Страница 45 из 84
Разбирать вещи мы закончили в сумерках. Поужинали оставшимися с
обеда жареными грибами и Федиными консервами.
"Завтрак туриста", как был гадостью пять лет назад, так и остался. Сгущенка потемнела, но была вполне сносной. Тушенка тоже.
Вообще, геологов и другой бродячий люд с большой натяжкой можно
называть гурманами. В поле им приходится питаться чем угодно, вплоть до галок и ворон, не говоря уж о змеях, лягушках и головастиках. Впрочем, земноводные, жареные на растительном масле, представляют собой восхитительный деликатес, с треском поедаемый даже самыми брезгливыми плотоядными.
А наши "скакуны" с экспедиционной базы? Если Воронок безвременно, после непродолжительной болезни или тяжёлого увечья, покидал белый свет, то все маршруты отменялись и весь личный состав партии, засучив рукава, весело приступал к изготовлению пельменей и котлет!
Конечно, особенности полевой кухни накладывает свой глубокий отпечаток на отношение к еде. До сих пор гречку терпеть не могу. Случалось, что эту крупу мы ели три раза в день на протяжении нескольких дней!
***
После ужина мы посидели немного у костра, и пошли спать. Из соседней палатки был слышен звонкий голос Лейлы, -- она на ломаном русском рассказывала Наташе что-то об Иране и обо мне.
Ночью мне приснился сон: "Я, зажатый со всех сторон холодными камнями, сижу в штольне. Пытаюсь вырваться, но тщетно. И вдруг вижу танцующую Фатиму. Она тянет ко мне руки. Но это оказывается змеи"... От ужаса я проснулся и долго не мог успокоиться. В сердце поселилась тревога за мою персиянку и за успех нашей затеи. Мои товарищи похрапывали, а я лежал и пытался разгадать кошмар, приснившийся пять минут назад...
Незаметно я снова уснул.
..."По Млечному Пути идёт Лейла. Я понимаю, что между нами миллионы световых лет, но для нас - это не расстояние. Она бросает мне свой шарф. Я ловлю его и повязываю вокруг своей шеи. Мне радостно от её подарка и улыбки.
Она тянет ко мне руки. Но это опять змеи... Чертовщина какая-то, думаю я во сне и решаюсь дотронуться до них. Змеи тут же превращаются в двух женщин. Я знаю, кто они! Вынимаю саблю и отрубаю им руки! "...
***
Когда я проснулся, солнце только выплывало из-за гор. Сердце бешено колотилось, волосы были мокрые, спальные принадлежности скручены, словно канаты... Я не стал делиться своей ночной феерией с Лейлой, так как был уверен в том, что ей будет неприятно узнать о моём глумлении над её матерью и тётей. Одно я знал точно! Фатима что-то задумала!
Оставив в лагере Бабека и Лейлу хозяйствовать, мы ушли на
штольни. Ишаки везли взрывчатку, чайные принадлежности и кое-что из еды. Предусмотрительный Серёга взял с собой пару пачек матерчатых пробных мешочков и небольших полиэтиленовых пакетов, найденных среди Фединых запасов. Шли мы около получаса. И вот мы стоим на узенькой площадке перед обрушенным устьем штольни.
***
Короткая, метров сорок и узкая, метр тридцать на метр шестьдесят, эта выработка была сделана ручным способом, то есть шпуры пробивались молотобойцами с помощью кувалды и зубила. О силе молотобойцев тех лет до сих пор ходят легенды. Маленький и щупленький подручный после каждого удара поворачивал зубило на 90 градусов. А молотобоец, стоя на коленях, бил со скоростью тридцать ударов в минуту. Ослабев, они менялись местами, но работа отнюдь не замедлялась. Отбитую породу нагружали в вагонетки и вручную катили к отвалу. Все это совершалось в тусклом свете карбидных ламп и без принудительной вентиляции. Двадцатью годами позже, на Кумархе, мы работали с помощью всякой техники -- перфораторов, погрузочных машин, электровозов и мощных вентиляторов. Длина штолен была больше километра, а сечение -- 6,4 квадратных метра, т.е. в три раза больше, чем здесь на Уч-Кадо.
