Лашарела. Долгая ночь

он думал и чувствовал, уже перенесено на бумагу, но все

оно еще и в душе поэта. Он ходил, бормоча свои собствен¬

ные стихи, мысленно перечитывал их, исправлял, зачер¬

кивал, писал заново. Наконец наступило великое облегче¬

ние, которого не понять тем, кто не носил в гору камней

на своих плечах, кто ие писал стихов или картин и кто не

освобождался от бремени.

Немного успокоившись, Торели переписал свое «Вос¬

хваление», сделав несколько одинаковых списков. Один

список он послал семье Шалвы Ахалцихели, второй — в

Гаги двоюродному брату Шалвы Вараму Гагели, тре¬

тий — книжиику-летописцу Павлиа в монастырь. Нес¬

колько списков он положил в дорожную суму и отправил¬

ся с ними в Тбилиси.

Всюду в столице Торели, оглядываясь по сторонам,

удивлялся переменам. Всюду чинили, латали, обновляли

разрушенные дома. Во многих местах возводились новые

здания. В торговых рядах и лавках, тоже восстановлен¬

ных, царило оживление, почти как в мирное время. II о

многие дома и целые улицы все еще стояли покрытые са¬

жей, с выбитыми стеклами и напоминали больше ямы и

логова первобытного человека, нежели жилища современ¬

ных людей.

Издали бросались в глаза поднимающиеся в небо леса

над Курой: на месте бывших палат Русудан возводились

новые, еще более пышные палаты. Бесчисленные верени¬

цы арб со всех сторон тянулись к месту стройки. Они везли

известь, камень, доски. На лесах и вокруг лесов был

22 Гр. Абашидзе

673

настоящий муравейник. Каменщики, плотники, подносчи¬

ки камней трудились там.

На узенькой улочке внимание Торели привлек отсвет

огня из гончарной мастерской. Что-то потянуло заглянуть

и в саму мастерскую. В глубине полутемного помещения

топилась печь, обжигались горшки, кувшины и миски. Не¬

далеко от порога сидел на чем-то низком по-прежнему за¬

росший бородой слепой Ваче. Он бренчал на чонгури и

низким голосом про себя напевал какую-то песню.

Торели тотчас спешился, зашел в мастерскую, обнял и

расцеловал своего несчастного друга. Ваче отложил чон¬

гури, подвинулся, давая место Торели. Поэт присел рядом

со слепцом на обрубке бревна.

—

Ну как ты, что делаешь, зачем забрел в мастер¬

скую?

—

Копчу небо. Ни один живой человек не может жить

без работы. Вот я и устроил себе эту маленькую мастер¬

скую, леплю посуду, обжигаю. Глаз у меня нет. Но во

время работы я руками вижу лучше, чем зрячий. Теперь

это уже не пальцы живописца, а пальцы гончара.

Ваче вытянул руки и поразительно быстро заиграл

пальцами, точно крутился в это время гончарный круг и

под пальцами была мягкая глина, а не пустое место.

—

Цаго,— крикнул Ваче в глубину мастерской,— Ца¬

го, покажи гостю, какие кувшины и пиалы научился я де¬

лать.

Услышав имя Цаго, Торели смутился. Ваче, должно

быть, догадался о смущении гостя. Он опустил голову и

негромко, как бы извиняясь, сказал:

—

Мою дочку зовут Цаго. Она всего лишь на два года

моложе твоего Шалвы.

У полок с готовой посудой появилась девочка. Она сни¬

мала на выбор пиалы, кувшины, суры и азарпеши. Торели

с восторгом разглядывал изящные изделия слепого. Ис¬

полненные в форме разных зверей суры и чинчилы, укра¬

шенные строгим, но красивым орнаментом пиалы были

действительно редкими образцами искусства.

—

Прекрасно, изумительно, великолепно! — то и дело

восклицал Торели.— Ты молодец, Ваче. Дар первейшего

художника Грузии не пропал и здесь.

—

Тебе и правда понравилось? — обрадовался Ваче

как ребенок, больше чем тогда, когда видные сановники

хвалили его живопись во дворце Русудан.— Тогда возьми

674

себе иа память лучшее, что здесь есть. Цаго, отложи гос¬

тю павлинью суру и чиичилу в виде маленькой лани.

