Страница 190 из 232
‑ Т‑ты… ты не можешь… быть зд‑десь!…
‑ Это верно, ‑ призрак легко согласился, ‑ не могу. Однако иногда приходится совершать невозможное.
Он сидел в кресле странно, поджав под себя ноги и укутавшись в халат. Поза его была какой‑то неестественной, но в чём заключалась эта неестественность Башкирцев понять не мог. Тот инфернальный ужас, что парализовал его разум в первые минуты встречи, сейчас начинал понемногу отступать. Мозг лихорадочно искал рациональное объяснение происходящему и, как это ни странно, находил его в мелочах, имевших к "рацио" весьма смутное отношение. За мелочи эти рассудок, не веривший прежде ни в чёрта, ни в бога, теперь цеплялся как утопающий за соломинку: Зачем бы ожившему покойнику открывать окна в доме? Зачем говорить о горячем душе? Да и появляться ещё до заката солнца призраку, вроде как, не полагается… А запах!… пусть и не розами пахло в прихожей, но этот запах был живой …
Наверное, на его лице отражалось всё более чем явственно, поскольку незваный гость неожиданно вздохнул и произнес устало:
‑ Не льсти себе, я сюда заявился не совесть твою изображать. Если нервишки расшатались, глотни чего покрепче, я в холодильнике водку видел. А потом расскажешь мне, о чём спрошу. В конце концов, это невеликая плата за то, что ты теперь живешь в моем доме, не так ли?
* * *
‑ Плевать мне, что ты там сейчас думаешь, ‑ бросил Олег, нарушив напряженное молчание. ‑ Плевать мне на тебя и на твою жизнь. Живи себе и дальше как живётся. Мне тут кое‑что сделать нужно, потом я уйду. Теперь уж точно ‑ навсегда. А от тебя, Петрович, только две вещи и требуется: на один вопрос ответить честно и не мешать мне потом, не делать глупостей, никуда не звонить и никому ничего не рассказывать, пока я здесь. После ‑ мне уже без разницы, хоть участковому исповедуйся, хоть психиатру.
‑ Меня в морг возили, тело твое опознавать, ‑ буркнул Башкирцев невпопад. ‑ Может, и впрямь ‑ к психиатру?
‑ Не раньше, чем я уйду. И вот ещё что… завтра у нас какой день недели?
‑ Пятница, ‑ он не особо удивился неосведомленности "призрака", ‑ семнадцатое число…
‑ Тем лучше. Позвонишь утром на работу и скажешься больным. Лучше тебе будет тут посидеть пару дней. Так, от греха подальше.
Башкирцев опрокинул третью по счёту рюмку и с угрюмым видом покосился на Олега.
‑ Живой ты или мертвец, а только указывать мне у тебя нос не вырос.
‑ Расхрабрился ты, как я погляжу, ‑ качнул тот головой. ‑ Хватит тебе уже пить, а то так можно и инстинкт самосохранения вовсе потерять.
‑ Т‑ты! ‑ задохнулся Башкирцев, давясь не то страхом, не то возмущением. ‑ Ты не угрожай мне! Слышишь?! И не думай!…
‑ Тихо, ‑ голос Олега прозвучал так, как некогда прежде не звучал на его памяти: негромко, но настолько уверенно, что зарождающаяся истерика разом стала поперёк горла.
‑ Не шуми, соседи услышат. Окна‑то открыты. Ещё позвонят, куда не следует.
Водка была ледяная, но сейчас Башкирцев не чувствовал ни её холода, ни вкуса, ни крепости. Она провалилась внутрь как глоток обычной воды. Четвёртая рюмка ‑ а будто и не пил вовсе. Всё вхолостую…
‑ Знаешь, что самое странное, Петрович? ‑ задумчиво протянул "призрак". ‑ В нашу последнюю встречу я не способен был увернуться от твоей оплеухи, а сейчас могу убить тебя, не вставая с этого кресла. Ты "ой" сказать не успеешь. Но… мне даже ломать тебе руку больше не хочется. Я давно перестал тебя ненавидеть. Я, может быть, даже простил тебя… Не дури, дядя Артем, просто сделай как я прошу и через пару дней можешь забыть меня как сон.
‑ Кошмарный сон.
‑ Это уж как тебе хочется, так и считай… А пока ты вот что мне скажи: где Таня?
‑ Ка‑какая Таня? ‑ Башкирцев растерялся от неожиданного вопроса.
‑ Таня, ‑ терпеливо повторил Олег, ‑ девушка. Которая была здесь, когда… меня убили… Якобы убили.
