Осколки

ХЬЮМАН: Правда? А почему?

ХАРРИЕТ: Короче, только у тебя возникает собственное мнение, только начинаешь открывать рот, как у него появляется взгляд республиканца — сверху вниз — так слово застревает у тебя в горле. Но это же не значит, что он мне не нравится…

ХЬЮМАН: А как они с Сильвией познакомились?

ХАРРИЕТ: Она была тогда главным бухгалтером на сталелитейном предприятии «Эмпайр» Лонг-Айленд-Сити…

ХЬЮМАН: Она была очень молоденькой…

ХАРРИЕТ: Двадцать лет. Только что из «Хай Скул» и уже главный бухгалтер. Мой муж говорит: «Господь наградил Сильвию большим умом, а всех остальных большим размером обуви!» Они познакомились, когда фирма намеревалась прибегнуть к ипотеке, и она должна была проработать с Филиппом бухгалтерские книги. Он всегда говорил: «Я влюбился в ее цифры».

Хьюман смеется.

Чего мне врать? Я считаю его занудой. Например, как он вечно нудит по поводу еврейской темы.

ХЬЮМАН: Ему не нравится, что он еврей?

ХАРРИЕТ: И да, и нет. То, что Жером — единственный капитан — еврей, — этим он гордится. И то, что он — единственный еврей, который когда-либо работал в «Бруклин Гаранти», этим он тоже гордится. Но вместе с тем…

ХЬЮМАН: … Лучше бы он им не был.

ХАРРИЕТ: Он для меня, правда, загадка. Я не понимаю его и никогда не пойму.

ХЬЮМАН: А что с их супружеством? Обещаю, что это останется между нами.

ХАРРИЕТ: Что я могу сказать. Семья есть семья.

ХЬЮМАН: И все же.

ХАРРИЕТ: Мне лучше об этом не говорить.

ХЬЮМАН: Все останется в этих четырех стенах. Скажите, они уже когда-нибудь расставались?

ХАРРИЕТ: О Боже! Нет, конечно. Да и зачем? Зарабатывает он достаточно. Для Филиппа не существует экономического кризиса. И нашу мать это убило бы. Она боготворит Филиппа, она бы этого не пережила. Нет-нет, исключено полностью. Сильвия не из тех женщин, что… хотя… (Осеклась).

ХЬЮМАН: Перестаньте, Харриет. Это же важно для меня.

ХАРРИЕТ: Ну, ладно. Я думаю, это все равно все знают. (Набирает воздуху). Думаю, однажды они были очень близки к этому… тогда, когда он ударил ее бифштексом.

ХЬЮМАН: От ударил ее бифштексом?

ХАРРИЕТ: Тот был слишком прожаренный.

ХЬЮМАН: Что вы имеете в виду под «ударил»?

ХАРРИЕТ: Взял с тарелки и закатил оплеуху.

ХЬЮМАН: А потом?

ХАРРИЕТ: Если бы моя мать не залатала этот брак, не знаю, что бы произошло. И тогда он пошел и купил ей это сказочное бобровое манто и весь дом заново покрасил. Обычно он сидит на своих деньгах, так что должно быть это далось ему с трудом. Не знаю, что еще вам сказать. А почему вы спрашиваете? Думаете, это он мог внушить ей подобный страх?

ХЬЮМАН: (помедлив). Не знаю. Все это очень странно.

Выражение ее лица омрачилось, она начинает мотать головой и разражается слезами. Он подходит к ней и одной рукой обнимает за плечи.

Ну, что такое?

ХАРРИЕТ: Всю свою жизнь она всех любила.

ХЬЮМАН: (протягивает ей руку). Харриет. (Она смотрит на него). Что вы хотите мне сказать?

ХАРРИЕТ: Не знаю, нужно ли об этом говорить. Прошло уже много лет…

ХЬЮМАН: Никто не узнает, поверьте мне.

ХАРРИЕТ: Словом… когда жив еще был дядя Мирон, мы всегда праздновали Новый Год у него в подвале. Было это пятнадцать — шестнадцать лет назад. Мирон теперь уже умер, но он был… ну… (усмешка) очень уж потешный. У него была коробка из под обуви, полная… ну, вы знаете… такие открытки…

ХЬЮМАН: Вы имеете в виду…

ХАРРИЕТ: Да, эти французские. Знаете, голые женщины и мужчины с такими большими и длинными… ну, вы знаете… они свисают, как сардельки. И мы все их просматривали, покатываясь со смеху. Каждый Новый Год происходило одно и то же. Но в тот раз Филипп вдруг… мы думали он спятил…

ХЬЮМАН: И что же случилось?

