Страница 74 из 86
Мопассан криво усмехнулся.
— Слишком уж я бросался там в глаза.
— Ги, это досадное недоразумение. Лулия с Альбером задумали этот приём несколько недель назад и решили, что мужчины будут одеты в красное. Потом я несколько дней не виделась с ними, а они, видимо, оставили эту мысль, не предупредив меня.
— Господи, ерунда всё это.
Г и стал целовать ей руки. Но Мари мягко настаивала на своём. Клялась, что ничего не знала, и искусно вела к примирению; и хотя ему вспомнилось, как они с Лулией смеялись, хотя в ушах вновь прозвучало насмешливое «Вы собираетесь читать нам в этом одеянии, дорогой мой?», он снова оказался полностью в её власти.
— Ты правда не увидел здесь злого умысла? Это было бы ужасно.
— Нет, дорогая.
Накануне вечером на обеде присутствовал Октав Мирбо[113]. И не говорил ни о чём, кроме глазных болезней. Потом Ги понял, что он шутки ради проштудировал литературу по этой теме, но тем не менее расстроился. Что-то над ним слишком уж часто шутили в последнее время.
Ги шёл по людному тротуару. Желание уехать от этой выставочной толпы было непреодолимым. В путь, подальше от ближайшего окружения. Бегство было необходимо ему, как воздух. Он остановил фиакр, успел на полуденный поезд и разговаривал на кухне Ла Гийетт с Крамуазоном, когда вошёл Франсуа.
— Дом кишит пауками, — сказал ему Ги. — В моей спальне их полно. Я заглянул в другие комнаты, там то же самое. В каждой постели пауки. — Он указал наверх. — Позаботься, чтобы к сумеркам все окна были закрыты. Пауки влезают на террасу, а оттуда проникают в комнаты. Крамуазон, убивайте всех пауков, каких увидите. Понятно?
— Да, месье.
Садовник, недоумённо хмурясь, вышел.
— О, привет.
Это вошла из сада Эрмина.
— Дорогая моя. — Ги рад был её видеть. — Покатаемся на парусной лодке? Сейчас самое время.
— Хорошо. Собственно, я зашла попрощаться. Завтра мне нужно ехать в Клермон-Ферран.
С берега дул спокойный ветерок, и они катались дотемна. Эрмина была тихой, задумчивой.
— Знаешь, кто был в Этрета до этой недели? Мадам Шадри.
— Ноэми?
Ги познакомился с этой женщиной через Артура Мейера, и она неустанно преследовала его.
— Она говорила всем в посёлке, что была твоей любовницей.
— Дорогая моя, кто только этого не говорит? Все думают, что Париж оглашается зубовным скрежетом — рогоносцы скрипят зубами на Ги де Мопассана. Если ты читаешь или слушаешь сплетни, то можешь счесть, будто я почти ежедневно совершаю что-то возмутительное. Считают, что я переспал с половиной замужних парижанок, с большей частью их дочерей и со всеми симпатичными вдовушками моложе сорока.
— Ну, у тебя их было немало. — Эрмина улыбнулась и, помолчав, спросила: — Любил ты кого-нибудь из них?
Ги поглядел на неё. Эрмина не походила на остальных женщин. Он поцеловал ей руку.
— Они забавляют меня. Одна, когда я пригласил её на обед, не пожелала есть ничего, кроме розовых лепестков. — Он засмеялся. — Никогда не пойму, почему две женщины не лучше, чем одна, три, чем две, и десять, чем три.
— Это лишь одна твоя сторона — внешняя и несущественная.
— Я не могу любить одну женщину, потому что всегда буду любить и других. Хотелось бы иметь тысячу рук, тысячу губ, тысячу... темпераментов, чтобы ласкать их всех одновременно!
Эрмина покачала головой.
— Значит, к любви нужно относиться с иронией, по крайней мере, смотреть на неё свысока? Прикрываться от неё щитом, так, Ги? Да, слова твои отчасти справедливы, потому что ты странный человек, сложный. — Она положила ладонь ему на руку. — Ты с головой уходишь в любовные похождения, потому что всё ищешь...
— Осторожно!
Ги тронул её за плечо, заставляя пригнуться, когда разворачивал гик. Эрмина искоса глянула на него и улыбнулась: он повернул лодку, чтобы не отвечать.
Вечером, когда Эрмина ушла домой после ужина, Ги устроил охоту на пауков. Он чувствовал в себе некую перемену. Глаза его жгло, им владело какое-то возбуждение.
