Цветы всегда молчат

Ярость обожгла его. Как он мог так поступить с милой Мейв? Как язык повернулся наговорить ей таких гадостей?

Колдер сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Негодовал он на себя. А вот Мейв… Она не злилась, не кричала… Просто стояла, прижав руки к груди, и дышала, словно выброшенная на берег рыба. Щеки её пылали, а в глазах светилась обида.

— Значит, ты полагаешь, что я не могу любить тебя, потому что ты — чудовище? — тихо, но строго сказала она, не глядя на него. — Выходит, мои чувства к тебе — блажь и выдумка? И вообще, я зря вышла за тебя замуж?

— Прости… — сдавленно пробормотал … На что-то более вразумительное его сейчас не хватало.

Мифэнви бросила на него взгляд: так смотрит учительница на расшалившегося, но способного ученика, — с затаённой печалью:

— Не прощу, особенно, если попытаешься сейчас упасть на колени и не объяснишь в чём дело?

Он горько вздохнул: сейчас она — старше и более разумна. Мифэнви подошла, обняла за пояс, прижалась к груди. Откуда в ней, настолько хрупкой, что, кажется, можно сломать одним неловким движением, такая сила?

Её голос был тих и похож на лёгкий шелест ветра, играющего осенней листвой, но уверенный и спокойный.

— Если уж речь зашла о монстрах… — сказала она, — то чем я в этом плане лучше тебя? Это с точки зрения Садовника я — свет. Но обычный человек, узнай он правду обо мне, счёл бы меня чудовищем. Потому что страшно — это не обязательно выглядеть, как монстр: с когтями, зубами, крыльями. Страшит то, что непонятно и неизвестно. Уверена, в Средние века меня непременно сожгли на костре.

Колдер грустно улыбнулся, приподнял личико, заглянул в сияющие глаза:

— За что мне такое счастье, Незабудка? — он нежно провёл рукой по её щеке.

— Видимо, заслужил, мой Смотритель Сада, — она прикрыла глаза и, обхватив его руку своими маленькими ладошками, прижалась к ней щекой. — А теперь расскажи, что на самом деле тебя беспокоит? Хотя… я почти знаю ответ — тебе нужна моя кровь, верно?

Колдер горестно усмехнулся.

— Звучит ужасно… — невеселым тоном констатировал он. — Наверное, поэтому в Ордене кровь Цветка назвали Нектаром. Получается, более невинно… Преступники всегда стараются прикрыть свои злодеяния эвфемизмами.

— Колдер, если тебе это нужно — я готова, — проговорила она, не подняв глаз и судорожно сглотнув. При этом — обнажая и подставляя шею.

Он сильнее прижал её к себе, запутался пальцами в волосах, которые сейчас, в отблесках свечей, расставленных по всей их спальне, пламенели медью.

— Я не готов, — тихо сказал он, наклоняясь и целуя её в чистый лоб. — И никогда не буду. Пусть лучше Жажда сведёт меня с ума. Хотя, если честно, эти два месяца были для меня сущим адом. Ведь твой аромат так манящ и ярок.

— Зачем ты пытаешься переделать свою суть? Зачем мучишь себя? — сейчас голос её звенел, полнясь печалью и заботой. — Ты мне дорог таким, как есть. Я никогда не хотела изменить тебя. Не меняйся и ты — я не хочу однажды проснуться рядом с незнакомцем!

Теперь Колдер поднял её, заставив схватиться за плечи, и впился в губы жадным и каким-то безнадёжным поцелуем. Ненависть к себе и восхищение ею затмевали разум.

Мейв ответила ему нежно — будто тёплый ветерок коснулся его израненной души.

Он не выпустил её из объятий. Отнёс к кровати, над которой по-прежнему колыхался звёздчатый полог, уложил, осторожно выжимая запястья в подушку. Осыпал поцелуями лицо, шею, плечи. Прикусил через ткань пеньюара сосок, вызвав всхлип.

И отстранился, чтобы полюбоваться ею — своей золотой сбывшейся мечтой.

— Мейв, любимая, — хрипло проговорил он, — я изменился в тот день, когда ты — светлая и невероятная — переступила порог моего унылого замка… Ты показала мне красоту, и я не хочу — в уродство и унылую серость.

— Послушай, — припомнила она, наморщив лоб и глядя на него снизу, — ты же говорил, что Садовник имеет право раз в год пить Нектар. Так почему же ты избегаешь этого — ведь ничего предосудительного не сделаешь?

Ему было неприятно рассказывать ей о мерзкой сущности Садовников, но ещё более — он не желал вызвать сострадание к себе и подобным.

— Ну же… — подбодрила она, поднимаясь и обнимая.

— Ни один Садовник не может остановиться, начав вкушать Нектар своего Цветка. Пьёт до тех пор, пока не осушит до капли…

Колдер замолк, почувствовав, как жена в его объятиях похолодела.

— И что же? — дрожащим голоском спросила она. — Что же потом случается с Садовником?

— Потом, — сказал он совсем уж тихо и понуро, — наступает осознание содеянного. И если добавить к этому, что каждый Садовник просто обожает свой Цветок — можно представить, какие чувства обуревают его.