Страница 158 из 197
клиная себя в этих причитапиях за то, что не сумела
убить султана и упустила его из шатра живым.
Цаго чувствовала, что она не жилица на этом свете, и
ей очень захотелось увидеть свою родную Ахалдабу. Горь¬
ко было бы умереть, не взглянув еще раз на милые места,
593
где прошло детство, на отчий дом, не прикоснуться к хо¬
лодным камням порога, не прикоснуться щекой к шер¬
шавой коре старой айвы...
Больная попросила “через лекаря, чтобы пришел игу-
мсы, и, когда тот пришел, начала говорить:
—
Все равно мне никогда не отплатить вам добром за
добро, которое вы для меня сделали. Видно, уж пе успею.
А беспокойства со мной и так вам хватило. Зачем я буду
лежать здесь и утруждать вас, когда все равно конец мой
известен. Отпустите меня домой. Я возьму в дорогу ваших
лекарств, там, в деревне, у меня есть мать, она будет уха¬
живать за мной. В родном доме и стены помогают, говорит
поговорка, я верю, если я подышу воздухом моей
Ахалдабы, то мне станет легче. Отпустите меня домой.
Игумен посоветовался с лекарем. Они ушли в сосед¬
нюю келыо и долго там совещались. Лекарь сказал, что
надежды на излечение все равно нет никакой, так что
хуже не будет. Но, может быть, перемепа места отвлечет
больную женщину от ее тоски, съедающей организм, и вый¬
дет польза. Игумен возвратился в келыо Цаго, чтобы со¬
общить свое решение.
—
Мы отпустим тебя, если ты так настаиваешь. Мо¬
жет быть, и правда руки матери и воздух детства помогут
больше, чем мы и наши лекарства. Но только не отказы¬
вайся от лекарств. Возьми их с собой. Принимай, как ска¬
жет лекарь, а больше всего уповай на бога. Молись, и оп
пошлет тебе исцеление. Бог с тобой, иди с миром. Я ска¬
жу, чтобы проводили тебя.
В дороге Цаго приободрилась и уговорила провожато¬
го повернуть обратно с половины пути. Но бодрость ее
оказалась обманчивой. Постепенно долгий путь утомил
Цаго, и ей становилось все хуже и хуже. Ее начало зно¬
бить, во всем теле она почувствовала ужасную слабость,
последние силы уходили, и удержать их было нельзя.
В ушах начало монотонно звенеть, а глаза, застлало ту¬
маном.
Едва держась на лошади, с усилием поднимая голову,
чтобы оглянуться вокруг, Цаго в сумерках кое-как доеха¬
ла до Ахалдабы. Она узнала родное село. Розовели при¬
зрачные, словно висящие в небе, очертания гор, от зеле¬
ных садов тянуло душистым дымком, и на какое-то мгно¬
вение Цаго почувствовала в себе свежие силы. Губы ее
троиула слабая улыбка. Цаго отпустила поводья и распах¬
594
нула руки, словно хотела обнять и этот ветерок, и эти са¬
ды, и эти далекие горы и все, что дорого было с детства. Но
тут в глазах потемнело, горы странно покачнулись, Цаго
сползла с седла и упала на землю около смирно стоящего
коня. Конь, почувствовав недоброе, начал бить копытом,
потом громко и жалобно заржал.
На земле Цаго пришла в себя. Она лежала неподвиж¬
но, глядя в небо, в котором кое-где зажглись звезды. На
земле стояла тишина. Цаго подумала, что так неподвиж¬
но она могла бы пролежать долго, долго, что лежать так
лучше, чем ехать иа коне или делать что бы то ни было.
Прямо над Цаго мерцала голубенькая звездочка. Если она
сейчас упадет, загадала Цаго, то я умру, и стала не отры¬
ваясь глядеть иа звезду. Вдруг издалека донеслось брен¬
чание пандури и зародилась тихая песня:
Ахалдаба, Ахалдаба,
Вдали рублю врагов,
Осталась девушка одна
У милых берегов.
Цаго подумала, что это ей снится детство, и она снопа
девочка, и это звездное небо — ее вышивка, и нужно вы¬
шивать небо, расстелив, расправив его на коленях. А со¬
седский юноша Ваче поет эту песню, и можно тихонько
подпевать ему, не оставляя вышивки.