Остальное пусть гость выберет сам на свой вкус.

Торели начал отнекиваться, но, видя, что подарков не

избежать, отобрал некоторые вещи, отложил их в сторо¬

ну, а сам снова сел рядом с Ваче.

—

Бренчишь на чонгури?

— А что делать, Турман. Под чонгури лучше поется.

А без песни, как и без работы, я не могу. Много горечи

на душе. Отвожу душу песней, подбираю музыку к раз¬

ным стихам.

*— Вот как! Тогда прими и от меня подарок. Я только

что закончил «Восхваление» Шалве Ахалцихели. Цаго те¬

бе прочитает, и если стихи тебе понравятся, то под чоигу-

ри будешь их петь.— Торели достал из сумы список

«Восхваления», уложил туда подаренную посуду и под¬

нялся.

—

Твои стихи, наверно, хороши, их легко будет петь

под чонгури.— Ваче стал ощупывать рукопись.— Подбе¬

ру мотив, передахМ другим слепым музыкантам, мы

здесь — друзья по несчастью — часто встречаемся друг с

другом.

—

Делай как знаешь. Я теперь пойду, но скоро я

вернусь и тебя вместе с Цаго возьму погостить к себе в

Ахалдабу.

—

Спасибо тебе, Турман, не забываешь бедного

слепца. Спасибо. — Ваче обнял плечи Торели своими

огромными руками.

Подъезжая к летней резиденции царицы, Торели

почувствовал, что волнуется. До сих пор он как-то не заду¬

мывался, зачем он едет. Теперь, когда цель поездки была

близка, на него напали сомнения. Вместо заказанного пер¬

вым министром «Восхваления» Русудан он везет «Восхва¬

ление» Шалве Ахалцихели. В его «Восхвалении» осуж¬

даются беспечность, себялюбие, корыстолюбие людей,

управляющих страной, то есть тех самых людей, которым

он везет теперь свою поэму. Вероятно, она не доставит им

удовольствия, вероятно, и царица, и все царедворцы оста¬

нутся недовольны и даже разгневаются. Торели никогда

не приходилось еще испытывать на себе высочайший

гнев.

Из буйной зелени показался вдали дворец царицы.

Царские слуги, придворные вышли встречать Торели, уже

675

раскрылись перед поэтом двери, возвращаться поздно,

надо идти вперед.

К счастью, ни царицы, ни первого министра сейчас,

с утра, не было во дворце. «По крайней, мере, не заставят

читать «Восхваление» вслух,— думал Торели.— А когда я

уйду, пусть читают и наслаждаются». Поэт оставил списки

«Восхваления» для передачи царице и Арсению, а сам,

не мешкая ни минуты, покинул дворец и заспешил к себе

в Ахалдабу.

Турман снова прочно засел в своем имении ухажи¬

вал за посевами, за виноградником, за садом. Он целыми

днями, как простои крестьянин, работал лопатой или топо¬

ром. Оп полюбил аромат подсыхающей иа сено травы, за¬

пахи свежевзрыхленг-юй земли. В эту минуту затихала

боль в сердце, притуплялась печаль, забывались все беды

и горести.

К тому же было еще одно, что скрашивало жизнь и ве¬

селило сердце. Это мальчик Шалва, растущий сильным,

стройным, трудолюбивым и умным. Шалва скоро сделался

вожаком всех деревенских мальчишек. Он командовал да¬

же ребятами гораздо старше себя. Позови Шалва, и тот¬

час все сбежались бы на его зов. Поведи он их за собой,

и все как один пошли бы. Прикажи броситься в бурную

реку, и все, ие раздумывая, выполнили бы приказ.

Торели молился на маленького Шалву, потому что это

было единственное, что заполняло отцовское сердце. Об¬

щался Торели и с крестьянами, присматриваясь к их жиз¬

ни, к их характерам, к их приемам труда. Впрочем, он сам

вскоре стал походить на крестьянина. О своей внешности

оп не заботился теперь, как прежде, отпустил бороду, ред¬

ко смотрелся в зеркало, не скрывал седин. Плечи его не¬

много опустились, а руки как будто стали подлиннее.

Пройдя через испытания, которых хватило бы иа несколь¬