Черные лебеди

Адъютант вышел. Маршал открыл белую папку с секретным приказом и что-то принялся записывать в раскрытом календаре. Но не успел он сделать несколько заметок, как в кабинет снова вошел адъютант:

— Виноват, товарищ маршал, я ослышался. Не Дерюгин, а Веригин. Бывший комбриг Александр Николаевич Веригин. Знает вас с гражданской войны, вместе учились в академии имени Фрунзе, вместе служили в Пролетарской дивизии.

Маршал отодвинул в сторону белую папку. Он долго-долго, каким-то совсем не знакомым адъютанту взглядом, смотрел в окно, и на лице его в эту минуту сменилось несколько выражений. Капитан не мог понять: обрадовал маршала его доклад или, наоборот, был ему неприятен.

Маршал встал. Его посуровевший взгляд остановился на адъютанте:

— О чем он просит?

— Он просит принять его.

— Когда?

— Когда вы сможете. Но если можно, то в этом месяце. У него к вам есть какой-то очень важный для него разговор.

Маршал посмотрел на часы. До начала совещания оставалось десять минут.

— Проводите его ко мне.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— До начала совещания, товарищ маршал, осталось десять минут. Почти все генералы в сборе. Ждут в приемной.

— Проводите Веригина ко мне, — строго, как приказ, бросил маршал.

Адъютант вышел. Следом за ним вышел из кабинета и маршал.

В приемной уже собралось несколько генералов. Те, кто сидели, при появлении маршала поспешно встали.

— Прошу вас, товарищи, минут десять-пятнадцать подождать. Вас пригласит адъютант.

Не успел маршал закрыть за собой дверь кабинета, как на маленьком столике зазвонил телефон. Маршал поднял трубку.

Снизу, из бюро пропусков, адъютант сообщил, что Веригину не выдают пропуска.

— Почему?

— У него вышел срок временной прописки, — ответил адъютант.

— Кто начальник бюро пропусков?

— Капитан Горохов.

— Соедините меня с ним.

Маршала соединили с начальником бюро пропусков. Из трубки донесся глуховатый голос уже немолодого человека:

— Капитан Горохов слушает.

— Говорит Рыбаков. Прошу немедленно выдать пропуск бывшему комбригу Веригину Александру Николаевичу.

— Есть выдать пропуск Веригину! — чеканно раздалось в трубке.

Маршал подошел к окну, положил руки на подоконник и, вскинув голову, направил взгляд на плывущие в небе дымчатые облака.

Но видел он не облака. Он видел другое. Девятнадцатый год… Перекоп… Рассвет перед боем за деревню Яхромка… Командиром кавалерийского эскадрона был Веригин. Под ним гнедой орловский рысак, отбитый у петлюровцев. Рысак не стоит на месте… Рыбаков тогда был командиром взвода.

С доброй, затаенной завистью посматривал он на своего командира, крепко и красиво сидевшего в седле. Было что-то лихое, картинное в его посадке. А конь!.. Такого коня не было во всей дивизии. А как Веригин повел эскадрон в атаку!..

Закрыв глаза, маршал продолжал неподвижно стоять у окна.

«Много нас тогда полегло за Яхромку. Но Веригин каким-то чудом остался жив. Все говорили, что он заговоренный. За эту Яхромку он получил орден Боевого Красного Знамени. Это был первый высший военный орден в дивизии. Как я тогда завидовал ему! Но завидовал, как младший, завидовал с единственным желанием: быть таким же храбрым, таким же сильным, таким же красивым… В этом бою под ним ранили коня. Его пристрелил ординарец командира. У Веригина не поднялась рука. Я видел, как он отвернулся, когда ординарец вскинул винтовку.

А потом, спустя две недели, Веригин давал мне рекомендацию в партию. Принимали наспех, перед боем, на опушке леса. Как сейчас помню его слова: «Письменных рекомендаций, товарищи, писать некогда. Думаю, все знают, что командир взвода Рыбаков в боях за Советскую власть мужеством своим и кровью своей доказал, что он коммунист. Предлагаю голосовать. Протокол составим, когда возьмем село Еланское. Партийный билет Рыбаков получит также после боя…» И все подняли руки.

