого... Но знай, - голос стал угрожающим, -
знай, смердючий удод, будет момент! Я подловлю!
- Сам про себя подумай. Чтоб тебя не подловил кто!
- Будет удобный момент - кишки выпущу. По одной вытяну! Есть свое
дерьмо заставлю!.. Не попадайся в глухом месте один! Знай!
Василь чувствовал: убить может, зарезать. Как плюнуть.
Но не поступился гордостью.
- Напугал!
- Посмеешься потом! - грозно предсказал Евхим. Постоял немного, как бы
для того, чтобы Василь подумал, грузно двинулся в темноту.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Все Дятликовы зорко следили за тем, что происходило с Василем и Манею.
Среди них не было человека, которого бы это не тревожило. В этом была
сейчас самая большая забота и самое большое беспокойство.