Страница 159 из 197
понял, что она ушла. Скорее прижал он ухо к груди. Ти¬
шина стояла и в Цаго. Мертвая черная тишина воцари¬
лась вокруг. Если бы Ваче мог видеть, он увидел бы, под¬
няв голову, что как раз над умершей светится и мерцает
небольшая голубая звездочка, на которую еще так не¬
давно загадала Цаго свою жизнь или смерть. Может быть,
небо не показалось бы Ваче похожим на пеструю детскую
вышивку, но звезду он увидел бы обязательно, потому что
она стояла как раз над тем местом, где лежала Цаго, как
раз над ее лицом.
Неожиданно к Торели зашел хозяин. Обыкновенно,
если было нужно, Несеви вызывал поэта к себе. Не было
еще ни одного случая, чтобы начальник канцелярии сул¬
тана приходил в шатер к пленным. Несеви показался То¬
рели еще более хмурым и раздраженным, чем в прошлый
раз.
Торели, растерявшись, не успел даже предложить го¬
стю сесть, как Мохаммед сел сам. На стол перед Торели
ои положил большую тяжелую книгу.
—
Что тревожит моего счастливого господина? —
спросил Торели неожиданного гостя.
—
У такого верного слуги, как я, могут быть только
те же заботы, что у повелителя и господина. Я болею бо¬
лезнями султана, думаю его думами, печалюсь его пе¬
чалью. Когда бог разгневается на человека, он шлет одну
беду за другой. Мало было несчастий великому, благород¬
ному Джелал-эд-Дину, обрушилось еще одно несчастье:
умер самый любимый сын султана, и эта печаль теперь
для него острее ножа.
Торели догадывался, что султан где-нибудь здесь, по¬
близости. Каждый раз перед его приездом появлялось мно¬
го новых людей, высматривающих, выспрашивающих и
вынюхивающих все вокруг, потом появлялась и личная
вооруженная стража. Вот уже два дня, как мамелюки на¬
воднили лагерь.
598
—
Про какого сына вы изволите говорить, господин? —
спросил поэт.
—
Самым любимым сыном султана был Душхан.
И вот он неожиданно умер. Все знают, нечего скрывать и
от тебя, что Душхаиа родила жемчужина султанского га¬
рема — красивейшая из земных женщин. Когда султан
увидел, что лучшая его наложница забеременела, отдал ее
рабу своему Акашмолку в жены. Значит, Душхан родился
как бы сыном Акашмолка. Но все знали, что она родила че¬
рез шесть месяцев после свадьбы. Да и ребенок, когда под¬
рос, сделался вылитым Джелал-эд-Дином. Султан любил
его больше всех своих законных детей. Султан не чаял
в нем души, и вот любимец неожиданно скончался. Врачи
ие сумели помочь больному мальчику, и Джелал-эд-Дин
велел зарубить всех врачей.
—
Но может быть, врачи не виноваты?
—
Э... В гневе султан не знает ни виноватых, ни пра¬
вых. В этом его, в этом и наша беда.— Несеви тяжело
вздохнул.— Сейчас султан не помнит ни времени, ни са¬
мого себя. Он не отходит от тела сына, все время плачет
и скрежещет зубами.
Несеви пододвинул книгу к Торели.
—
Неудачи султана, превратности судьбы ввергли ме¬
ня в раздумье. Ты поэт и знаешь, что ничем нельзя так
облегчить душу, как высказав свою печаль другим. Если
же человек изольет свою душу в стихах, то это еще луч¬
ше. Ты сейчас удивишься и, может быть, даже подумаешь,
что твой хозяин выжил из ума. Но удивляться нечему.
Иные топят свое горе в вине, стараются забыться в куте¬
жах и развлечениях. Другие ищут забвения в чтении книг,
третьи пишут сами.
Эти стихи я пишу для себя. Я не хочу, чтобы они хо¬
дили по свету. Наше время богато настоящими поэтами.
