Страница 140 из 197
шить их.
Сознание у Ваче то затуманивалось, то прояснялось.
Во время очередного проблеска он огляделся и увидел,
что лежит на ступеньках лестницы. Бой на улице прекра¬
тился, было тихо, в безмолвии полыхали пожары. Ваче ка¬
залось, что огонь горит совсем близко, потому что ему
было жарко. По всему телу разливался расслабляющий
непривычный жар. Глаза закрывались сами собой. Хоте¬
лось ни о чем не думать, не двигаться, задремать. Какие-
то зыбкие волны подхватили его и понесли, мягко покачи¬
530
вая, убаюкивая, унося все дальше и дальше от шума, от
мыслей, от самой жизни.
Потом снова Ваче открыл глаза. Что-то привело его в
сознание, что-то заставило его опереться о землю рука¬
ми — он пытался подняться. Под ладонью было тепло
и скользко. «Моя кровь,— подумал Ваче,— я истекаю
кровью».— И тут же раздался голос:
—
Ты истекаешь кровью, подожди, я тебя перевяжу.
Пересилив дремоту, Ваче открыл глаза и увидел Цаго.
—
Что ты здесь делаешь? — спросил он.
—
Ищу ребенка. Только на минутку отлучилась за во¬
дой, оставив его одного, а он исчез.
Теперь Ваче разглядел, как испугана и бледна Ца¬
го. Глаза у нее блестели, как у пьяной или у помешан¬
ной.
—
Иди ищи. Оставь меня. Я — ничего.— Но Цаго ви¬
дела, что лицо Ваче перекосилось от боли. Она сняла ко¬
сынку, разорвала ее на полосы, расстегнула пуговицы ар¬
халука и отыскала рану, осторожно наложила повязку.
Пока Цаго перевязывала, Ваче озирался вокруг; он обна¬
ружил, что лежит возле лестницы нового дворца Ру¬
судан.— Цаго,— прошептал он, теряя силы,— будь добра,
затащи меня во дворец.
Первым стремлением Цаго было унести Ваче к себе до¬
мой, то есть в тот глухой подвал чужого дома, где она пря¬
талась. Но до ее убежища было далеко. По улице на ко¬
нях рыскали мародерствующие победители. Ей и одной
было бы опасно пробираться к дому, тем более с раненым
воином на плечах. Все же она попробовала взвалить Ваче
себе на плечи, но упала под тяжестью большого обмяк¬
шего тела. Опустив Ваче на землю, она волоком потащила
его вверх по лестнице, кое-как добралась до внутренних
покоев дворца к уложила раненого.
—
Подожди,— прошептала она,— сейчас найду ребен¬
ка и вернусь.
Но Ваче не слышал ее шепота, он ничего не слышал,
вокруг него была тихая глубокая ночь. Цаго выбежала из
дворца.
Очнувшись, Ваче почувствовал, что немного окреп. Он
не знал, сколько времени продолжалось беспамятство, и
не мог припомнить, где он теперь и как сюда попал. Огля¬
девшись, увидел, что находится в новом дворце царицы
Русудан, как раз в той палате, которую еще так недавно,
531
с таким воодушевлением он расписывал. Перед ним под¬
нималась стена, на которой он изобразил царицу Русудап,
едущую па коронацию в сопровождении блестящей свиты.
Эта степа осталась незаконченной, не было написано лицо
девушки, стоящей около осла: ее тело, руки, вся фигура —
все уже было, не хватало лица, лицо обозначалось не¬
сколькими условными штрихами.
Рушился мир, горел Тбилиси. Неизвестно, заживет ли
рана у Ваче, или он умрет от нее. А если и вылечится от
этой раны, выживет, разве не зарубит его первый же
встречный конник? Да и эти палаты, наверное, не устоят.
Все пожрет ненасытный огонь. Ему все равно, что пожи¬
рать, простые бревна или творения прославленных зодчих
и живописцев.