В зеленом платьице она,
Как гибкая лоза,
Нет, не враги убыот меня,
Пронзят ее глаза.
Цаго казалось, что она поет, хотя на самом деле она
только шевелила губами. Вдруг в сердце ударила такая
боль, точно снова вонзилась стрела султана Джелал-эд-
Дина. Цаго громко крикнула, а потом застонала.
Нет, песия не приснилась бедной Цаго. Слепого
Ваче прибило наконец к родному дому, и он жил теперь
в Ахалдабе. Подолгу он бродил вокруг деревни по тропин¬
кам, бренча на пандури и что-нибудь напевая. Сквозь
бренчание пан дури Ваче услышал крик и стон. Он пере¬
стал играть на пандури, перестал петь, прислушался. Сто¬
нали совсем близко, стонала женщина. Ваче расслышал
даже, что женщина назвала как будто его, Ваче, имя. Зна¬
чит, попавшая в беду женщина видит меня, подумал Ваче,
и зовет на помощь. Живее застучал он вокруг себя
палкой, обшаривая землю, выбирая путь. Вот фыркнула
595
лошадь, вот зазвенела уздечка. Каждый звук различал
Ваче. Вот снова охнула от боли женщина, и снова послы¬
шался протяжный стон.
—
Кто ты, где?
Ваче отбросил палку и начал шарить по земле руками.
Однако под руки попадали только камни да трава, про¬
бившаяся между ними. Стон раздался левее. Ваче тоже
начал шарить левее. Он полз теперь на коленях, а руками
искал, обшаривая вокруг себя и спрашивая в темноту:
—
Кто ты, где?
—
Ваче, это я. Это я, Цаго. Помоги мне. Я здесь лежу
на земле, здесь, левее, иди сюда.
—
Цаго! Что с тобой, как ты здесь очутилась?
Руки Ваче все продолжали лихорадочно шарить, а сам
он торопливо продвигался на коленях по жестким камням
и наконец упал, запнувшись за крупный камень. Но упал
он так, что его руки уже достали до бедной Цаго. Он на¬
чал ощупывать шею, уши, лицо. Лоб Цаго был весь в лип¬
кой испарине. Он поднял голову больной и уставился пу¬
стыми глазницами, словно вечпая темнота должна была
расточиться в этот миг, рассеяться как дым перед вели¬
ким, пронзительным желанием Ваче — увидеть.
Цаго открыла глаза и увидела устремленные на себя
жуткие пустые глазницы.
596
—
Ваче! Как ты был красив, какие у тебя были глаза,
Ваче!
В сознании Цаго мгновенно пронеслись картины дет¬
ства и юности, и повсюду, что бы ни вспомнилось, при¬
сутствовали глаза Ваче, прекрасные глаза, в которых все¬
гда была какая-то робость, что-то невысказанное и, кроме
того, глубокая затаенная ласка.
Цаго потянулась ладонями к лицу Ваче, чтобы загоро¬
дить ужасные пустые глазницы, но у нее не хватило сил
приподняться, она снова откинулась на спину, и руки ее
упали, как тряпочные.
—
Ваче! Я умираю, я сейчас умру.
—
Что ты, Цаго, зачем ты так говоришь. Я сейчас по¬
зову народ, сбегаю за твоей матерью, мы унесем тебя в
деревню, в твой дом.
—
Не надо, никого не зови. Пока ты сходишь, я умру.
Я не хочу умирать одна.
—
Хорошо, я не уйду, но чем же тебе помочь?
Ваче беспомощно суетился, ощупывал Цаго и наконец,
верно почувствовав что-то, замер, держа в своих руках
руку умирающей Цаго. Он услышал, как из руки уходит
жизнь.
—
Ваче, прости меня,— прошептала Цаго, и это были
ее последние слова.
597
—
За что, за что простить, что ты такое говоришь?
Разве ты в чем-нибудь передо мной виновата?
Но Цаго уже не слышала. Еще беспомощнее Ваче по¬
вернул голову к дороге. Но по дороге никто не шел и ие
ехал. Тишина стояла вокруг, только звякала уздечка да
фыркал в стороне конь. Ваче снова ощупал лицо Цаго и