‑ Так ведь… ‑ он осекся. ‑ Ты это… ты что же, не знаешь ничего? Ведь уже больше недели прошло… А я‑то уж было подумал…
‑ Что? ‑ "призрак" привстал в кресле, подаваясь вперед. ‑ Что случилось с Таней?!
Вот в этот самый момент Башкирцев наконец‑то ощутил действие спиртного. Потому что лицо Олега перед его глазами на миг исказилось и поплыло, теряя чёткость очертаний. Он рефлекторно тряхнул головой и зрение пришло в норму.
"Напьюсь, ‑ с мрачной решимостью подумал Башкирцев. ‑ Уж коли завтра нужно "болеть" так буду болеть по‑настоящему. Вот только отвяжется этот со своими вопросами…"
‑ В больнице она уже дней восемь или девять, ‑ неохотно протянул он, наливая себе по новой. ‑ Кто‑то болтал из соседей, так из комы и не вышла до сих пор… Опоздал ты, парень, воскресать.
Глава девятая
Между жизнью и смертью ‑ две пяди ничейной земли.
Между смертью и жизнью ‑ нейтральная полоса.
Вдох и выдох… Мы времени раньше расчёт не вели,
А теперь нам осталось быть вместе всего полчаса.
Вдох и выдох… Мы раньше небрежно бросали слова,
А теперь невозможно спросить и услышать ответ.
Друг по другу так часто мы взглядом скользили едва,
А теперь посмотреть друг на друга возможности нет.
Вдох… вот грудь поднялась, значит дышишь, и значит ‑ жива,
Значит, может, ещё мы получим утерянный шанс.
Выдох… мне показалось: раздвинулись губы едва ‑
Может, блюз не допели последний, а может ‑ романс.
Между жизнью и смертью так мало ‑ лишь выдох и вдох.
Между смертью и жизнью ‑ лишь шаг по ничейной земле.
Нам сейчас бы хватило немного, каких‑нибудь крох…
Но и крохи сгорели… и без толку рыться в золе…
Он смотрел на неё всю ночь. Смотрел как медленно, бесконечно медленно поднимается и опускается её грудь. Смотрел на её лицо, словно вылепленное из воска. На бледные губы и тени, залегшие вокруг закрытых глаз… Она была где‑то далеко. Там, за чертой, куда ему, Открывающему Пути, нет хода. Туда не открыть Врата, и не заглянуть сторонним взглядом… туда можно лишь попасть единожды. И оттуда немногим дано вернуться… Ей ‑ не дано. Он понял это сразу, едва лишь узнал о происшедшем. Осознание пришло уже позже и подобно было удару в солнечное сплетение… Она умирает!…
В палату вошла женщина средних лет в белом халате. Движения медсестры были размеренны и неторопливы. Поменяв капельницу и убедившись, что аппаратура работает в обычном режиме, она на несколько секунд задержалась возле девушки, чтобы поправить и без того ровно лежащую простыню. Покачала головой и вздохнула с непритворной жалостью:
‑ Молоденькая такая…
Потом вышла, так и не заметив застывшую в дальнем углу тень. Кто сказал, что ночь ‑ это неприёмные часы? Кто сказал, что в реанимацию не пускают даже днём?… Тень шевельнулась, но не приблизилась. До этого он уже подходил к Тане дважды, прикасался к руке и долго слушал её беззвучное дыхание. Теперь же ‑ просто стоял у стены, почти неподвижный и безмолвный. Поддерживать иллюзию не было нужды, но все же на лежащую девушку смотрели сейчас глаза человека, а не фэйюра ‑ ему казалось, это будет правильным. Губы его шевелились, то завораживающе медленно, то быстро и судорожно. Он не просил ‑ слишком хорошо понимал, что просить уже бесполезно. Не молился ‑ ибо не умел. Не проклинал, так как время проклятий ещё не пришло. Он прощался…
Всё оказалось напрасным ‑ метания и поиски, штурм Тинтры, сотни загубленных жизней, Тропа, Выжженные миры… он ничего не узнал, не получил ответов на главные вопросы, ни на шаг не продвинулся к цели. Он даже не успел увидеть её глаза… ему досталось только вот это молчаливое прощание без надежды услышать ответ.
На лице Тани не было ни синяков, ни ссадин. На обходном листе рука доктора вывела летящим почерком: "ушиб мозга"… один‑единственный сильный удар "тупым предметом" в височную область и сотрясение, приведшее к коме. Один единственный удар… не оставивший на коже даже ссадины, только небольшую гематому.