Кому сейчас дело до того, что осталось ненаписанным
лицо девушки, стоящей возле осла! Во всей Грузии и во
всем мире никому нет до этого никакого дела, кроме ху¬
дожника, который это лицо не дописал. Стремление к за¬
конченности, стремление к совершенству, которое живет
в каждом настоящем художнике, дрогнуло и в сознании
Ваче. Не заметив как, почти механически, он взял кисть
из валявшихся около стены, окунул ее в краску, тронул
кистью там, где должна быть бровь. Мазок ложился к маз¬
ку, постепенно жар работы, жар творчества овладел жи¬
вописцем, и он, не помня себя, не помня, что теперь проис¬
ходит вокруг, начал писать, как будто ничего не случи¬
лось в мире и сейчас войдет его друг Гочи Мухасдзе, и ста¬
нет сзади, и, помолчав, произнесет слова одобрения и во¬
сторга.
Десница мастера вселяла жизнь в лицо девушки, сто¬
ящей возле осла. Долго жило это лицо в сердце художника,
а теперь чудесным образом переселилось из сердца на сте¬
ну, ожило само и оживило все остальное, написанное иа
стене.
Немного раскосые глаза, смелый и резкий разлет бро¬
вей. Глаза становились все живее, все ласковее, румянец
проступал сквозь смуглую кожу щек, весь мир исчез для
Ваче, осталось только это лицо, и вот оно воскресает па
стене, в споре со смертью, царящей вокруг него.
Помимо своего сознания, Ваче спешил. Он чувствовал,
что силы его могут иссякнуть в любое мгновение, а карти¬
ну хотелось дописать. Живописец писал, а смерть стояла
над ним, у него за плечами, замахнувшись своей косой.
532
Но всей силой страсти, всей жаждой красоты жизни ху¬
дожник презирал ее, стоящую за плечами и ожидающую,
быть может, последнего, заключительного мазка.
Вот и последний мазок. Живая Цаго, точно такая, ка¬
кой она стояла тогда, прислонившись к стене мастерской,
точно такая, какой ее всю любил Ваче, Цаго живая, весе¬
лая, лукавая, глядела со стены на своего создателя, на
своего творца, и Ваче сам удивлялся ей, такой живой и та¬
кой красивой. Он шагнул к ней навстречу, кисть выпала
из рук, боль от плеча пронзила все тело, и снова нахлыну¬
ла темнота.
На этот раз Ваче пришел в себя от каких-то диких, не¬
человеческих воплей. Прислушавшись, он разобрал, что
где-то очень близко плачут женщины и дети. Кое-как при¬
поднявшись, он дотащился до окна.
На берегу Куры перед узким мосточком волновалась
большая толпа. Не весь ли Тбилиси согнали сюда — и жен¬
щин с детьми, и стариков, и подростков, и мужчин? Со¬
бравшимся приказывали по одному пройти по мостику, по
которому нельзя было пройти иначе, как наступив на все-
грузинскую святыню — икону божьей матери из Сион¬
ского храма.
Кое-кто осмеливался и робкими шагами переходил че¬
рез роковую черту и оказывался на другом берегу. Но в
большинстве люди не хотели идти, упирались, пятились
назад. Подталкивание и плети пе могли их продвинуть
вперед. Каждого, кто не решался наступить на христиан¬
скую святыню и перейти на другой берег, тут же рубили
саблями и сбрасывали в Куру.
Высоко на куполе Сионского храма был установлен
трон. На троне восседал победоносный султан Джелал-эд-
Дин. Это он творил суд над несчастными побежденными
тбилисцами. Или отрекись от своей веры, или смерть —
таков был его короткий беспощадный приговор.
От ужасных воплей и криков у Ваче снова закружилась
голова. Он закрыл глаза и заткнул уши, но картина казн и
все равно стояла перед глазами, и даже еще явственнее,
чем если б глаза были открыты.
Ваче открыл глаза и зачем-то смерил расстояние от
окна до купола Сиони и до султана, восседающего на нем.
До купола было недалеко. Хорошо обученный и сильиый
воин мог бы достать до него смертоносной стрелой. Но
где достать стрелу и где взять силу? Раненый оглядел зал
533
и не увидел ничего, кроме
кистей и красок, разбросан¬
ных там и сям. Но он вспом¬
нил, что на месте, где он
упал, должны были остаться
его лук и колчан, потому что