Страница 66 из 184
Исключение составило дворянское собрание Казанской губернии, принявшее на себя добровольное обязательство — всем землевладельцам пожертвовать по 10 копеек за каждую душу мужского пола из крепостных крестьян в пользу губернских школ. В результате этой акции было собрано почти 3000 рублей{687}.
Другим, гораздо более значимым индикатором по сравнению с финансовой поддержкой школ являлось фактическое посещение учебных заведений дворянскими детьми. Финансирование школ дворянством могло напрямую зависеть от ожиданий Екатерины, четко обозначенных императрицей и доведенных до сведения дворян. Тем не менее для личной карьеры или для самоощущения решающим фактором являлась готовность дворянства обучать свое подрастающее поколение в сословно смешанных школах. До определенной степени это давало возможность дворянству оказывать сопротивление в распространенной в провинциях Российской империи форме — не соблюдать указы и действовать вопреки ожиданиям императрицы. Так, например, дворянские юноши, не говоря уже о девушках, редко встречались в школах, учрежденных Екатериной II после 1786 года как в столицах — Москве и Санкт-Петербурге, — так и в провинции{688}. Их доля в период существования этих школ даже уменьшилась и оставалась низкой вплоть до очередных реформ при Александре I, в то время как число детей купеческого сословия, духовенства и других увеличивалось. Лишь определенная (небольшая) часть имперского общества рассматривала эти школы как возможность для продвижения по социальной лестнице. Провинциальное дворянство едва ли могло сопротивляться созданию подобных школ и нередко выступало в качестве их спонсоров{689}. Однако дворяне не считали эти школы подобающим местом для воспитания собственных детей.
Издавая в 1786 году Устав народных училищ{690}, Екатерина собственноручно внесла в него дополнение, подчеркивавшее цели этого положения — всеобщее образование и всесословное обучение.
В выработанный Комиссией предварительный проект императрица внесла принципиальное изменение, касавшееся обучения иностранным языкам. Согласно поправке, французский язык был отнесен к сфере домашнего воспитания, поскольку Екатерина не считала его обязательным для государственной службы. Если дворяне непременно желали, чтобы их дети овладели французским языком, то они должны были оплачивать обучение из своего кармана.
К государственным интересам, в отличие от французского языка, императрица относила учет этнической специфики ее многонациональной империи: в Киевской, Азовской и Новороссийской губерниях должен был преподаваться греческий язык, в Иркутской губернии — китайский, а на территориях, где проживали мусульмане, — арабский и татарский языки[126]. Школы, учрежденные по Уставу 1786 года, если не учитывать их социально-дисциплинирующего аспекта, явно не были школами для дворян.
Дворянство, в свою очередь, нуждалось в знаниях, которые способствовали бы продвижению по службе в провинции или, что было бы еще лучше, в больших городах. Оно нуждалось также и в знаниях, подобающих его статусу и отличающих его как таковое. Эти навыки межличностного общения, необходимые для дворянского образа жизни, в течение XVIII века приобретали новые формы. Процессы второй половины XVIII века, в ходе которых в столицах менялись придворные обычаи и происходила полная переориентация на французскую модель, наблюдались и в провинции. Однако некоторым критикам устаревшие обычаи предков казались более подобающими, нежели образ жизни столичного дворянства. Пожалуй, самым известным обличителем «поврежденных нравов» был Михаил Михайлович Щербатов{691}. Однако и в произведениях таких активных на литературном поприще государственных деятелей, как Гаврила Романович Державин, можно уловить изменения в жизненном мире дворянства — со всеми присущими ему элементами инерции и адаптации{692}. Жизнь «светского общества» — петербургских вельмож или семейств из правящего класса (ruling families){693} — находила отклик в провинции, ее пытались копировать — хотя бы частично — или же отвергать.
Не только простые соображения пользы для службы были определяющими для дворянства в вопросе об образовании. В своем специфическом образе жизни провинциальное дворянство ориентировалось, с одной стороны, на Санкт-Петербург, а с другой — на особое региональное и локальное самосознание. Отдельные аспекты этой амбивалентности также отразились на работе Комиссии.
Однако где дворянин мог получить образование, которое представлялось ему сообразным его статусу и духу времени? Здесь следует назвать прежде всего домашнее воспитание{694}. Для провинциального дворянина наем домашнего учителя часто являлся единственной возможностью дать детям современное образование. Андрей Тимофеевич Болотов наглядно описал это в своих воспоминаниях{695}. Удаленность от столицы, равно как и состоятельность семейства, сказывались на качестве образования и компетентности домашнего учителя. Болотов показывает, что в середине XVIII века состояния его отца было достаточно, чтобы нанять домашнего учителя{696}. Как юноши, так и девушки в равной степени обучались французскому языку, а в некоторых случаях — немецкому или английскому{697}. Однако такие предметы, как география и история, преподавались преимущественно юношам. Даже если в Петербурге посмеивались над тем, что претенденты на место домашнего учителя часто не имели необходимой квалификации, система домашнего образования не обходилась без этой группы, насчитывавшей предположительно несколько тысяч человек. Историки только приближаются к изучению этой специфической формы образования, распространенной среди провинциального дворянства, которое безусловно стремилось использовать обретенные знания в своем поместном быту. Примером таких исследований может служить монография Ольги Юрьевны Солодянкиной{698}. Если, однако, мы хотим понять, какое знание считалось необходимым, то наставления для домашних учителей{699}, которые переводились или составлялись во второй половине XVIII столетия по немецким или французским образцам, здесь мало чем могут помочь. Гораздо более важными и информативными источниками являются письменные договоры, заключавшиеся с домашними учителями. В известных мне примерах таких договоров фиксировался учебный материал, признававшийся обязательным для изучения{700}.
Наряду с упомянутыми уже иностранными языками могли преподаваться не только мифология, история, естествознание, но и военная наука. В редких случаях в больших семьях встречаются учителя танцев и фехтования. Кроме того, практически повсеместно преподавалось «нравоучение» — уроки хороших манер. В конце XVIII века распространяется также дешевый вариант этого вида образования: как юноши, так и девушки отдавались на несколько лет в пансионы, которые представлялись лучшей альтернативой светскому государственному школьному образованию{701}. Училищная комиссия Екатерины осознавала эту проблему и стремилась регулировать как качество, так и содержание образования, проводя время от времени инспекции школ и закрывая те или иные неудовлетворительно функционирующие учреждения, во главе которых стояли, как правило, иностранцы{702}. Для домашних учителей в качестве условия преподавательской деятельности предусматривались государственные экзамены в Московском университете или Петербургской академии. Однако лишь немногие из числа домашних учителей имели соответствующий аттестат.
126
Екатерина назначила 5000 рублей для составления соответствующих учебных пособий (ср.: ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 21. № 15523. С. 685).