Страница 71 из 125
...Если б не клятва.
- Ну, чего ты хочешь? - взвизгнул Изз аль-Мульк.
Схватил кувшин: бульк-бульк, подумав, что в нем - вода. И задохнулся, хлебнув ячменной водки.
- Не надрывайся, милейший. Цвет лица у тебя сейчас опасный, сине-багровый, как свекла. Как бы мне еще тебя не пришлось лечить от удара. Надо бы кровь пустить. Чего хочу? Я хочу спросить: где же они?
- Кто? - в слезах выдохнул визирь. У него под горбатым носом повисла прозрачная капля.
- Ну, те, которые меня судили. Где они все? Шейхи, имамы, улемы. И прочие достойные служители правой веры. Где их священные заклинания? Или голос у них сел от приторно-сладкого шербета? Почему эта орава не возносит к престолу аллаха чудодейственных молитв о незамедлительном исцелении их блистательных высочеств от оспы?
- Возносит, - отер визирь свой внушительный нос.
- И что?
- По воле божьей...
- ...царевичи продолжают хворать? Но, раз уж так хочет сам бог, смею ли я, ничтожный, идти наперекор его воле?
- Не издевайся, - взмолился визирь.
- А! - Узрев, что его и впрямь сей миг может хватить удар, Омар произнес уже совсем по-другому, без яда, скучающе: - Пять тысяч динаров.
- Что? - очнулся визирь, услыхав наконец нечто знакомое, родное.
- Видишь ли, о достойный, - устало вздохнул Омар. - С царской властью теперь у меня дела, как у сезонного работника-строителя с заказчиком: я делаю - вы даете деньги, даете деньги - я делаю. Что будет с ней, этой властью, через год, через десять лет, через сто, меня не волнует. Она у вас, и вам виднее.
Усами я мету кабацкий пол давно,
Душа моя глуха к добру и злу равно.
Обрушься мир, - во сне хмельном пробормочу:
«Скатилось, кажется, ячменное зерно».
Омар вылил в медный тазик кувшин ячменной водки.
- Отсчитай сюда пять тысяч динаров.
- Зачем же - в нее? - удивился визирь, доставая из ковровой сумы большой тяжелый кошель и морщась от горького водочного духа.
- Чтоб смыть заразу.
- Я не хворый, можешь поверить! И деньги эти – из моей казны. - Визирю полегчало. И пар спиртной его развеселил и, главное, раз уж разговор зашел о золоте, значит, можно поладить с упрямцем. Именно неподкупной его твердости стоять на своем визирь и боялся, когда скакал во всю прыть по заснеженным дорогам в Нишапур. Теперь дело иное. Омар, конечно, человек неуживчивый, но врач редких способностей. - Возьми, тут как раз пять тысяч.
- Посчитай.
- Ты мне не веришь? - оскорбился визирь.
- Милейший! Я больше никому не верю. Отсчитай по одной монете ровно пять тысяч.
- Время идет!
- Где ты был раньше?
Пришлось визирю с душевным скрежетом считать монеты. Груда золота. Визиревы приближенные глаз не могли от нее оторвать.
- И впрямь не стоит портить водку. - Омар вылил ее назад в кувшин. - Мы лучше выпьем ее. Хочешь?
- Отстань!
- Зря. Полезная вещь. Я выпью. Чтоб не мерзнуть в дороге. Отсчитал? Хорошо. Скажи, как быстро! Тебе бы менялой быть. - Омар ссыпал монеты в кошель, сунул увесистый кошель к себе под накинутый тулуп. - Это деньги за «Наврузнамэ», - сказал он визирю дружелюбно, - ведь ты оценил ее как раз в пять тысяч, не так ли? С тебя еще две тысячи динаров задатка за лечение царевичей. Три тысячи отдашь в Исфахане...
- У меня... нет с собой больше денег! - опешил визирь.
Он чуть не плакал от унижения, от стыда перед приближенными. Не беда! Перетерпит.
- Больше денег нет? Вели позвать... городского судью Хусайна ибн Али ибн Микаля. Он человек богатый. От трудов праведных. Пусть пожертвует две тысячи во здравие их высочеств сельджукских царевичей.
- Позовите, - растерянно велел сановник своим приближенным, впервые в жизни наблюдавшим подобное зрелище. Они не знали, что и думать.
Ораз, тот сдержанно похохатывал, мигая Омару, мол, так и надо.