ХАРРИЕТ: Сильвия смеялась и смеялась, тут он выхватывает открытку у нее из рук, поворачивается и вопит, вопит как резаный, что мы сборище дураков и идиотов, и что-то там еще. Потом хватает Сильвию и швыряет вверх по лестнице. Хрясь! Перила треснули, я слышу это еще по сей день. (Затаив дыхание). Скажу вам точно: не один месяц прошел, пока мы опять стали с ним разговаривать. Сильвию люди здесь очень любят.

ХЬЮМАН: А как вы думаете, почему он это сделал?

ХАРРИЕТ: (пожав плечами). Ну, если послушать мужиков, то они обычно рассказывают такую кучу дерьма, что ею можно было бы удобрить целое картофельное поле.

ХЬЮМАН: То есть? И что же они говорили?

ХАРРИЕТ: Ну, что его потому прорвало, что он сам не мог… Ну, вы понимаете…

ХЬЮМАН: Ага-а.

ХАРРИЕТ: Во всяком случае, больше не мог.

ХЬЮМАН: Но они опять помирились.

ХАРРИЕТ: Знаете, если честно, то надо сказать… хотя звучит это, наверное, странно…

ХЬЮМАН: Что?

ХАРРИЕТ: Если понаблюдать за ним, когда у них гости, и она говорит: он сидит тихо в уголочке, и такое выражение лица у него, когда он на нее смотрит… Просто сердце разрывается!

ХЬЮМАН: И почему же?

ХАРРИЕТ: Он на нее молится!

Затемнение

Скрипач играет, затем уходит.

Сцена четвертая

Стентон Кейз как раз собирается покинуть офис. Он одевает пиджак, капитанскую фуражку и шелковый шарф. Он обладает от природы внушительным авторитетом и детски-наивным чувством собственного достоинства. Входит Гельбург.

КЕЙЗ: Отлично! Вот и вы. А то я уже хотел идти.

ГЕЛЬБУРГ: К сожалению, попал в пробку на Краун Хейтс.

КЕЙЗ: Я хотел еще раз поговорить с вами об объекте 611. Сядьте на минуту. (Оба садятся). Мы собираемся где-то через час выйти в море.

ГЕЛЬБУРГ: Отличная погода.

КЕЙЗ: У вас все в порядке? Выглядите вы не очень хорошо.

ГЕЛЬБУРГ: Нет-нет, у меня все отлично.

КЕЙЗ: Хорошо! Вы уже приняли решение по поводу 611? Забегая вперед, скажу: я считаю цену подходящей.

ГЕЛЬБУРГ: Да, с ценой все в порядке, но…

КЕЙЗ: Я еще раз прошелся там мимо, думаю после некоторого ремонта это было бы отличное представительство для Гарвардского клуба.

ГЕЛЬБУРГ: Да, здание красивое. Но сам для себя я еще не окончательно уверился и хотел бы сказать по этому поводу пару слов… если вы, конечно, ни сию минуту выходите в море.

КЕЙЗ: Несколько минут у меня еще есть. Давайте, выкладывайте.

ГЕЛЬБУРГ: … Пока не забыл… Мы получили очень милое письмо от Жерома.

Никакой реакции со стороны Кейза.

От моего сына.

КЕЙЗ: Ах да! Как у него дела?

ГЕЛЬБУРГ: Они посылают его в форт Силл: читать лекции по артиллерии.

КЕЙЗ: Ну, вот видите! Отлично!.. Значит, у него, действительно, намерение сделать карьеру в армии.

ГЕЛЬБУРГ: (удивлен, что Кейз этого не понял). Ну, конечно!

КЕЙЗ: Ну, и прекрасно. Удивительно, для представителя вашего народа… Я-то думал, что речь идет только об обучении.

ГЕЛЬБУРГ: О, нет. В этом его жизнь. Я не знаю, как вас и благодарить.

КЕЙЗ: Я сделал это с радостью. Там, в Вестпойнте, им явно не повредит кое-кто из ваших людей, чтобы немножко привнести жизни в их лавочку. Так как же с 611?

ГЕЛЬБУРГ: (излагает, полный достоинства). Возможно, вы еще помните, что в связи с несколькими домами мы заключали с фирмой «ABC» договоры на работы по прокладке коммуникаций?