Страница 12 из 19
— Ребята! За «фоккерами» появятся пикирующие «Юнкерсы»! — крикнул Кожедуб по радио. — Постройтесь так, чтобы не застали врасплох.
Отдав команду, Кожедуб ринулся на строй фашистских самолетов и сбил один из них.
Счет нового самолета открыт. Месть за «героя нашего времени» Конева!
Вскоре на имя командира части Ольховского пришло письмо от колхозника Конева. Старый пчеловод писал:
«Товарищ командир! Очень прошу Вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитича Кожедуба хотя бы на один денек. Конечно, если позволит военная обстановка и положение на фронтах Великой Отечественной войны. Отпустите Ивана Никитича в любой день. Я встречу его, как родного сына.
Наш район приготовил сто килограммов меду для летчиков вашей части. Скоро получите. Кушайте с чаем на здоровье. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.
Сыновья мои воюют на фронте, и Иван Никитич будет мне вместо сына на один только день.
Жду вашего ответа, жду Ивана Никитича в гости, желаю ему и всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой».
Пора была горячая, и выполнить просьбу Конева командование, конечно, не смогло.
Снова Кожедуб ведет группу самолетов на прикрытие наземных войск. Над линией фронта встречаются восемь немецких истребителей. Они уходят в сторону Ясс, не принимая боя. Внезапно раздается команда с земли.
— Ястребы, ястребы, будьте внимательны! Приближается большая группа вражеских бомбардировщиков.
Идут больше тридцати вражеских бомбардировщиков. Впереди них следуют ушедшие было к Яссам истребители.
Группа «Лавочкиных» со всех сторон врезается в армаду вражеских бомбардировщиков и истребителей. Леня Амелин сбивает один «Юнкере». Враг, сбрасывая бомбы на свои же, войска, начинает уходить.
Приближается вторая группа фашистских самолетов. Кожедуб командует: одним — связать боем вражеские истребители, другим — атаковать бомбардировщики.
В воздухе начинается настоящая карусель. Боевой порядок «Юнкерсов» расстроен. Но советские самолеты, получив повреждения, один за другим уходят домой. Бой продолжать они не могут. Вражеских истребителей стало еще больше. Кожедуб уже не видит никого из друзей, мелькают одни черные кресты на фюзеляжах и крыльях «Мессершмиттов».
Надо уходить к облакам. Но вдруг команда с земли:
— Ястребы, ястребы! К вам приближается третья группа бомбардировщиков противника! Сбейте ведущего!
Не так-то просто сбить ведущего, да еще когда ты один против нескольких десятков. Но Кожедуб отвечает:
— Понял вас. Иду в атаку!
Он взмывает вверх и, маскируясь за полупрозрачной кромкой облаков, летит навстречу противнику. Вот он, ведущий. Кожедуб дает очередь в упор, и ведущий идет вниз. Но Кожедуба окружают вражеские самолеты. Воздух прочерчивают десятки огненных струй. Они сплетаются в цепкую паутину огня. В ней, как муха, бьется самолет Кожедуба.
«Если повернуть вниз, — думает Кожедуб, — сразу же расстреляют с бомбардировщиков. Надо идти встречным курсом».
Он нацелился, проскочил сквозь строй бомбардировщиков и развернулся, чтобы идти на свою территорию. Но тут на него навалились сразу три «Мессершмитта». Гибель неминуема. Кожедуб растерялся. Неужели конец? «Нет не дамся, вырвусь, жить еще надо, воевать еще надо... Вырвусь!» Он начинает перекидывать свой самолет из стороны в сторону. Дикое зрелище, если смотреть снизу. Один «мессер» яростно обстреливает его, двое прикрывают стреляющего.
Кто окажется выносливее? Ага, наша взяла! Трассы уже не долетают до него. Немцы отстают, поворачивают назад... Вырвался. Один! Спасен!
Этот бой был проверкой физической закалки Кожедуба. Ни опыт, ни совершенство машины тут бы не спасли, если бы не богатырская сила и выносливость, если бы не ежедневная зарядка с двухпудовой гирей, к которой он привык еще в училище.