— Франсуа, где лампы? Неси большую, большую.
Они пошли наверх. Слуга шёл впереди с двумя лампами. Все окна и ставни были уже закрыты. В первых трёх спальнях они обнаружили только нескольких долгоножек.
— Убей её, Франсуа, убей! — кричал Ги при виде каждой.
Если насекомое убегало от слуги, он давил его сам. Потом они пошли в большую гостиную. Ги торопливо вошёл, встряхнул шторы, и тут же оба увидели двух толстых пауков, бегущих прятаться за зеркало над камином. Франсуа бросил взгляд на хозяина, тот не отводил от зеркала взгляда. Свет лампы придавал его лицу странное выражение.
— Я сниму зеркало, месье. Оно не очень большое.
— Нет, нет, ты можешь его разбить. Наверху на нём герб семьи Ле Пуатвенов. Это работа одного мистика.
Внезапно он обернулся к слуге.
— Придумал, мы устроим им западню! Вот здесь... — Он выдвинул кровать из ниши и вошёл в неё.
— Теперь, Франсуа, мне надо спрятаться. Возьми вон то чёрное покрывало. И занавесь меня.
Франсуа занавесил хозяина.
— Вот так, вот так. Теперь посвети лампой за зеркало. Я приманю их.
И он принялся негромко напевать.
Франсуа оглянулся на занавешенную нишу, чувствуя, как у него колотится сердце. Из темноты доносился дрожащий, пугающий голос хозяина:
— Чего стоишь, Франсуа? Действуй, действуй!
— Слушаюсь, месье.
Он поднёс лампу к краю рамы зеркала. Пауки вскоре выбежали и устремились к нише, за покрывало. Франсуа услышал громкий голос хозяина:
— Я убил их, Франсуа! Обоих. Смотри. Смотри!
Раздался звенящий смех, и хозяин вышел из ниши, причудливо обмотанный покрывалом, неся дохлых пауков в его сгибе.
— Дай блюдце. Ха! Скормим их рыбам, да, Франсуа?
— Да?
Они спустились в тёмный сад. Франсуа шёл впереди с лампой, его хозяин, посмеиваясь, нёс пауков. Когда подошли к рыбному садку, Ги бросил пауков в воду и пристально воззрился туда.
— Где они, Франсуа? А, смотри! Один исчез. Молодец, рыбка. И того тоже — смотри. А больших не едят. Мы совершили ошибку, Франсуа: бросать туда больших было не нужно. У них есть железы с ядом. Видишь, рыбы их не трогают. Как думаешь, они учуяли яд? Вполне возможно. Это опасные твари, у них сильные клешни и яд, которым они брызжут из желёз. Да...
Внезапно он показался совершенно изнеможённым.
Франсуа сопроводил его к дому. У подножия лестницы сказал:
— Месье не станет сегодня очищать от пауков свою спальню?
— Нет, Франсуа. Я очень устал. Лягу в какой-нибудь другой спальне.
— Я помогу вам раздеться.
— Да, Франсуа... устал... Мы изловили их, так ведь... так... устал.
На другое утро Ги проснулся поздно и лежал, прислушиваясь к звукам в доме и в саду. Солнечный свет, пробивающийся сквозь вьюнок за окном, разукрасил стену рядом золотых медалей. Вдалеке кто-то рубил дрова. Двигаться не хотелось. Эрмина, говоря вчера вечером о поездке в Клермон-Ферран, держалась как-то таинственно. Он догадался, что там дело пахнет любовной интрижкой. Что ж, все женщины одинаковы.
Ги встал, побрился, оделся и, спустясь с лестницы, обнаружил внизу Клем с почтой. Они небрежно просмотрели письма; Ги подписал контракт на публикацию «Сильна как смерть» и попросил Клементину написать длинное, сложное письмо Оллендорфу и другое Жакобу, своему адвокату.
— Клем, напишешь? Меня что-то глаза беспокоят.
— Само собой, Ги. Конечно.
День был безветренным, с солнечной дымкой, все звуки разносились далеко. После обеда Ги посидел, наблюдая за работой Крамуазона, потом с нахлынувшим чувством одиночества пошёл в кабинет и принялся за работу над книгой. В рассказе должен был ощущаться лёгкий оттенок горечи, и писал он спокойно, неторопливо, иногда отрываясь, чтобы дать отдых глазам.
Близился вечер, в комнате постепенно темнело. В саду пересвистывались дрозды. Раздался стук в дверь, вошла Клем.
113
Мирбо Октав (1848—1917) — французский писатель.