Страница 27 из 53
занимался, главным образом, общими философскими
проблемами, излагая с кафедры очень живо и искусно учение
108
немецких натурфилософов Шеллинга и Окена. А. И.
Герцен считал лекции Павлова полезными в том смысле,
что они учили студентов самостоятельно мыслить и
разбираться в философских вопросах. Но, увлекаясь
красивыми теоретическими построениями, Павлов
недооценивал опытную сторону и впадал в идеализм и
метафизику. Ценным в его
лекциях было то, что он
проводил в них идею
всеобщего развития в
природе и учил, что живые
организмы «показывают
постепенность
организации», причем этот
восходящий ряд от
растений к животным
заключается человеком «как
животным соверщенней-
шим». Таким образом,
московский профессор
стоял на эволюционной
точке зрения, но эту
идею надо было извлечь
из множества совершенно
фантастических
построений, заимствованных им
ИЗ арсенала натурфилософии. Словом, о взглядах Павлова можно
сказать то же, что Энгельс в свое время оказал о
натурфилософии вообще: натурфилософией «... были высказаны
многие гениальные мысли и предугаданы многие
позднейшие открытия, но не мало также было наговорено и
вздору».1
Критический ум Максимовича помог ему разобраться
в философской проповеди Павлова и, найдя в ней
ценное зерно, освободиться от того, что Энгельс назвал
натурфилософским вздором. Таким образом, примыкая
вначале к Павлову, Максимович потом постепенно
отошел от него и под конец разошелся с ним окончательно
и даже вступил со своим бывшим учителем в полемику,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 666.
резко критикуя в печати тот идеализм, от которого не
мог отрешиться Павлов.
Перейдем ко взглядам самого Максимовича. Если
подобрать и привести в систему различные его
высказывания, разбросанные по его статьям и книгам, то можно
довольно ясно представить себе основы его
мировоззрения.
Задачу изучения природы Максимович видит в том,
чтобы познать природу как единое великое целое.
В основе всей природы лежит «единое всеобщее
вещество», называемое эфиром. Все тела на Земле
представляют собою не что иное, как видоизменения этой
первоначальной материальной основы мира.
Жизнь на Земле, как представляет себе Максимович,
развивается по четырем степеням бытия. Таким путем
происходят четыре царства земных тел — минеральное,
растительное, животное и человеческое. В минеральном
царстве природа находится как бы в мертвом состоянии,
в растениях она спит, в животных — пробуждается и,
наконец, сознает себя в человеке. В таких образных
формах рисует Максимович постепенное развитие
жизнедеятельно™ в природе — от мертвой материи до
высших ступеней жизни. «В природе виден ход, — пишет
Максимович, — от низшего к высшему, совершеннейшему, от
единства и простоты к сложности и разнообразию».
Отсюда следует, что между царствами природы не должно
быть разрывов, непроходимых границ, что они связаны
между собою постепенными переходами. Ничто в
природе не стоит на одном месте, все находится в
непрерывном развитии, движении. Эту мысль Максимович
повторяет на разные лады, в особенности в своей статье
«О границах и переходах царств природы»,
напечатанной в 1834 г. «Жизнь везде представляется то
возникающею и возвышающеюся, то разрушающеюся и
упадающею, — пишет, например, Максимович, — везде она то
восходит, то нисходит по ступеням своего бытия».
«Природа, — по словам Максимовича, — из простой является
многосложною, разнообразною и переходчивою».
Такие высказывания, которых можно бы набрать еще
целый ряд, бесспорно говорят о том, что Максимович
стоял на эволюционной точке зрения, принимая
эволюцию как универсальный закон жизни природы. Видно
также, что он подводил под это понятие явления как
110
прогрессивного, так и регрессивного метаморфоза,
наблюдаемые в природе.
Этот общий принцип Максимович прилагал и к
растительному миру — к области систематики растений,
которой он с увлечением занимался. Он смотрел на
растительное царство «как на единое древо растительной
жизни», поэтому все искусственные системы для него
были неприемлемы. Разобрав в своей ботанической
диссертации «О системах растительного царства» (1827)
различные системы растений — от Цезальпина до
шведского ботаника Фриза, русский автор не был
удовлетворен ни одной из них. Причина его неудовлетворенности
в том, что ни одна из этих систем, не исключая и
естественной системы французского ботаника Антуана
Лорана Жюссье, не является подлинно филогенетической,
т. е. не отражает в полной мере идею родственной связи
между отдельными группами растительного мира.
«Истинная система, — пишет Максимович, — должна,
начав с низших растений и преследуя их, восходить
к высшим... Система должна показать значение каждой
части, изобразить развитие целого растительного
царства». Это как раз та задача, которую в это время или
несколько позднее старался разрешить другой русский
ботаник П. Ф. Горянинов, сведения о котором читатель
найдет выше.
Максимович считал, что задача построения филогении
растительного мира является идеалом для всякого
прогрессивного ученого. К сожалению, этот идеал пока
еще далек от осуществления. Труды
ботаников-систематиков, разрабатывающих, подобно Фризу, основы
естественной системы, Максимович сравнивает с «зарей,
предвещающей ясный день истинной системы». «Ясный
ли будет день, — пишет Максимович на своем образном
языке, — справедливы ли будут мои приметы? Это
покажет время».
Таким образом, Максимович, будучи трансформистом
по своему строю мыслей, в то же время совершенно
ясно понимал трудность построения филогенетической
системы. Самому ему такой системы построить не
удалось, но он с надеждою ожидал грядущего «ясного
дня».
Как представлял себе Максимович процесс
изменения растений, в результате которого получаются новые
111
формы, дающие начало новым видам? Мы находим
у него по этому поводу некоторые очень интересные
соображения: «В строгом смысле в природе не бывает и
двух особей, точь-в-точь одинаковых. Но когда они
вырастают под различными условиями внешними, то бывают
значительно различны (разрядка моя, — Б. Р.), и
тем более, чем более различны оные условия. Таким
образом климат и почва производят естественные
разности (разрядка моя, — Б. Р.), коим подвержены
наиболее растения, рассеянные по большому
пространству земли и растущие на почвах разнообразных».
«Но еще более разнообразится вид, — продолжает
Максимович, — от искусственного воспитания, когда
растения выращиваются в неестественных обстоятельствах.
Такого рода разности составляют предмет и заботу
садоводства, цветоводства и огородничества.
Произведенные воспитанием разности обыкновенно размножаются
делением стана их на частные особи (корнями,
луковицами, глазками, отводками и пр.). Но при посеве их, и
особенно в почву нетучную, приметы, составляющие
разность, теряются... Но есть еще разности вида, давно
происшедшие, через многие поколения продолжавшиеся
(вероятно, при одних и тех же условиях внешних) и до
того усвоившиеся растению, что сделались
наследственными (разрядка моя, — Б. Р.) и размножаются
не только посредством стана (т. е. вегетативно. — Б. Р.),
но и семенами. Таковые разности, более или менее
постоянные и определенные, суть как бы второстепенные