Страница 119 из 121
В здании стояла тишина. Везде ковровые дорожки: в коридорах, на лестничных пролетах, на площадках…
А вот и комната, куда Шадрину выписан пропуск. Дмитрий остановился и еще раз пробежал глазами письмо, полученное два дня назад. Поправив галстук, он тихо постучал в дверь. Кто-то глухо отозвался. Дмитрий толкнул дверь.
Лицо человека, поднявшегося из-за стола, показалось очень знакомым.
— Не узнаете?
В человеке, который в течение двух дней был для него загадкой, Дмитрий узнал Василия Петровича, бывшего прокурора района, где он четыре года назад работал следователем.
— Василий Петрович! — обрадованно произнес Шадрин с порога. — Вот уж не ожидал!
Иванов вышел из-за стола и крепко пожал руку Шадрина:
— Долго я вас, дружище, искал. А вы не изменились. Ни седины, ни лысины.
— Да вроде бы рано.
Иванов показал на кресло, стоявшее у стола:
— Садитесь.
Шадрин сел.
Кабинет у Иванова был просторный, но ничего лишнего. Все подчинено деловому ритму, который с годами вырабатывается в высоких государственных учреждениях.
— Наверное, и не догадываетесь, зачем пригласил вас?
— Пока не догадываюсь.
— Хочу предложить вам вернуться на юридическую работу.
— Если разговор пойдет о прокуратуре, то, пожалуй…
— Что «пожалуй»?
— До тех пор, пока в городской прокуратуре Богданов, мне…
— Богданов? — Иванов скатал бумажный шарик и бросил его в корзину. — Его уже там нет.
— Где же он?
— Недавно проводили на заслуженный отдых. По возрасту. Но не о нем разговор. Перейдем к своим делам. Я пригласил вас, чтобы предложить вам работу в Комиссии законодательных предложений в аппарате Президиума Верховного Совета.
— В Президиуме?.. — Дмитрий растерянно пожал плечами. — Уж больно высоко. И так неожиданно…
— Вначале расскажите о себе. После нашей последней встречи и последнего разговора прошло почти четыре года. За это время столько воды утекло.
И Шадрин начал рассказывать о том, что было с ним за последние четыре года. Не умолчал он и о партийном выговоре, полученном за скандал в ресторане «Савой».
— Знаю об этом, — сдержанно улыбнувшись, вставил в рассказ Шадрина Василий Петрович. — Но на этот скандал, как мне известно, вас спровоцировали два закордонных хлюста, которых с позором выдворили из нашей страны.
— Вы и об этом знаете? — удивился Дмитрий.
— Прежде чем приглашать вас на работу в наше учреждение, я обязан узнать о вас все и даже чуть-чуть больше, — многозначительно проговорил Иванов. — В школе вы себя показали блестяще. В гороно вами не нахвалятся. Только должен вас огорчить: логику и психологию из программы средней школы с будущего учебного года снимают.
— Как снимают?.. Почему снимают?.. — в вопросе Шадрина прозвучала тревога.
— Так решено Министерством просвещения и Совмином. Об этом долгий рассказ. Посчитали, что предметы эти слишком серьезны для подростков.
— Да… — вздохнул Шадрин. — А в гороно об этом помалкивают.
— Пока они об этом не знают, — Иванов подошел к окну и закрыл створку. — Помните определение права?
— Если по Марксу и Ленину, то, пожалуй, врубилось на всю жизнь.
— А именно, если не подводит память? — Иванов, словно прицеливаясь, выжидательно смотрел на Шадрина: — Помните или забыли?
— Воля господствующего класса, возведенная в закон, — четко ответил Шадрин. — Когда-то эту формулировку мы запоминали, как таблицу умножения.
— Мудрее и короче не скажешь. Теперь-то хоть вчерне вырисовывается контур для референта Комиссии законодательных предложений?
— Только вчерне.
— А в деталях — всему свой черед, — Иванов закурил и предложил папиросу Шадрину. — Не приходилось ли вам, Дмитрий Георгиевич, в последние годы слышать в народе ропот на закон, по которому за мешок ржи…
— Приходилось, — сказал Дмитрий. — Закон уже не отвечает духу времени.