Проходчики -- крепкие, гордые и чуточку шебутные ребята. После обвала мужественно собирают в вёдра, останки коллег, нарушивших правила техники безопасности...
А как захватывает работа погрузчика! Это забрызганное грязью страшное стальное животное, яростно мотая ковшом, с грохотом и визгом наезжает по рельсам на отбитую породу и, набив ею пасть, легко перебрасывает через себя в вагонетку!
А как щекочет нервы поездка по неосвещенной штольне на буфере последней вагонетки? Состав с грохотом мчится на огромной скорости, ветер бьет в лицо, вагонетки раскачиваются... Время от времени луч фонарика шахтёрской каски вырывает из темноты бревна крепления, соединительные коробки, трубопроводы. И надо от них увернуться, но не всегда это получается!
И тогда: "бум" и "та-та-та" -- каска весело скачет сзади по рельсам и шпалам!
А сделать первый забой в руде? Это -- охота! Ведешь штрек по рудной зоне, несколько метров в день -- ничего нет, пустая жила, барабан... Пробиваешься дальше и твердишь: "Должна быть руда, должна!"
Через день или два, в четыре часа утра, стучат проходчики в дверь твоего кубрика и говорят, посмеиваясь: "Беги! Да пошустрей! Там все блестит от стенки до стенки!"
***
И вот я опять здесь... Но уже в качестве "Джентльмена удачи". Будь моя воля, я и сейчас, не раздумывая, предпочел бы стабильные: 175 рублей, плюс 40% высокогорных, 40% полевых, 15% районных и
на все это -- ещё 10% подземки.
Штольня была завалена капитально. Федя, удобно устроившийся на согретом солнцем отвале, пояснил:
-- Полпачки на устье угробил! На десятник завалено, как в аптеке!
-- А ребят, убивец, где бросил? -- спросил я с, накатившим вдруг,
отвращением.
-- Там они, под завалом!
-- Сам, сука, хоронить будешь!
-- А что, схороню в натуре, не впервой! Ты речь скажешь, Наташка слезу пустит, по горсти землицы в могилку бросим, -- пытался шутить Федя, но замолк, придавленный нашими злыми взглядами.
-- Хватит болтать, орлы!
Тут работы на целый день -- и это в лучшем случае. --
Сергей был прав. Федя не скрывал от нас своих "подвигов", и нечего свирепеть от его молотьбы. Надо работать!
-- Будем вкалывать парами. Начнем я и Черный. А ты, Юрик, по мере надобности будешь подменять кого-нибудь из нас. А пока шлепни пару сурков. Печень, к примеру, в эти полиэтиленовые мешочки положи, и этикетки прикрепи. Для отвода глаз будешь у нас противочумным врачом. И чтобы инструменты твои хирургические на виду были. А ты, Наташа, набери травки всякой и тоже в мешочки уложи, красиво и аккуратно, чтобы сразу было видно, что ты у нас ботаник - аспирант.
-- Надо понимать, мы тебя "товарищ начальник" должны называть? --
хищно сузив глазки, съязвил Юрка.
-- Или предпочитаешь - "господин управляющий"?
-- Ну а что? Валяйте. Если мы тут партию изображаем, кто-то должен быть начальником. Или, может быть, ты хочешь им быть? И что тогда будет? Черного в Кальтуч за пробами отправишь? Или куда подальше?
-- Кончай, Серый! Твой прирожденный талант руководства заслужил мое восхищение и лично я обеими руками голосую за "Ваше святейшество", -- решительно сказал я и, улыбнувшись, спросил:
-- Послушай, когда ты сказал "начнем с Черным, ты, наверное, ишака имел в виду?
-- Тебя дорогой, тебя. Ишак в штольню не пролезет.
-- Благодарю! Оправдаю доверие ценными мыслями. Вот первая: Выдавать Юрку за врача - противочумника -- несерьёзно. Его здесь каждая собака знает! Пусть Наталья по совместительству сурчиным ливером заведует.