Страница 121 из 142
Мифэнви покачала головой. Её глаза были широко распахнуты, и в них плескался ужас.
— Нельзя… — едва слышно произнесла она… — нельзя представить такую боль! Но разве невозможно остановить Садовника? Не позволить ему… опустошить Цветок?
— Нет, Корневые Постулаты гласят, что он должен это сделать сам. Считается, что если в его сердце есть любовь — значит, сможет. А не смог — любовь была ненастоящей. Обычно те, кто вкусил Нектар, сходят с ума от горя, вины и ненависти к себе. Тёмные чувства разрушают, подкашивают нас. Лишённые света Цветка, мы, ослепшие и оглохшие, блуждаем в кромешной тьме… И некоторые заходят в этом так далеко, что их приходится сначала изолировать от общества, а потом — и устранять физически…
Мифэнви сжала кулачки:
— Чем больше я узнаю об Ордене, тем сильнее его ненавижу…
— Не надо, любимая, — он приник к её губам, как живительному источнику и, с неохотой прерываясь: — Ненависть тебе не идёт…
Она прильнула к нему, будто желая слиться, прорасти… И им стало не до разговоров.
***
Мадам Мишо радовалась. Истинную Цветочницу распознать сложно, пожалуй, даже Мастер-Дракон не раскусил бы её быстро. А уж этим мальчишкам и подавно не разгадать.
А значит, в её корзинке скоро окажутся прекраснейшие цветы — незабудка, гибискус, орхидея, и, если хорошо постарается, дурман… А она будет стараться. Не зря же отец Дементий возложил на неё такие обязательства. Она не подведёт своего благодетеля.
Француженка улыбнулась своим мыслям и, раскрыв небольшую коробочку, взяла с красной бархатной подстилки серебряный колокольчик. Не устояла перед искушением: поднесла к уху, качнула.
Дин-дон… Дин-дон…
Улыбка Цветочницы стала ещё шире и коварнее.
***
Латоя сидела в постели, обхватив голову. Глаза щипало, как от едкого дыма. В голове звенело… Нет, прислушалась, словно сквозь туман доносился звук колокольчика … Здесь? Колокольчик?
Она откинулась на подушки и уставилась в потолок: жалко, что Вардис покинул их. Ей было, что ему рассказать. Последнее время её мучили ведения. Хотя назвать то, что творилось с ней как-то определённо она, пожалуй бы, не решилась.
Словно сквозь дымку являлись полузабытые-полустёртые образы…
Красавица-графиня, великан с грустными глазами… Они что-то говорили, куда-то манили… И ещё там, в этом зыбком иллюзорном мире, тоже звенел колокол — то ли поминальный, то ли венчальный. Там было темно, и кто-то шептал молитвы…
Голоса в голове — Латоя знала, что это плохо. Но особо плохо ей не было. Скорее — странно оттого, что прошлое и новое навалилось на неё.
О ней будто забыли. Все обитатели замка погрузились в распутывание интриг, и до неё им не было дела. Впрочем, её заботы новоиспечённых родственников тоже мало волновали, даже, несмотря на то, что она сама была вовлечена в этот «Заговор масок», как окрестила происходящее Мейв. Когда ей, Латое, придёт время действовать — уж не сомневайтесь: она выступит вперед, к самой рампе, и потеснит всех своей игрой… А сейчас она будет ждать. А ждать лучше затаившись.
В эти дни лучшей её подругой стала мадам Мишо: её не интересовали тайны, зато интересовали наряды. И тут, в лице Латои, она встречала полную поддержку и понимание. Что ж, в совершенстве выучиться искусству обольщать — а правильный выбор одежды здесь едва ли не на первом месте — никогда нелишне.
Латоя улыбнулась, приложила руку к груди и восстановила дыхание, как учил рыжий доктор. Колокольчик затих, и на неё снизошло спокойствие, сулившее негу и глубокий сон. И прежде, чем соскользнуть в его сладостные объятия, она вдруг подумала, что глаза у того мужчины были красивыми и, кажется, карими. И она была бы совсем не против проверить это воочию.
***
Замок Берри Помрой близь Тотнесса, Девон, 1878 год
Тяжёлые шаги гулким эхом раздавались под сводами старинного замка. Воздух здесь был затхлым. Со стен занавесями свешивалась паутина. Под потолком покачивались летучие мыши. Тишина царила такая, что казалась густой и осязаемой, хоть режь ножом. И даже Белая леди с Синей дамой — единственные, правда, бесплотные жительницы этих величественных руин — куда-то спрятались, словно подтверждая байку о том, что призраки боятся людей.
А жаль, ибо их внезапный ночной гость стоил внимания. Он был коренаст и кряжист, будто старый дуб. Лицо его скрывала маска, зловеще поблескивающая в неверном свете луны, с любопытством заглядывавшей во все щели и выщерблины. До самого пола, алой лавой, струился плащ. Однако, несмотря на царственное убранство своей персоны, любитель древностей ощутимо нервничал и мерил зал, в прежние времена служивший тронным, широкими шагами, которые и порождали эхо.
Но самый яркий свет бил из высокого стрельчатого окна: казалось, луна намеревалась через это отверстие затопить своим сиянием весь замок. Косые лунные лучи выпукло очерчивали постамент, расположенный посреди залы и напоминавший каменное ложе… На такое, обычно, кладут юных дев, дабы принести их в жертву.