— Да. В свое время, когда требовалось накормить солдата на фронте, когда судьба страны стояла на кону, в этом законе отражался и дух народа, и суровость времени. Теперь этот закон изжил себя, — Иванов хотел и дальше развивать свою мысль, но, видя, что Шадрин понимает его, остановился на полуслове. — Я думаю, мы понимаем друг друга. Голова у вас светлая, выросли вы не на маменькиных пышках, не на пуховиках, а в трудовой семье и знаете, почем фунт лиха. Сейчас мы увеличиваем штаты Комиссии. Нам нужны люди, которые знают жизнь, те, что прошли войну. Вот я и вспомнил о вас. И нашел вас.
Шадрин колебался:
— Для меня это, Василий Петрович, настолько неожиданно, что… А потом, у меня же школа… Ко всему прочему я командир дружины.
— Я в курсе дела. Здесь вы нужней. О вас я говорил с председателем Комиссии, — Иванов посмотрел на часы: — Жаль, что его только что вызвало руководство. Вот вам анкета. Заполните ее дома и сдайте в бюро пропусков на мое имя.
— И все-таки я должен подумать, — нерешительно сказал Шадрин. — Да и боюсь: справлюсь ли?
— Я не пригласил бы вас, если бы не знал точно — справитесь вы или не справитесь. На раздумья даю вам неделю, — и, о чем-то подумав, сказал: — Какая у вас зарплата в школе?
— Тысяча двести рублей.
— Для семейного человека не густо. У нас первое время будете получать тысячу восемьсот. Но это первое время. Думайте и решайте. Где ваш пропуск?
Иванов отметил пропуск и проводил Дмитрия до двери. На прощание сказал:
— Знайте: у меня к вам большое доверие. А это нужно ценить.
— Спасибо, Василий Петрович.
— Не забудьте приложить к анкете копию диплома, характеристику и автобиографию.
Дмитрий вышел из кабинета и спустился вниз. Все пока осознавалось смутно. Кремль… Президиум Верховного Совета… Все плыло, как в тумане.
Дмитрий вышел во двор и в первую минуту растерялся — не знал, куда идти.
Над колокольней Ивана Великого кружилась стая голубей. У царь-колокола пестрела новая группа экскурсантов. А у подножия приземистого здания, точно на карауле, замерли чугунные пушки, направив свои немые жерла в голубое, без единого облачка, небо. На золотых куполах соборов горели солнечные блики. По направлению к Спасским воротам двигалась группа экскурсантов, которых Шадрин видел полчаса назад. Среди них он увидел того самого человека в темно-синем бостоновом костюме и артиллерийской фуражке. Он догнал его.
— Ну как? — спросил Шадрин тоном, словно они не один день проехали в одном купе общего вагона.
— Здорово! — широко улыбаясь, ответил мужчина и покачал головой: — Ведь это надо же!.. Простой народ в Кремль вошел!..
Дмитрий вышел на Красную площадь, зашагал по рябоватому серому булыжнику. Из головы его не выходили слова рабочего: «Простой народ в Кремль вошел!..»
IX
Широкие окна кабинета маршала выходили на Москву-реку. Снизу приглушенно доносились звуки стремительно проносившихся по набережной легковых машин. Справа от маршала, на маленьком столике, стояли три телефона. Один из них, белый, со спиральным шнуром — правительственный.
Маршал посмотрел на часы. Через пятнадцать минут, ровно в десять ноль-ноль, у него в кабинете должно было начаться важное совещание. А в одиннадцать тридцать ему необходимо быть в Кремле.
За оставшиеся пятнадцать минут он решил еще раз перечитать приказ, подписанный вчера министром обороны. С этим приказом следовало познакомить своих подчиненных. Но не успел он открыть белую папку, как в кабинет вошел адъютант. Это был высокий, статный капитан, с открытым русским лицом и светлыми глазами.
— Товарищ маршал, снизу звонил какой-то Дерюгин. Назвался вашим старым сослуживцем, просит, чтобы вы его приняли.
На загорелом высоком лбу маршала еще резче обозначились две сходящиеся у переносицы глубокие морщины. Он поднял на адъютанта свои голубые глаза:
— Как, вы сказали, его фамилия?
— Дерюгин.
— Дерюгин… Дерюгин… Что-то не припоминаю. Не помню такого. Уточните, пожалуйста, где он служил со мной?