За неделю Кожедубу удалось сбить восемь вражеских самолетов. На восьмой день он написал рапорт старику-пчеловоду. «Теперь на моем счету сорок пять лично сбитых самолетов врага, — писал он. — И все это сделано на вашем замечательном «Лавочкине». Надеюсь, что скоро на вашем самолете доведу счет до пятидесяти...»
Однажды вечером Кожедуба вызвали в землянку к командиру полка. Войдя к Ольховскому, он заметил, что тот взволнован и даже расстроен.
— Товарищ капитан, — сказал Ольховский, — сейчас пришел приказ вам немедленно вылететь в Москву. В чем дело—понятия не имею. Я очень огорчен, отпускать вас не хочется, но — приказ есть приказ.
— Как же так, товарищ полковник! — растерянно проговорил Кожедуб. — Как же так... Здесь мои лучшие друзья. Здесь мой Мухин, Амелин, Семенов, мой незаменимый Иванов... Я же не могу с ними расстаться.
— Понимаю, Иван Никитич. Но делать нечего — приказ, — мягко повторил Ольховский. — Полетите завтра утром. Паша Брызгалов снова проводит вас на «У-2».
Наутро у машины, на которой должен был лететь Кожедуб, собрались все его однополчане. Вот Кирилл Евстигнеев. С ним они пришли в полк в один и тот же день. Теперь у Кирилла сорок восемь сбитых вражеских самолетов. Вот Вася Мухин, незаменимый ведомый. У него уже пятнадцать...
— Любимые мои товарищи! — сказал Кожедуб, волнуясь. — С вами я учился летать и воевать. С вами я прошел огонь и воду Курска и Днепра, Днестра и Буга. С вами я стал членом нашей великой партии большевиков. Я не верю, что улетаю надолго, хотя командир убежден, что мне дадут новое назначение. Но если случится так, что я не вернусь в родной полк, мы все равно никогда, никогда не забудем друг друга. Где бы я ни находился, я каждый день буду вспоминать вас. До скорой встречи! А ты, Иванов, береги мой самолет. Давай-ка, старик, поцелуемся с тобой на прощанье.
«У-2» готов к полету. Кожедуб влезает в кабину и садится за управление. Паша Брызгалов устраивается сзади, на инструкторском месте.
Кожедуб делает прощальный крут. Ребята машут руками и что-то кричат вослед.
СВОБОДНЫЕ ВОЗДУШНЫЕ ОХОТНИКИ
Генерал Шацкий принял Кожедуба рано утром, принял радушно, тотчас же перешел с официального тона на приятельский, усадил гостя в глубокое кресло, уютность которого как бы подчеркивала неофициальность беседы, и начал расспрашивать его о положении дел на том участке фронта, где воевал Кожедуб.
Разговорились. Кожедуб упомянул о колхознике Коневе и его самолете, — оказалось, что генерал слышал об этом, потом коснулся новых методов воздушного боя, разработанных им и его однополчанами. Тут генерал прервал его и, хитро прищурившись, сказал, как бы невзначай:
— Товарищ капитан, вы позволите поздравить вас с новым назначением?
— То есть?
— Вы назначены заместителем командира части, на Первый Белорусский фронт.
Лицо Кожедуба сделалось таким огорченным, что генерал расхохотался. Но Кожедубу было не до смеха. Значит, прощай родная часть, прощай Вася Мухин, прощай самолет Конева, на котором он так хорошо воевал.
Он стал с жаром, со всей юношеской горячностью убеждать Шацкого, что нигде, кроме родного полка, служить он не может. Но генерал был непреклонен. На другой день он вручил Кожедубу пакет с назначением.
— Желаю успеха, товарищ капитан. Поймите, вы нужны там больше, чем где бы то ни было. Вас ждет очень серьезное дело, которое вы и должны с успехом выполнить. А сейчас отправляйтесь-ка на учебный аэродром и осваивайте новую машину.
Этот аэродром оказался тем самым тыловым учебным аэродромом, где Кожедуб полтора года назад готовился к своим первым боям. Когда он сошел с электрички на знакомой маленькой станции и не спеша зашагал с чемоданчиком к штабу, перед глазами снова всплыло обожженное лицо Солдатенко, белоснежная улыбка Габунии, седые виски Амелина.