Кого же я удивил бы моими беспомощными худосочными
творениями. Слова в стихах должны звенеть как сабли,
состукивающиеся в бою, а мои стихи похожи, верно, на
скрип покривившегося колеса. Но все же ты, как поэт,
знаешь, что если уж человек занимается стихоплетством,
то непременно рано или поздно оп покажет кому-нибудь
свои каракули. Я первому и последнему хочу показать
стихи тебе, Торели. Ты будешь их первый ценитель. Ты
прочитаешь эту книгу и скажешь, чего стоит это мое
увлечение, оправдано ли чем-нибудь появление этих
599
стихов иа свет, кроме того, что они утоляют мою печаль в
то время, когда я их сочиняю.
Торели смутился и ничего не ответил. Он испугался,
вдруг стихи очень плохи, а придется говорить правду.
Или придется лгать, чтобы не обидеть своего хозяина, от
которого он в общем-то не видел зла.
В то же время Торели с надеждой подумал, что Несе¬
ви — опытный, мудрый человек, ие может быть, чтобы он
написал какую-нибудь глупость, как это случается с ины¬
ми старцами. У Несеви хороший вкус на чужие стихи. На¬
верное, в своих он сумел бы отличить хорошее от плохого,
пе принес бы постороннему человеку явной дряни. Торели,
пе торопясь, начал листать книгу. После первых же сти¬
хов он понял, что догадки его верны. В стихах Несеви
оказалось много точных наблюдений и глубоких мыслей.
Глубокомыслие стихов было облечено в строгую стройную
форму. Сочинитель их был умудрен не только житейской
и философской мудростью, но и мудростью художника,
понимающего красоту сопоставления, противопоставления,
контраста, резкого смещения или, напротив, плавности.
В стихах Несеви было все, что можно было найти у само¬
го блестящего и прославленного поэта. Но ие было в них
одного — полета, порыва, самозабвения, того восторга и
того самозабвения, которые владеют творцом, когда оп
пишет стихи, и которые чудесным образом передаются
читающему и овладевают им.
Стихи Несеви были как бы чучела птиц, где уцелело
каждое перышко, где все так же изящно, как у живой
птицы, но полета нет и никогда уж не будет, но горячего
трепетания под перьями нет и никогда ие будет, но огня
в глазах нет и никогда не будет. В стихах Несеви было все,
но ие было жизни.
Книга элегий Несеви была навеяна и проникнута пе¬
чалью, вызванной сознанием тщеты жизни, непостоянства
судьбы, бесполезности и бессмысленности труда и борьбы,
а также и самоотречения во имя якобы высоких идеалов.
Бесконечные сетования придавали книге монотон¬
ность, делали ее однообразной, если не скучной. Однако
Торели внимательно прочитал все от строки до строки, ие
поднимая головы, не отрывая глаз. Когда же поднял
глаза, смутился и растерялся. Вместо властного хозяина,
старого делового человека, отягченного мудростью, наде¬
ленного многими достоинствами и трезвым чувством собст¬
600
венного достоинства, перед Торели сидел провинившийся
ребенок, ждущий с робостью, накажут его за проказу или
простят. Несеви виновато глядел в глаза поэту, точно от
слов поэта зависело, быть Несеви дальше или не быть.
Смущение Торели Несеви понял по-своему. Поэтому
ои торопливо предупредил:
—
Не говори сейчас ничего. Не надо. Я оставлю эту
книгу. Прочитай ее еще раз, а мнение свое напиши. Гово¬
рить правду в глаза всегда труднее, чем излагать ее на бу¬
маге, поэтому прошу тебя пе как пленника и раба, а как
коллегу и друга, напиши все, что думаешь, только всю
правду, и плохое и хорошее. Ты поэт и понимаешь, что
значит искреннее, правдивое слово. Я не честолюбив,
лесть мне не нужна. Я ее ненавижу, как чуму, и еще хуже
чумы. Скажи мне правду.
Несеви поднялся, встал и Торели.
—
Если ты не совсем уморился за чтением моих сти¬
хов, проводи меня, пройдемся по свежему воздуху.
Не дожидаясь согласия, Несеви пошел к выходу.
На небе светила луна. В безмолвном зеленом свете
спали шатры лагеря. На каждом шагу бодрствовали страж¬
ники. Они заступали дорогу идущим, но, узнав Несеви,