Потом ранение… госпиталь… И вдруг, спустя несколько лет, судьба свела в академии. Но и здесь… и здесь я почему-то завидовал Веригину! Может быть, потому, что он уже кончал академию, а я только начинал учиться. И по званию он был старше меня. И ростом выше… Осанистей, красивей. Его чертовски любили женщины. Как колдун был. Женился на студентке… Редко я видел таких красавиц.

А потом снова вместе служили в Пролетарской дивизии. Веригин был образованнейшим командиром… И вот теперь ему не дают пропуска — кончилась временная прописка. Тридцать седьмой год… Страшный тридцать седьмой год! Могло случиться, что и я вот так же… с просроченной временной пропиской пришел бы проситься на прием. Эх, Веригин, Веригин, кем бы ты сейчас был, если бы не тридцать седьмой год? Такой умище, такая львиная натура!.. Даже робею перед этой встречей…»

В кабинет вошел адъютант:

— Товарищ маршал, Веригин в приемной.

Маршал, не поворачиваясь к вошедшему адъютанту, приказал:

— Пригласите.

Он отошел от окна, как только за капитаном закрылась дверь. Остановился у стола, выжидательно глядя на дверь.

Вот она медленно открылась. На пороге показался человек. Высокий, седой, сутулый. В кирзовых сапогах, в старых диагоналевых галифе и темно-синем пиджаке. В руках — военная фуражка. Закрыл за собой дверь, остановился:

— Здравствуйте, товарищ маршал…

Лицо маршала искривилось, словно от боли. Пристально вглядываясь в Веригина, он пошел к нему навстречу. Он ничего не сказал. Он даже не ответил на приветствие. Он подошел к Веригину вплотную и, крепко обняв его, поцеловал:

— Александр Николаевич…

Губы маршала дрожали, и весь он в эту минуту был как-то не по-маршальски растерян. Не находил слов. И Веригин тоже крепился. Дышал тяжело. Ему не хватало воздуха.

— Спасибо, Василий Иванович… Спасибо… — больше он ничего не мог сказать.

И только после того, как маршал усадил его в кресло, а сам остался стоять, Веригин, справившись с волнением, смог рассказать — зачем он пришел к старому сослуживцу. Маршал слушал молча. Маршал все понял, Потом он посмотрел на часы. Уже десять минут в его приемной в ожидании томились генералы.

— Ты извини меня, Александр Николаевич, у меня там ждут совещания двенадцать человек. Давай этот разговор перенесем на вечер. В семь часов я буду дома. Вот мой телефон, вот адрес… — маршал на листке бумаги написал адрес и телефон. — Мою благоверную, как и тридцать лет назад, зовут Мария Захаровна.

— Я не забыл, — ответил Веригин и встал.

— Итак, в семь часов вечера.

Маршал проводил Веригина до двери, положил ему на плечи руки и, осмотрев с ног до головы, вздохнул, улыбнулся и покачал головой:

— Да-а-а… А меня пронесло. Все расскажу вечером, дома. Ничего, были бы кости — мясо нарастет. Жду!

Маршал крепко сжал руку Веригина и открыл ему дверь. Он вышел следом за ним в приемную, где его ждали подчиненные. Все, как по команде, встали.

Проходя сквозь строй генералов, Веригин почувствовал себя неловко. Ссутулившись и опустив глаза, он вышел в коридор и только в лифте облегченно вздохнул. Внизу его догнал дежурный офицер и отметил пропуск. Как во сне, он предъявил пропуск солдату, стоявшему в вестибюле, как во сне вышел на улицу, сел в первый попавшийся автобус и долго ехал, сам не зная куда. Проезжая Большую Калужскую улицу, вспомнил Родимова. «Он живет где-то здесь. Как он там, старина?»

Веригин достал записную книжку и нашел в ней адрес Родимова. Сосед его, седенький старичок-москвич, посоветовал сойти на следующей остановке. Веригин сошел. А у самого из головы не выходил маршал Рыбаков. «Нет… Есть все-таки на свете настоящие люди. Их не сломили лихие годы, им не вскружила голову слава… Честных Гореловых, Рыбаковых больше, чем тех подлецов и мерзавцев, которые не захотели признать в Родимове Родимова…»

Дверь квартиры, куда позвонил Веригин, открыла молоденькая девушка. На его вопрос, дома ли Николай Карпович, она приветливо улыбнулась и проводила Веригина в маленькую комнату, заставленную по стенам полками с книгами.