Понимал Омар, что затеял не совсем достойное лицедейство и что сам он в нем выступает в не очень-то приглядном виде. Но разве не гнусное лицедейство - суд ним в Исфахане и здесь, в Нишапуре? Он комедиант не хуже других, раз уж на то пошло...
Судья Хусайн ибн Али ибн Микаль колени и локти разбил, так быстро бежал он, скользя и падая по обледенелым колдобинам. Сразу видно, что не тюрк, - тот за сто шагов поехал бы на коне. Узрев Омара, дружески беседующего с визирем, несчастный судья вообразил, что звезда его вот-вот сорвется с небосвода и канет в непроглядную пучину. С должности снимут, усадьбу отнимут. Светопреставление! Будь проклят день и час, когда заключил он с коварной старухой Айше хитрую сделку.
- Я в городе вашем... оказался... в стесненных обстоятельствах, - хмуро сказал визирь, не глядя на судью, на сей раз разбившему лоб - с таким неистовым рвением он пал ниц перед его светлостью. - Не дашь ли ты мне... взаймы... две тысячи динаров?
«И только?» - возликовал судья.
- Ради бога! Хоть... двадцать две. Хоть... все имущество. Ну-ка! - Он вырвал у слуги ковровую суму. Которую, зная, чем обычно кончаются встречи с высокопоставленными особами из столицы, предусмотрительно велел захватить.
Омар молча ткнул пальцем перед собой, показывая, куда ссыпать монеты.
- Услужить... великому визирю... и мудрейшему из ученых... - Судья торопливо выкладывал деньги, плотно увязанные в виде колбасок, стопками по тридцать динаров в шелковых тряпицах. Прямые тяжелые колбаски в его трясущихся руках стукались, издавая сквозь шелк приглушенное звяканье. - Жизнь готов отдать...
- Жизнь свою оставьте себе, почтенный, - любезно сказал ему Омар, пересчитав деньги. - Она вам еще пригодится... для добрых дел. Может быть, о справедливейший, расписку дать? - озарил он судью сладчайшей улыбкой. - Или вы и так поверите нам, великому визирю и личному царскому лекарю? Торопимся мы.
- Ах... вах... аллах! - задохнулся судья. - Что вы, сударь. Я для вас...
- Ну, дай вам бог! - приласкал его царский лекарь своей лучезарной милостью. - За нами не пропадет. Я ничего, как видите, не забываю. Как поживает ваша почтенная сестрица Айше? Передайте ей мой солнечный привет. И прекрасной племяннице вашей... э-э... Сорейе. Я уезжаю в Исфахан. Ее величество царица Туркан-Хатун призывает меня пред очи свои. Не возьмете ли вы на себя, о честнейший из честнейших, труд присмотреть за моим убогим домом? Чтобы какой-нибудь мошенник не захватил его в мое отсутствие.
- Стражу! - рявкнул судья. И просипел: - Поставлю: - Слуг найму. Хранить, подметать...
- Хорошо. Теперь найдите и пришлите ко мне главу здешних саррафов - менял.
- Бегу!
Визирь застонал от нетерпенья.
- Чего ты? - обозлился Омар. - Не могу же я возить с собой столько денег. И дома не могу оставить, украдут.
Он взял себе лишь тысячу динаров, а шесть сдал неторопливо явившемуся саррафу и получил взамен шесть пергаментных чеков с золотыми знаками. Теперь он мог в любом мусульманском городе, от Феса в Магрибе, омываемом атлантическими волнами, до пыльного Турфана в Китае, предъявив чеки, незамедлительно, без пустых разглагольствований, получить все свои деньги, или, по желанию, их часть.
Они не пропадут. Если только не случится новый всемирный потоп. Чеки учитываются быстрее, чем идет поступление налогов в казну самых сильных правителей.
...Резкий ветер сыпал снеговую крупку. Заледенели крыши, гребни оград, голые ветви деревьев. Труден будет путь.
«Эх, не поехал бы я никуда! В такую-то погоду. Хорошо бы наполнить пять-шесть жаровен, - если б они были, - горячим древесным углем, закрыть плотно ставни, зажечь десять-пятнадцать свечей и лежать на старой тахте, укрывшись новым меховым тулупом, - если б он был. Теперь можно б купить, выгнав к шайтану визиря.
Если б не клятва Гиппократа...»
- Ну, все! Я готов. Где моя лошадь?
- Разве ты... ничего с собой не берешь? – мрачно спросил визирь.